– Я не уверена, что мне хотелось бы связываться с жильем в подобных районах, – задумчиво пробормотала Эмили. – Это не совсем… не так…
– Ха! – громко рассмеялась Присцилла. – Да кто захотел бы?! Вот поэтому все дела вы будете вести через посредство управляющего и солиситора и его помощников, через сборщика квартплаты и так далее. И никто никогда не узнает, что это вы владеете этими домами, разве только ваш поверенный, а уж он-то точно никогда никому об этом не расскажет. Такая у него должность.
– Вы уверены? – Эмили широко раскрыла глаза. – А кто-нибудь еще так делает?
– Конечно. Десятки людей.
– Кто, например?
– О, моя дорогая, не будьте так любопытны. Это нескромно. Вы рискуете заслужить весьма неблагоприятную репутацию, если будете задавать подобные вопросы. Эти люди хорошо прикрыты и защищены, и вы окажетесь в таких же условиях. Я твердо обещаю вам, никто ничего не узнает.
– Ну, если дело только в… – Эмили пожала плечами и с невинным видом посмотрела на собеседницу широко распахнутыми глазами. – Нет, правда… люди ведь могут неправильно понять… Но это ведь законно, я полагаю? Или нет?
– Конечно, законно. Эти люди вовсе не имеют намерений нарушать закон, – Присцилла улыбнулась и вытянула губы трубочкой. – Кроме того, это все крайне уважаемые люди, имеющие положение в обществе и стремящиеся его сохранить. Да и вообще, это было бы сущей глупостью – нарушать закон. – Она элегантным жестом развела руки в стороны, держа их ладонями вверх и на секунду скрыв украшавшие их кольца и перстни. – В любом случае в этом нет никакой необходимости. Нет таких законов, которые запрещали бы делать то, что я вам предлагаю. И, поверьте мне, моя дорогая, доходы будут чрезвычайно высокие.
– А риски какие-то в этом имеются? – легким тоном осведомилась Эмили. – Я что хочу сказать – ведь есть такие люди, которые агитируют за всякие реформы. Не может ли так случиться, что я потеряю все? Или, в ином случае, что меня подвергнут всеобщему осуждению, если…
– Ничего такого не будет, – со смехом ответила Присцилла. – Не знаю, о каких реформах вы слышали, но у них нет ни малейшего шанса привести к каким-то реальным изменениям – только не в той сфере, о которой идет речь. Будут, конечно, строиться и новые дома, и там и тут, особенно в промышленных городах, но это никак не повлияет на недвижимость, с которой мы связаны. Трущобы будут существовать всегда, моя дорогая, и всегда найдутся люди, которым негде больше жить.
Эмили ощутила такой мощный прилив отвращения, что с трудом сумела его скрыть. Она опустила взгляд, чтобы спрятать лицо, и начала рыться в ридикюле в поисках носового платка, потом высморкалась, слишком громко и неделикатно для истинной леди. И только после этого решила, что достаточно взяла себя в руки, чтобы встретить взгляд леди Присциллы и попытаться придать лицу озабоченное выражение вместо отвращения и негодования.
– Я полагала, что это те самые трущобы, которыми так занимаются всякие реформаторы.
Теперь презрительное выражение на лице Присциллы стало вполне заметным.
– Вы совершенно беспричинно проявляете такую робость и нерешительность, Эмили. – То, что она назвала ее по имени, добавляло ее словам еще больше надменности и снисходительности. – С этими делами связаны весьма влиятельные и могущественные люди. И будет не только совершенно бессмысленно, но и крайне опасно пытаться их остановить. Нет, никто не станет вам мешать, ни в самой малой мере, это я вам обещаю, да и не будет вам никакой необходимости знать, что и как там делается, не говоря уж о том, чтобы лично в этом участвовать.
Эмили откинулась назад, на спинку кресла, и изобразила на лице улыбку, хотя это выглядело скорее как хищный оскал. И, не моргнув глазом, встретила и выдержала взгляд Присциллы, хотя в душе у нее бушевала ненависть, отчего хотелось тут же прибегнуть к самой грубой силе.
– Вы рассказали мне именно то, что я хотела узнать. И я уверена, что ваша информация совершенно надежна и вы сами абсолютно уверены в том, что мне сообщили. Мы, безусловно, еще встретимся по этому вопросу или, по крайней мере, я дам вам знать о своих намерениях. Спасибо, что уделили мне столько времени.
Присцилла улыбнулась еще шире, когда Эмили поднялась и собралась уходить.
– Я всегда рада оказать дружескую услугу. Когда вы все обдумаете и решите, во что вам вкладывать деньги, приходите ко мне снова, и я сведу вас с самым надежным человеком, который поможет вам и сохранит все в полной тайне.
О комиссионных речи не заходило, но Эмили отлично понимала, что это подразумевалось, а еще она была совершенно уверена, что Присцилла и сама имеет с этого свою долю.
– Конечно. – Эмили наклонила голову, совсем чуть-чуть. – Вы были крайне любезны, я никогда этого не забуду.
Она откланялась и вышла из дома на холодный воздух улицы, где даже лежавший на мостовой навоз не мог отравить ее отличное настроение.
– Везите меня домой, – велела она кучеру, который помог ей сесть в экипаж. – Немедленно.
Когда вернулся Джек, усталый и грязный, с серым от усталости лицом, Эмили уже его ждала. Муж был точно в таком же состоянии, как она сама, – хмурый, в мрачном настроении и злой.
Он остановился в холле, куда она вышла, чтобы его встретить. Эмили снова обнаружила, что звук его шагов по черно-белым плитам пола заставляет ее сердце учащенно биться, и улыбнулась, услышав его голос, пока лакей помогал ему снять пальто. Она посмотрела Джеку в лицо, прямо в его темно-серые глаза, на кудрявые локоны, которыми всегда любовалась и которым завидовала – с самой первой их встречи. Она тогда решила, что он слишком уж полагается на свои неотразимые чары. Теперь, уже узнав его получше, Эмили по-прежнему находила его ничуть не менее обаятельным и привлекательным, но отлично понимала, что за мужчина скрывается за всеми этими очаровательными манерами, и любила его все более страстно. Он был ей превосходным другом, а уж она-то знала, какую огромную ценность имеют подобные отношения.
– Очень плохо было? – Эмили не стала тратить время на лишние и ненужные вопросы вроде «как ты?». Она видела его лицо и его состояние, понимала, что он здорово вымотан, уязвлен и ничуть не мене разозлен, чем она сама, а еще и точно так же бессилен изменить существующее положение и наказать негодяев или помочь их жертвам.
– Так скверно, что не выразить никакими словами, – ответил Джек. – Будет очень здорово, если мне удастся избавиться от этих гнусных запахов, которыми пропиталась вся одежда, и от этого мерзкого привкуса во рту. И еще мне кажется, что теперь я уже никогда полностью не избавлюсь от этих картин горя и несчастий. Стоит только закрыть глаза, и я снова вижу их лица, словно они нарисованы у меня на веках. – Он оглядел огромный холл, выложенный плитами пол, отделанные дубовыми панелями стены, широкую лестницу, ведущую на галерею второго этажа, высокие, в два и даже в три фута вазы с цветами, тяжелую резную мебель – сплошь сверкающее лаком полированное дерево – и подставку под зонтики с торчащими из нее пятью гнутыми серебряными ручками.
Эмили отлично понимала, о чем он сейчас думает; ее саму не раз посещали точно такие же мысли. Но это был дом Джорджа, наследственное владение Эшвордов, и он принадлежал ее сыну Эдварду, а не ей; дом всего лишь находился в ее доверительном управлении до совершеннолетия мальчика. Джек это тоже знал, но у них у обоих нередко возникало чувство вины за то, что они наслаждаются всей этой роскошью так, словно это их полная собственность, каковой она во всех практических смыслах вовсе не являлась.
– Проходи в гостиную и присядь, – мягко сказала она. – Альберт приготовит тебе ванну. Рассказывай, что тебе удалось узнать.
Муж взял ее за руку и провел в гостиную. Они уселись, и он тихим голосом и очень мрачным тоном рассказал ей о тех местах, куда его возил Антон. Он не пускался в подробности и тщательно выбирал слова, опасаясь напугать ее и не желая выплескивать наружу тот ужас и беспомощную жалость, которую испытывал сам, равно как и описывать тошнотворные, отвратительные детали. Рассказал об этом жутком жилье, зараженном насекомыми и заселенном полчищами крыс, где со стен капает вода и клочьями свисает плесень, об открытых канализационных канавах и помойках, о горах мусора и отбросов. Во многих комнатах проживало по пятнадцать-двадцать человек всех возрастов, там не было никакой возможности уединиться, санитария и гигиена вообще отсутствовали, водоснабжения и отвода воды тоже не имелось. В некоторых домах крыши и окна были в таком плачевном состоянии, что дождь свободно заливался внутрь, и тем не менее квартирную плату с обитателей собирали еженедельно без каких-либо исключений. Некоторые, уж совсем отчаянные, сдавали помещения в субаренду, даже те убогие несколько квадратных ярдов, что имелись в их распоряжении, чтобы самим платить за это жилье.
