Глава 3
На следующий день я позавтракала в машине и к студии «Херувим» прикатила довольно рано. Всякий ребенок знает, что субботнее утро— это время, когда ученики танцевальных школ могут реально подзаработать. Трогательные девчушки в трико, с маленькими, но совсем по-взрослому выглядящими пучочками на гладко причесанных головках завязывают балетные туфельки, со всех сторон опекаемые заботливыми мамушками и бабушками. Все это вдруг живо напомнило мне детство. Правда, в памяти моей возникло совсем другое: толстый ребенок, чья улыбка терялась меж холмиков щек, плотное тельце, втиснутое в белое трико с оборочками, полные ножки, неуклюже толкущиеся под оборками. Интересно, кто-нибудь говорил мне об этом или я сама представляла себя таким медвежонком? Удивительно, насколько сильна в детях уверенность, что они вырастут и станут кем-то необыкновенным. Увы, все это проходит вместе с детством. Проходит и забывается.
Через час я поняла, что наш прекрасный молодой учитель танцев не появится. Когда последняя стайка детей покинула помещение, я вернулась в студию и прошла по коридору, заглядывая в пустые классы, и в конце концов обнаружила одну из девушек, сидевших вчера в кафе. Она стояла перед настенным зеркалом и делала наклоны, одной напряженно вытянутой ногой опершись о балетный станок. Причем, дыхание ее при столь тяжелом упражнении оставалось ровным. Но вот она выпрямилась и посмотрела в зеркало: долгий критический взгляд без намека на самолюбование. На шее и плечах у нее поблескивал пот. Через пару минут она вновь подняла прямую ногу и медленно, грациозно начала склонять свой торс, касаясь руками носка пуанта.
Я искренне посочувствовала ей, ибо знала, какая боль пронизывает при таких экзерсисах внутреннюю сторону бедра. Нетрудно понять, почему неутомимые труженики сцены столь часто бывают пассивны во время любовных свиданий. Но без всех этих мук на репетициях не будет блеска и легкости на сцене. Я со стуком закрыла дверь и не очень-то грациозно направилась к сей труженице.
— Вы что-то рано, — сказала она, не поднимая головы и не глядя на меня. — Следующий класс начнется не раньше двух.
В ее голосе мне послышался отзвук разочарования. Но хотя студия «Херувим» отнюдь не Королевская балетная школа, все же и здесь люди пытались чего-то добиться.
Наконец она развернулась, узнала меня и тотчас прекратила свои упражнения. Я пообещала ей быть краткой, дабы она поскорее могла вернуться к прерванной репетиции. Сработала, возможно, моя визитка или тот факт, что рядом не было Реснитчатого, готового предупредительным пинком повредить ей голень, но на сей раз она была разговорчивей.
Да, она знала Кэролайн Гамильтон. Но нет, сказать о ней может немного. За те несколько месяцев, что она провела в студии, Кэролайн всегда казалась ей нелюдимой. Приходила, проводила свои классы и уходила. Всегда держалась в стороне от остальных девушек, так что складывалось впечатление, будто она считает себя выше их. Это сделало ее объектом насмешек, тем более, что всем было известно: из предыдущей труппы ее уволили за потерю надлежащей формы. А ведь «Лефт фит фёрст»[9] довольно модная труппа, и оттуда еще можно было подняться, но Кэролайн, видимо, нездоровилось, вот они и решили избавиться от нее под благовидным, как им казалось, предлогом. Большинство девушек «Херувима» отдали бы глаз или зуб — если бы вы были танцоркой, то едва ли стали бы отдавать руку или ногу, — за ее талант и везение. Ей наверняка бы сочувствовали, не держи она себя столь высокомерно.
Хорошо, если она не особенно дружила с девушками, то как насчет мальчиков? Ну, когда все это происходило, то да, она вроде бы сблизилась со Скоттом (иными словами, с Реснитчатым, как про себя прозвала его частная сыщица). Но Скотти не был мужчиной ее жизни, если я понимаю, что она имеет в виду. Я спросила, где смогу найти его. Она рассмеялась и ответила, что он, скорее всего, гримируется. Ведь до поднятия занавеса осталось не больше полутора часов. В этом весь Скотт, готов часами сидеть перед зеркалом. Типичная добыча дьявола. Я вспомнила, как он пресек вчера всякие разговоры о Кэролайн… Девушка просила передать Скотту, что если он опоздает явиться на сцену, то они прикроют его. Она сказала еще что-то весьма ехидное, но я уже уходила. Обернувшись в дверях, я увидела, что она вновь стоит у станка, мышцы ее напряглись, взгляд сосредоточился на зеркальном отражении, и во всем этом проглядывало желание поскорее вырваться из «Херувима» и начать, наконец, долгий путь восхождения к славе.
Вернувшись в машину, я заглянула в свои записи. Скотт Рассел— адрес театра в Уэст-Энде. Из журнала, который я покупаю каждую неделю, дабы не пропустить хороший фильм, я знала, что по субботам идут и дневные спектакли. Минут сорок пять ушло на попытки припарковать машину, так что я пропустила большую часть первого акта «Кошек»[10], который, впрочем, вряд ли стал лучше со дня премьеры. Но это не имеет особого значения: ведь все кошки в темноте серые, особенно если смотреть с галерки. Проскользнув за кулисы, я поджидала его выхода со сцены. Он вышел одним из первых и явно был доволен проявляемым к нему вниманием. Жаль, что я не захватила свой блокнот для автографов. Впрочем, он тотчас узнал меня. Казалось даже, что заранее предчувствовал нашу новую встречу.
— Я ведь сказал вам, что ничего о ней не знаю.
— И все же мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
— Я занят.
— Так я подожду.
— Поймите же, я не знаю, кто вы, что…— Он стоял у стены коридора в окружении совсем зеленых девчушек, просивших у него автографы, и всем своим видом показывал, что здесь не время и не место для серьезного разговора, но я блокировала ему путь отступления. Он вздохнул и вымолвил; — Ну ладно.
Артистическая уборная, принадлежавшая ему и еще нескольким «кошкам», была тесна и пропитана тяжелым запахом тел, грима и лосьона после бритья. В свете голых настенных ламп глаза под удивительными ресницами казались просто налитыми кровью. Но это нисколько не портило его красоты, смотреть на него было одно удовольствие. Он сам, как видно, это осознавал. Когда я присела, его взгляд устремился над моей головой к зеркалу. Он привычным, весьма эффектным движением откинул прядь волос, что было вызвано не столько привычкой, сколько желанием покрасоваться. Кто знает, если бы я была так же красива, я бы, наверное, тоже позволяла себе подобные жесты. И по всему было видно, что это и вправду не того сорта мужчина, который способен насладиться общением со своими партнершами.
— С той минуты, как я вас увидел, мне стало ясно, что никакая вы не давнишняя ее подруга, — сказал он, возвращая мне мою визитку. — Так кто же оплачивает ваши старания?
— Августа Патрик, попечительница Кэролайн.
— Конечно, эта старая хрычовка! Кому же еще! А что случилось? Кэрри забыла вовремя послать ей свою ежемесячную открытку?
— Откуда вы знаете? Вы что, помогали ей писать их?
Он поднял брови.
— Ну, сущий, как я погляжу, Шерлок Холмс. Впрочем, я далек от мысли учить частного сыщика, как и где прищучивать и терзать возможных свидетелей, но если уж вы затеяли весь этот разговор, то, между нами говоря, стоило бы действовать малость погибче.
— Августа Патрик не слышала о ней почти два месяца. Она встревожена.
— Досадно.
— Она полагает, что друзья Кэролайн помогут найти ее.
— Точно. Она вот полагает, что у Кэролайн такие преданные друзья. Ну а вам не повезло, не так ли? Хвать-похвать, а никаких друзей и нет.
Главное в таких играх точно учуять момент, когда начинаешь проигрывать.
— Послушайте, Скотт, у меня идея. Может, мне выйти отсюда, потом вернуться и попробовать начать все сначала? Как вы считаете? Я войду, попрошу автограф, скажу вам, какой вы прекрасный танцор, мы поговорим о вашем блистательном будущем, посвятим несколько минут воспоминаниям о столь недалеком прошлом. — Я помолчала, заметив тень скорбной улыбки, пробежавшей по его лицу. А он в очередной раз посмотрел на себя в зеркало и сел, ожидая дальнейших моих рассуждений. — Я была возле дома Кэролайн. Никто из соседей не видел ее несколько месяцев. Не было у нее, насколько мне известно, и контактов с родителями, а ваше Розовое Видение— владелица «Херувима» — не опечалилось бы и в том случае, если бы девушка упала под поезд метро на Уоррен-стрит. Выходит, что вы единственный, кто перемолвился с ней более чем полудюжиной слов. Но для меня и это, как говорится, хлеб. Итак, вы хотите помочь мне?
Он достал из кармана пачку сигарет и не спеша закурил. Люди всегда производят какие-нибудь свои маленькие ритуалы перед тем, как начать говорить. Вообще это странно, лучшие танцовщики вряд ли позволяют себе курить, но допускаю, что Скотт и сам об этом догадывался.
