— Что-что, а это я, кажется, могу обещать. — Ты меня очень обрадуешь. Тогда завтра отправляемся. Мне надо собраться. Отвезите меня домой!
* * *
Был чудный, мягкий августовский вечер, когда мы втроем прибыли в Лиллезунд. На станции нас встречали Людвигсен и Мари. Людвигсен оказался маленьким тщедушным человеком с острым мышиным личиком, из тех, кто боится смотреть собеседнику прямо в глаза. После скомканного приветствия он неловко схватил наши чемоданы и потащил вперед. Мари Миккельсен была типичной старой девой, которая не вышла замуж по той простой причине, что родилась на свет слишком некрасивой. Ее лицо напоминало неправильной формы репку или картофелину — снимки таких экземпляров нередко публикуют осенние газеты: смотрите, дескать, какая странная игра природы! Что-то подсказывало мне, что она должна быть очень набожной. Вообще она производила впечатление милого и доброго человека. Когда я подал ей руку, Мари смутилась и сделала книксен.
— Людвигсен, отнесите чемоданы в отель «Виктория», — сказал Арне. — Я думаю, с дороги нам не повредит кружка пльзеньского.
На первый взгляд, Лиллезунд мне понравился. Это очаровательный лилипутский городок, каких у нас много на побережье в Серланде. Белые, желтые и голубые кукольные домики с цветочными горшками перед окнами, мощеные улочки с пучками зеленой травы в щелях между камнями, старые пожелтевшие таблички с угловатыми буквами: «Миккель Серенсен, сапожник»… И надо всем этим — неописуемый аромат старых деревянных домов, соленой морской воды, вяленой рыбы и свежих крабов. Главная улица, извилистая, с крутым уклоном, вела, разумеется, к рынку, а перед рынком красовался газетный киоск размером с добрый собор — наверное, главная достопримечательность города. Господи, подумалось мне, как же тут славно живется! Впрочем, пожалуй, через годик-другой начнешь изнывать от скуки.
Около рынка располагалась и самая большая местная гостиница, отель «Виктория». Это был светло-бежевый деревянный дом с верандой.
Мы уселись и заказали пиво. Хозяйка, мадам Бальдевинсен, крепкая и тяжелая, словно ржаное поле в августе, сама принесла нам целую батарею пивных бутылок на серебряном подносе. Я одним духом выпил первую кружку и, глубоко удовлетворенный, откинулся в удобном плетеном кресле. Арне обратился к Людвигсену, который сидел с пристыженным видом, теребя собственные подтяжки.
— Да, Людвигсен… Ну, выкладывайте! Почему же вы решили отказаться от места? Что за таинственная причина гонит вас прочь?
Я видел, что бедному Людвигсену очень не хочется отвечать: в присутствии молодой красивой женщины всякому трудно признать, что ты попросту боишься. Он проглотил слюну, потом вздохнул и, наконец, поведал нам спою печальную повесть — сперва запинаясь и мекая, потом несколько более живо:
— С этим домом все-таки, правда, что-то не так… Какая-то чертовщина, знаете… Я все-таки вовсе не суеверный человек. Мало ли что люди болтают! Но тут все-таки что-то не ладно, я вам правду говорю… Короче, не могу я тут жить — и все. Это мне на нервы действует! Это трудно объяснить… Ну вот, нехороший дом!.. Что тут поделаешь, верно? Я и раньше замечал… Господин директор тоже не могли не заметить! И Мари!.. Верно, Мари? Но раньше я ничего такого все-таки не видел. И думал, заработок хороший, надо пожить, пообвыкнуть на новом месте, а это все — так, воображение… Но вчера, понимаете, я сам увидел, своими глазами! Это утром было, часов в одиннадцать. Я стоял у кустов смородины… Смородина не очень хорошая уродилась! Да… Я смотрел на ягоды, а потом посмотрел на дом. Просто так, взглянул на дом. И вдруг вижу в окне — два желтых глаза. Я сначала подумал, что-то отсвечивает. Нет, два огромных круглых желтых глаза! «Что за черт!» — думаю. И тут до меня дошло: это, наверное, кошка. Да, вижу, огромная черная кошка на втором этаже… Ах, ты, думаю, дрянь! Забралась в дом, пока я во дворе. Надо, думаю, выгнать. А то нагадит или испортит чего! Мне показалось, она в желтой комнате. Я пошел в дом, поднялся наверх, в желтую комнату — а там пусто. Дверь закрыта была. Окна тоже закрыты. Я подумал: Людвигсен, ты, наверное, ошибся, может эта дрянь залезла в другую комнату? Может, по соседству?.. Я пошел в соседнюю комнату — там тоже пусто. Я весь дом облазил, знаете, ни черта! Что же это такое? Не растворилась же она в воздухе! Все-таки, я же видел ее, собственными глазами, как вот вас теперь! В общем, какая-то чертовщина. Господа могут думать, что им угодно, а с меня хватит. Вы уж простите меня, господин директор, только я тут жить не хочу. Не могу — и все. И дайте мне, пожалуйста, расчет Этот немудреный рассказ произвел на меня впечатление. Пожалуй, более сильное, чем вчерашние истории, которыми потчевал нас Арне. Людвигсен не был похож на человека с богатым воображением. Мы просидели за пивом еще с полчаса, пытаясь его уговорить, но он наотрез отказался. Зато Мари, благодаря дипломатии Моники, согласилась пока не бросать нас и поработать в доме еще немного. Мы распрощались с беднягой Людвигсеном — он получил свои деньги, — поднялись и направились к причалу. Там стояла наготове новенькая яхта с хромированным подвесным мотором.
— Все на борт! — скомандовал Арне. — Вперед, навстречу новым приключениям!
Мы расселись, и он запустил мотор. Усаживаясь, я спросил Монику:
— Ну, как настроение? Тебе ни чуточки не страшно?
— Честно говоря, — ответила она, — мне как-то не по себе. Боюсь, это добром не кончится.
Глава 3
ЧЕЛОВЕК В ЗЮЙДВЕСТКЕ
Вскоре игрушечные домики Лиллезунда исчезли из виду, скрылась и маленькая гавань. Наша моторка с веселым стрекотом бежала между маленькими симпатичными островками, утыканными белыми рыбачьими хижинами, которые жались друг к дружке в небольших бухтах. На зеленых склонах холмов паслись овцы. Навстречу нам из заливчика вынырнуло рыбачье суденышко с парусом цвета оберточной бумаги, с сетями и рыбными ящиками на палубе. Свежий ветер гнал короткие волны с белыми гребешками на галечные пляжи и отвесные камни скал там, где рифы и шхеры взрезывали поверхность воды.
Бойко преодолевая испещренное волнами пространство, мы миновали еще несколько островов, и перед нами открылся длинный, довольно высокий берег, изломанным контуром вырисовывавшийся на фоне неба. К морю он обрывался совершенно голой и крутой скалистой стеной. Это был полуостров, он торчал среди моря, как огромный жесткий язык.
— Хайландет! — провозгласил Арне. — С этой стороны он необитаем. Сейчас вы увидите его с другого бока…
Он повернул руль, и мы обогнули полуостров. Теперь лодка двигалась вдоль истерзанного штормами и весьма негостеприимного с виду берега. Кое-где грозно чернели рифы, словно сторожевые посты, беспрерывно атакуемые лихими волнами.
С дороги мы подустали, особенно Моника, а я, к тому же, и основательно вымок благодаря нарочито отважному маневру нашего рулевого, поэтому я был далек от романтических восторгов по поводу дикой природы Хайландета, и испытал только одно желание: поскорее переодеться, сесть к огню и выпить чего-нибудь согревающего. Однако вид мрачного берега не оставлял мне пока ни малейшей надежды.
Я уже начал терять терпение, когда крутые неприступные скалы неожиданно расступились. Между ними открылась небольшая бухта с кусочком зеленеющей земли, и там, в глубине, метрах в ста от моря, показался длинный приземистый дом.
— Пиратское гнездо! — провозгласил Арне и сделал эффектный жест экскурсовода.
Дом не был низким — два этажа плюс цоколь, но высокие скалы вокруг и его собственная непомерная растянутость создавали впечатление плоского строения, дом как будто присел на корточки, ища защиты от моря и ветра. Он, наверное, когда-то был белым, но его слишком долго не касалась кисть маляра. Вечернее солнце отражалось в длинных рядах черных окон, неяркая зелень запущенного и не слишком пышного сада окаймляла стены.
Откровенно говоря, я испытывал радостное чувство, когда мы поднялись на крыльцо, сооруженное в благородном стиле ампир, и остановились у большой резной двери. Арне вставил в замок огромный ключ, дверь отворилась, и мы оказались в прихожей.
И сразу нас обступило столетнее прошлое. Старинная мебель, тяжелые ткани и затейливые узоры портьер, на стенах картины, написанные маслом, и чудные старые гравюры, модели парусников под могучими балками потолка — все выглядело как во времена наполеоновских войн.
Наша маленькая компания поспешно направилась в кухню, и Мари, усадив нас за стол, бросилась к очагу. Пока мы подходили к дому, я втихомолку наблюдал за ней и заметил, как она побледнела, особенно на крыльце перед дверью, и все старалась держаться поближе к Монике. Но старый дом, очевидно, был настроен вполне благодушно в тот вечер; просторная кухня, рассчитанная на великанов, сверкала начищенной медной посудой, и было приятно смотреть, как раскрасневшаяся Мари сноровисто хлопочет у большущей плиты. Тень черной кошки не витала над нами. Насколько я знаю, кошмарные привидения не очень-то любят являться перед голодными людьми, которые с вожделением смотрят на румяные, золотистые пирожки, когда быстрые руки улыбающейся хозяйки заставляют их весело подпрыгивать и переворачиваться с боку на бок на шипящей и плюющейся маслом медной сковороде.
