Ее мысли опять вернулись к съестным припасам. Если будут еще две персоны, миссис Ремидж придется положить в рыбные котлеты побольше риса, и, пожалуй, лучше тогда сварить картофель в мундире… Или все-таки туман рассеется?.. Беглый взгляд за окно развеял эту довольно оптимистичную надежду.
Первыми прибыли мистер и миссис Томас Джослин. Встретив их в холле, Милли проводила гостей в столовую, где семью дожидался отполированный до блеска стол с прилагающимися к нему стульями.
Никто не мог бы сказать, что место действия было жизнерадостным. Стены покрывали потертые, грязные и исключительно ценные китайские обои – один из тех передаваемых из рода в род атрибутов, крайне мало приспособленных для комфортного проживания, но слишком дорогих, чтобы с ними расстаться. Превалирующим тоном на обоях был цвет долго варившейся зелени. Ковер, прежде игравший ярким викторианским узором, ныне превратился в нечто угрюмое, тускло-коричневое. Мебель традиционного красного дерева существовала в виде массивных буфетов и сервировочных столиков. Если в столовой обедало менее двадцати четырех человек, то комната выглядела пустынно. Большой дровяной камин тщетно старался смягчить промозглый холод длительного запустения.
Миссис Томас Джослин осмотрелась вокруг и сказала:
– Прекрасная комната, я всегда так считала, – и снова застегнула верхнюю пуговицу своей шубы.
Мистер Кодрингтон вошел вслед за ней и включил свет висящей над столом люстры. Тени отодвинулись в дальние концы комнаты, оставляя стол и то, что его окружало, в круге теплого золотого свечения. Следовавший за мистером Кодрингтоном служащий вступил в этот круг света, положил блокнот и карандаш на один конец стола и поставил небольшой атташе-кейс на другой его конец, после чего отошел к огню и встал там, греясь.
Мистер Кодрингтон кивнул в направлении чемоданчика.
– Я сяду там. Филипп желает, чтобы я, как прежде, занял место председателя. Все это для него крайне мучительно, но я надеюсь, мы придем к какому-то определенному выводу. Если не возражаете, мы не станем обсуждать дело заранее. Так трудно оставаться совершенно непредвзятым. – Он стал распределять по местам участников. – Итак, Филипп сядет от меня направо, а… э… полагаю, мне лучше назвать ее истицей, – от меня налево. Далее, рядом с ней, – мистер Томас и вы сами, а мистер и миссис Перри Джослин – рядом с Филиппом. Мисс Инес Джослин – рядом с ними, а миссис Армитедж и Линделл – по другую сторону стола. Мой помощник мистер Элвери сядет в дальнем конце стола и будет вести стенографический протокол процедуры. – Он выдвинул третий стул слева, посмотрел на стол и сказал: – Пожалуй, можно садиться. Кажется, Перри Джослин с супругой только что приехали. Мисс Джослин должна была их сопровождать, так что мы сможем начать немедленно.
Миссис Джослин уселась. Когда она придвигала стул, с ее пышных рыжих волос каскадом обрушился свет. В ее сорок лет волосы оставались такими же яркими и блестящими, какими были в двадцать два года, под ее свадебной фатой, но, как и фигура, они требовали теперь более жесткого присмотра. Цвет лица у нее до сих пор сохранился очень хороший и вряд ли хоть сколько-нибудь был обязан этим искусству макияжа. Если бы ее глаза были несколько шире расставлены, а по цвету – несколько более синими, она была бы красавицей, но никакое подкрашивание ресниц, изначально песочного цвета, не могло замаскировать их простецкий молочный оттенок. Всякий раз, как Милли Армитедж ее видела, ей на ум приходила персидская кошка, которая была в детстве у нее с Луизой. Луиза умерла, и персидской кошки тоже больше нет, но вот они, ее глаза, на лице у Эммелины – точь-в-точь пара блюдец снятого молока. Что же до остального, миссис Томас Джослин была властной, энергичной особой, всегда нарядно одетой – от маленькой черной меховой шапочки на ухоженных волнистых волосах и гармонирующей с ней дорогой шубы до изысканных шелковых чулок и элегантных туфель.
Рядом с ней Томас Джослин выглядел серым и незначительным. У него были фамильные черты, но как будто ссохшиеся, уменьшившиеся в размерах. Ему было немногим за пятьдесят – на пять лет меньше, чем было бы отцу Филиппа, – но он выглядел на все шестьдесят пять. Возможно, замкнутость офисной жизни, а быть может, буйная энергия его жены были тому причиной.
Вошел Перри Джослин с женой. Перри перед этим смеялся, и Лилла щипала его за руку, чтобы он вел себя прилично. Когда они бывали вместе, это приводило их обоих в такое приподнятое настроение, что им было трудно вести себя чинно. Перри был белокурым, как все Джослины, но не таким высоким, как Филипп, и лицо у него было более квадратным, а рот более подвижным, чем у брата. Лилла была маленькой, пухлой и румяной, с широко раскрытыми карими глазами, большим красным ртом и обворожительно вздернутым носиком. Они были так влюблены друг в друга, что несли с собой счастье. Оно исходило от них в виде тепла и света даже в этой угрюмой комнате.
Вслед за ними, не слишком довольная тем, что замыкает шествие, и многословно болтая, по своему обыкновению, вошла мисс Инес Джослин. Когда Милли Армитедж повернулась, чтобы поприветствовать ее, после того как обнялась с Перри и Лиллой, ей пришлось проявить значительное самообладание, чтобы не показать своего замешательства.
Даже на фоне остальных появление Инес Джослин приковывало к себе внимание. Ее волосы, изначально светло-мышиные, были сейчас агрессивного платинового цвета. Забыв про свои пятьдесят лет, она носила их ниспадающими по плечам, они струились из-под маленькой черной шляпки, размером и формой напоминающей крышечку от банки с джемом. Все остальное с неизбежностью соответствовало этому: короткая юбка-клеш, сильно приталенное пальто, тонкие черные чулки и туфли на высоких каблуках. Противовесом этим крайностям молодежной моды служило неприятное лицо Инес – очень длинное, очень худое, очень старообразное, несмотря на обильный, но не слишком умело наложенный макияж. Каждый нашел бы в ней типичную представительницу рода Джослинов, но она была Джослин в карикатуре.
Она чмокнула Милли в щеку, непрерывно тараторя пронзительным голосом:
– Моя дорогая, я никогда не слыхала ни о чем столь из ряда вон выходящем! Невероятно, вот как я это называю. Как поживаешь, Томас? Как поживаешь, Эммелина? Где Филипп? Определенно он должен быть здесь! Как поживаете, мистер Кодрингтон? Определенно Филипп должен быть здесь! Весьма удивительно, если его не будет, но, с другой стороны, все это дело крайне удивительно. Что до меня, то я не могу понять, какие тут вообще могут быть сомнения. Либо Анна мертва, либо жива. Это совершенно неоспоримо.
– Разумеется, мисс Джослин. Быть может, вы присядете? Филипп будет здесь через минуту. Перри, вы с женой сюда, пожалуйста, а мисс Джослин – рядом с вами. А теперь, прежде чем мы двинемся дальше, я хочу сказать следующее. Вас попросили приехать для того, чтобы вы высказали свое мнение касательно подлинности той, которая называет себя Анной Джослин. Она прибыла сюда во вторник вечером, одетая в послесвадебное платье Анны, в ее меховое пальто, украшенная ее жемчугом, ее обручальным кольцом и кольцом невесты и имея при себе сумочку Анны, где лежали ее паспорт и удостоверение личности. Ее без колебаний признали за Анну миссис Армитедж, Линделл и кухарка миссис Ремидж, единственная, кто остался от прежнего персонала. Филипп отсутствовал. Когда на следующий день он вернулся, то наотрез отказался признать эту женщину за свою жену. Он заявил тогда – и продолжает утверждать сейчас, – что настоящее имя истицы Энни Джойс.
– Энни Джойс, моей сестрицы? – визгливо переспросила Инес Джослин.
– Да.
Эммелина Джослин твердо сказала:
– В этом вопросе определенно не может быть большой сложности. Мы все знали Анну – я полагаю, мы все должны бы ее узнать. Вся история выглядит весьма странной.
Мистер Кодрингтон с некоторым облегчением повернулся к ней.
– Да, это так, но я думаю, нам лучше не обсуждать это сейчас. А вот и Филипп!
Филипп Джослин на какое-то время задержался в дверях. Он протянул руку к электрическим выключателям возле дверной коробки. Зажглись все остальные лампы в комнате: по одной над каждым из двух больших буфетов, по одной по обеим сторонам камина, одна над сервировочным столиком, одна над самой дверью. Комната продолжала оставаться мрачной, но перестала быть темной. Каждый предмет в ней, каждый человек, каждый оттенок выражения был беспощадно высвечен. Три больших окна, завешанных туманом, отступили в тень и потеряли свое значение. Меркнущий свет за окнами больше не мог конкурировать с электрическим и уже не принимался в расчет.
Филипп приблизился к столу и обменялся рукопожатиями с дядей и тетей, с Инес и Лиллой. Он тронул за плечо Перри и опустился в кресло между ним и мистером Кодрингтоном, который сразу же обратил взгляд на своего доверенного клерка мистера Элвери и сделал ему знак, после чего тот вышел из комнаты.
