Билл взглянул на часы:
— Я думаю, до ленча я могу не возвращаться. Подумайте над моим предложением.
— Только после ленча.
— Неважно. Если б вы согласились, то сразу бы все вокруг так чудесно переменилось для нас.
— Это было бы чудесно, — сказала Вирджиния, глядя на него с улыбкой.
— Вирджиния! Вы прелестны! Ну скажите, я нравлюсь вам? Ну, хоть немножко больше других?
— Билл! Я обожаю вас! Если бы меня вынудили выйти замуж — ну просто вынудили, — если бы, скажем, какой-нибудь безнравственный мандарин сказал мне: «Выйдешь за кого-нибудь замуж или умрешь медленной смертью», я непременно выбрала бы вас, Билл, честное слово.
— Правда?!
— Да! Но я не желаю замуж ни за кого. Мне нравится быть легкомысленной вдовой.
— Я не помешал бы вам оставаться прежней. Все было бы так, как вам захочется. Вы бы меня даже не замечали.
— Вы ничего не поняли, Билл. Я из тех женщин, которые выходят замуж по велению сердца, если вообще выходят.
Билл тихо застонал.
— Я, видно, скоро застрелюсь, — мрачно сказал он.
— Не застрелитесь, дорогой! Вы пригласите на ужин хорошенькую девочку, как сделали это позавчера вечером…
Мистер Эверсли мгновенно сконфузился:
— Если вы говорите о Дороти Киркспатрик, то уверяю вас: у меня с ней ничего серьезного.
— Конечно, нет, Билл! Я рада, что вы забавляетесь. Но, все-таки, не претендуйте на то, чтобы застрелиться от неразделенной любви.
К мистеру Эверсли вернулось наконец сознание собственного достоинства.
— Вы не понимаете, Вирджиния, — строго сказал он. — Мужчины…
— Полигамны! Да, я знаю! У меня и самой закрадывались сомнения на этот счет… Билл, если вы действительно меня любите, то поехали скорее завтракать!
Даже в самых совершенных планах порой бывают изъяны. Джордж Ломакс допустил одну ошибку: в цепи его приготовлений оказалось слабое звено — Билл Эверсли.
Билл был очень милым парнем. Он отлично играл в гольф и в крикет, имел приятную внешность и хорошие манеры, но его присутствие в Форин Оффисе объяснялось не столько его светлой головой, сколько хорошими связями. Впрочем, он идеально подходил для той работы, которую ему поручали. Попросту говоря, он был у Джорджа на побегушках. Он выполнял малоответственную и не очень серьезную работу. В его обязанности входило быть всегда у Джорджа под рукой, чтобы переговорить с не очень важными посетителями, которых Джордж не желал видеть, бегать с разными поручениями, — словом, быть полезным. Со всем этим Билл вполне справлялся. В отсутствие Джорджа Билл разваливался в самом большом кресле и читал спортивную прессу, — поступая таким образом, он всего лишь отдавал дань освященной веками традиции.
Джордж, привыкший посылать Билла с различными поручениями, послал его в офис «Юнион Кастл» узнать, когда прибывает пароход «Грэнарт Кастл». Однако Билл, подобно большинству высокообразованных молодых англичан, имел приятную, но не вполне четкую дикцию. И любой логопед обнаружил бы ошибку в том, как он произносит слово «Грэнарт». Это можно было принять за что угодно. Клерк в офисе понял это как «Карнфраэ». Пароход «Карнфраэ Кастл» должен был прибыть в четверг. Так он и ответил. Билл поблагодарил клерка и ушел. Джордж Ломакс принял к сведению эту информацию и соответственно построил свои планы, полагая, что Джеймс Макграт появится не раньше четверга.
Поэтому в среду утром, удерживая лорда Катерхэма за лацкан плаща на ступеньках клуба, он с большим удивлением узнал бы, что «Грэнарт Кастл» пришвартовался в Саутгемптоне еще вчера днем.
В два часа пополудни Энтони Кейд, путешествовавший под именем Макграта, сошел по трапу речного трамвайчика в Ватерлоо, взял такси и, после минутного колебания назвал шоферу отель «Блиц». «Там должно быть вполне удобно», — подумал Энтони, с интересом глядя в окно машины. Он не был в Лондоне четырнадцать лет.
Энтони прибыл в отель, взял номер и пошел прогуляться по набережной. Приятно снова оказаться в Лондоне. Конечно, все изменилось. Вон там был маленький ресторанчик — сразу за Блэкфрайерз-бридж, — в котором он не раз с удовольствием обедал в компании славных ребят.
Он направился обратно в отель. Но, едва повернув, столкнулся с прохожим, да так, что чуть не упал.
Когда оба пришли в себя, прохожий пробормотал извинения, пристально вглядываясь в лицо Энтони. Он был невысок и одет так, как обычно одевается рабочий люд. Но по его внешности в нем можно было предположить иностранца.
Энтони продолжил свой путь, размышляя над тем, чем это заслужил он такой пристальный взгляд. Вероятно, ничем. Его сильный загар выглядел, конечно, непривычно на фоне бледных жителей Лондона — он-то, видимо, и привлек внимание того парня.
Энтони поднялся в номер и, поддавшись внезапному чувству, подошел к зеркалу и стал изучать свое отражение. Возможно ли, чтобы кто-нибудь из его прежних немногочисленных приятелей узнал его, встретившись лицом к лицу? Вряд ли. Ему было восемнадцать, когда он покинул Лондон, — милый, немного полный юноша с обманчивой ангельской внешностью. Едва ли возможно узнать того мальчика в загорелом мужчине с насмешливым выражением лица.
Зазвонил стоящий возле постели телефон. Энтони взял трубку:
— Алло!
Он услышал голос портье:
— Мистер Джеймс Макграт?
— Да.
— Вас хочет видеть один джентльмен.
Энтони весьма удивился:
— Меня?!
— Да, сэр. Он иностранец.
— Как его имя?
— Я пришлю рассыльного с визитной карточкой, — сказал портье после некоторой паузы.
Энтони положил трубку и стал ждать. Через несколько минут в дверь постучали и появился мальчик с визиткой на подносе. Энтони взял ее и прочел награвированное имя: «Барон Лолопретжил».
Теперь он понял, почему портье запнулся. Молча он изучил карточку, а затем попросил проводить к себе этого джентльмена.
— Хорошо, сэр, — ответил мальчик.
Через несколько минут в номер вошел барон Лолопретжил. Это был мужчина с огромной черной веерообразной бородой и совершенно лысый. Он щелкнул каблуками и кивнул.
— Мистер Макграт! — сказал он.
Энтони попытался подражать ему, насколько это было в его силах.
— Барон! — сказал он. Затем предложил ему кресло. — Прошу вас, садитесь. Кажется, я не имел удовольствия видеть вас раньше?
— Да, это так, — усаживаясь, согласился барон. — К моему сожалению, — добавил он вежливо.
— И к моему также, — в тон ему ответил Энтони.
— К делу давайте перейдем, — сказал барон. — Представляю я в Лондоне монархическую партию Герцословакии.
— И, уверяю вас, делаете это прекрасно, — пробормотал Энтони.
Принимая комплимент, барон кивнул.
— Вы слишком добры ко мне, — сказал он сухо. — Мистер Макграт, от вас не буду скрывать ничего. Время пришло восстановить монархию, которая пала с убийством светлой памяти Его Величества короля Николая IV.
— Аминь, — пробормотал Энтони. — Я слышал об этом.
— Занять должен трон Его Высочество князь Михаил, который поддержку британского правительства имеет.
— Великолепно! — воскликнул Энтони. — Очень любезно с вашей стороны рассказать мне об этом.
— Все уже готово, но тут являетесь вы и препятствуете! — Барон твердо смотрел в лицо Энтони.
— Дорогой барон! — запротестовал он.
— Да, да! Я знаю, что говорю. У вас находятся мемуары графа Стылптича! — Он осуждающе глядел на Энтони.
— А если и так? Чем могут помешать мемуары графа Стылптича князю Михаилу?
— Они вызовут скандал!
— Это свойство всех мемуаров, — философски заметил Энтони.
— Секретов много знал он. Если откроется четверть из них хотя бы, в войну будет ввергнута Европа.
— Продолжайте, продолжайте, — сказал Энтони. — Неужели все так ужасно?!
— Об Оболовиче дурная слава пойдет. Англичане настроены демократично так.
— Допускаю, — сказал Энтони, — что Оболович мог пошутить, может быть, слишком жестоко и кроваво. Но здесь, в Англии, люди вполне способны ожидать от балканцев чего-нибудь подобного. Не знаю почему, но это так.
— Вы не понимаете, — сказал барон. — Вы не понимаете ничего. И на замке мои уста, — вздохнул он.
— Чего вы, собственно, боитесь? — спросил Энтони.
— Пока мемуары не прочту, не знаю, — объяснил барон. — Но там что-то есть, наверняка. Так нескромны великие дипломаты. Говорит поговорка: тележка с яблоками перевернется.
— Ну что вы! — сказал Энтони. — Я уверен, вам все видится в чересчур черном свете. Знаю я издателей — они садятся на рукописи и высиживают их, как яйца. Пройдет не меньше года, прежде чем рукопись будет опубликована.
— Молодой человек либо обманщик, либо простак. Все готово к тому, чтобы мемуары в воскресных газетах появились немедленно.
— Да ну! — Энтони начал сдавать позиции. — Но вы ведь можете все отрицать, — сказал он обнадеживающе.
