Однако Дидрих опять слабо усмехнулся:
— Слишком много натяжек и юридических клаузул, мистер Квин. Но, даже если согласиться с вашей логикой, в ней обнаружится ряд упущений. Сколько подробностей, и ни слова о моей причастности к самому событию… к убийству.
— Да, — подтвердил Эллери, — тут вы правы. Возможно, это никому не удастся доказать. Но, мистер Ван Хорн, лишь немногих убийц судят на основании прямых улик. Отдельные факты сведут воедино, учтут обстоятельства дела и вас… обвинят в убийстве… Да, — сказал Эллери после короткой паузы. — По-моему, это важно, мистер Ван Хорн. Вам предъявят обвинение, вы предстанете перед судом, обо всей истории снова заговорят, и великий Дидрих Ван Хорн, до сих пор вызывавший симпатии общества, обманутый муж и отец, раскроет свою суть. Окружающие поймут, что вы крайний эгоцентрик и совершили убийство из мести. Не спонтанное убийство, не эмоциональный взрыв от случайно обнаруженного предательства, а хладнокровное, обдуманное, спланированное, преднамеренное преступление.
Вы старый человек, мистер Ван Хорн, и я не могу себе представить, будто вас страшит смерть. Вы человек сильный, мужественный и вряд ли вообще чего-нибудь боитесь. Но мне кажется, перспектива быть выставленным на всеобщее обозрение вас испугает. Какая болезненная, мучительная гибель, какое ужасное наказание! От подобных наказаний человек страдает, даже когда лежит на дне могилы.
Теперь Дидрих уже не улыбался. Больше он ни разу не улыбнулся. Он безмятежно сидел в инвалидном кресле, и Эллери его не беспокоил. Мистер Квин просто стоял поодаль и глядел на старика.
Но затем Дидрих поднял голову, осмотрелся по сторонам и с горечью спросил:
— Если я поставил своей целью убить суку и навязать преступление щенку, то почему не сделал это прямо, без всяких ухищрений? Для чего мне понадобился высокопарный, нелепый замысел с десятью заповедями?
Когда Эллери ответил, его тон не изменился, хотя лицо густо покраснело.
— У детектива может быть одно объяснение, а у психолога — другое, — сказал он. — Истина — в сочетании этих объяснений.
Вы сильный, крепкий человек и большую часть жизни занимались практическими делами, бизнесом. Но по сути вы весьма рассудочны, мистер Ван Хорн. И, подобно всем тиранам, привыкли размышлять. Вы никогда не поступали наобум, под влиянием импульса. Вам нужно было заранее обдумать и спланировать каждый шаг, как в сражении или в политическом перевороте. Вы «лепили» Говарда с его младенческих лет. Вы «планировали» Салли столь же сознательно, как Говард планировал свои статуи. Она полагала, будто вы внезапно полюбили ее, и ошибалась. Она не знала, что вы решили жениться на ней еще в тот день, когда увезли ее из Лоу-Виллидж, и постепенно начали превращать в женщину, готовую в будущем разделить с вами царство.
Идея десяти заповедей в ряде отношений стала вдохновенной кульминацией вашей интеллектуальной жизни. Она обладала размахом и мощью. Она была просто грандиозной. Достойной Дидриха Ван Хорна.
А зародилась она, как и все логические построения, с предпосылки. Ваша предпосылка оказалась двоякой: вы должны были наказать предавших вас близких и, наказав их, остаться вне подозрений. Или, если сформулировать еще жестче, должны были их убить и выйти сухим из воды. Вам причинили ущерб, и ваше эго не вынесло обиды. Неудивительно, вы ведь не только эгоист, но и человек с манией величия. Оскорбившим всесильного властителя предстояло испытать на себе его гнев и могущество. Он твердо решил возместить ущерб, нанесенный его эго, и покарать обидчиков, показав, что законы, которым подчиняются обычные люди, не для него, а его власть выше любого закона.
Но совершить убийство нелегко, еще сложнее навязать его невиновному, а самому остаться вне подозрений. Если бы вы убили Салли «прямо и без всяких ухищрений», то никто не смог бы заподозрить в этом Говарда. А вот вас смогли бы, и наверняка у кого-нибудь возникла подобная мысль. Ну а если бы вы навязали убийство Говарду «прямо и без всяких ухищрений», то не исключено, что Говард в панике проболтался бы о своих отношениях с Салли. И у вас появился бы сильный мотив. Почти исключительный мотив.
Итак, согласно вашему мудрому плану, проблема заключалась в том, чтобы Говард выглядел как единственный возможный подозреваемый. Но если у Говарда в данных обстоятельствах и был мотив для убийства, то лишь для вашего убийства, а уж никак не Салли. Поэтому вам нужно было создать такую атмосферу для преступления, в которой Салли оказалась бы убитой по ошибке, вместо вас. И, самое главное, добиться, чтобы Говард ни на секунду не усомнился в своем страшном деянии!
А это, как вы понимаете, мистер Ван Хорн, крайне затрудняло вашу задачу. План приобретал все более запутанные очертания — этого никак нельзя было избежать. По-моему, проект доставлял вам удовольствие. Наполеоновский склад ума оттачивается и крепнет, преодолевая преграды. Он даже стремится к ним, а порой и творит их.
Вы дали себе время подумать, вам надо было скрыть, что вы узнали о письмах, спрятанных в японской шкатулке Салли, и вы приняли нужные меры, создали иллюзию их кражи кем-то посторонним. Потом вы немного передохнули и продолжили разработку схемы. В летние месяцы — от июня до начала сентября — вы раздумывали, анализировали и уточняли, правильно ли вами понят характер будущих жертв. Вы строили предварительные планы, но не действовали.
По-моему, вас сдерживало сознание сложности намеченного проекта и пугала его опасность. Каждая дополнительная подробность увеличивала вероятность утечки, появление лазеек, непредвиденных обстоятельств — словом, всего того, что Томас Гарди[24] называл «случайными моментами». И вы уже начали склоняться к определенному решению этой труднейшей проблемы, когда сам Говард вдруг предоставил вам прекрасную возможность.
Внезапно Эллери заметил выражение глаз Дидриха. Их взгляды скрестились, и после этого двое мужчин мысленно сошлись в поединке не на жизнь, а на смерть.
— Говард позвонил вам из Нью-Йорка и сообщил, что вернется в Райтсвилл вместе со мной. Или, вернее, он приедет сегодня же, а я последую за ним дня через два.
Вы мгновенно сообразили, что это значит. Вы давно мечтали о прикрытии, о том, как остаться невиновным в общем мнении и не возбудить ничьих подозрений, не зная, удастся ли вам обойти все рифы. Но мой приезд обеспечил вам такое прикрытие. Могли кто-нибудь усомниться в вашей невиновности или заподозрить вас в преступлении, если знаменитый детектив решит дело в вашу пользу? Это был ответ на все вопросы.
— Да, — произнес Эллери, — тут тоже не обошлось без риска. Возможно, без меня вы в чем-то чувствовали большую безопасность. Но красота идеи «Эллери Квин — пособник убийцы», ее масштаб и вероятность риска распалили ваше воображение. Это была военная кампания и битва, достойная самого Наполеона. Берусь смело утверждать, что вы не колебались.
Он остановился, и Дидрих с неподвижным выражением огромных глаз проговорил холодно и жестко:
— Продолжайте.
— Говард позвонил вам во вторник утром, а я прибыл в Райтсвилл в четверг. У вас оставалось два дня. И за эти два дня, мистер Ван Хорн, у вас родилась идея десяти заповедей, так что к моему приезду вы отрепетировали каждую связанную с нею фразу. Вы сочинили историю о детективном агентстве в Конхейвене и его «расследовании», разработали анаграмму «Яхве», отыскали могилы Аарона и Мэтти Уай на кладбище Фиделити и добавили к их фамилии букву «и». Вы привели в действие все дела, касающиеся постройки будущего музея искусств, и рассказали мне о нем вечером в четверг и о том, как вы «вчера», то есть в среду, предложили покрыть дефицит средств комитета этого музея. Через день после звонка Говарда! И вы также привели в действие давно задуманный план шантажа. Нужно ли мне напоминать, что шантажист впервые позвонил Салли в ту же среду, опять-таки через день после того, как Говард сообщил вам о моем приезде в Райтсвилл?
Все пришло в движение, как только вам стало известно о моем визите.
— Да, мистер Ван Хорн, вы отвели мне роль сообщника, и я охотно принял ее, о чем вы, конечно, знали заранее. Я делал то, что вы мне предписали, и плясал под вашу дудку, не сбиваясь с заданного ритма. Это была ваша величайшая победа, ваш триумф, мистер Ван Хорн, потому что я стал вашей самой послушной марионеткой.
Эллери вновь остановился. И продолжил явно с трудом:
— Сюжет с десятью заповедями был придуман специально для меня. Чтобы я распутал весь клубок вам в угоду, вы подготовили дело в моем вкусе. Вы успели меня очень хорошо изучить. Нет, прежде мы никогда не встречались, но вы сказали, что прочли мои книги до единой и следили по газетам за этапами моей карьеры. По-моему, вы даже произнесли такую фразу: «Я — специалист по Квину». Да, так оно и есть, мистер Ван Хорн, так оно и есть. А я вплоть до нынешнего дня ни о чем подобном и мечтать не смел.
