— Да, флигель! Я как раз собирался о нем спросить. Стало быть, вы его сдаете?
— Да… одним австралийцам. Неким Крофтам. Люди они очень милые, сердечные и тому подобное. По мне, так даже чересчур. Вечно таскают мне всякую всячину, то сельдерей, то ранний горох. Ужасаются, что я так запустила сад. По правде говоря, они немного надоедливые… по крайней мере он. Какой-то приторный. А жена у него калека, бедняжка, и не встает с дивана. Но самое главное, они платят ренту, а это очень здорово.
— И давно они тут?
— Уже с полгода.
— Понятно. Ну, а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?
— С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.
— Хорошо. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?
— Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.
— И больше никого?
— Никого.
— Вам должно быть одиноко.
Ник с удивлением взглянула на него.
— Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я тут подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.
— О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.
— Как это сказано! Мои домочадцы — это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата.
— В понедельник… а нынче у нас суббота. Так, так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.
— Ну, Фредди Раис — эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина: пьяница, наркоман и вообще подонок каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю Бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.
— Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?
— Он самый. Джим — единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фредди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник — ко мне.
— А муж миссис Раис?
— Этот скот? Да его и след простыл. Никто не знает, куда он девался. Фредди попала в глупейшее положение. Нельзя же развестись с человеком, который неизвестно где находится.
— Разумеется.
— Бедняжка Фредди! Ей так не повезло! — задумчиво заметила Ник. — Один раз дело чуть было не выгорело, она его разыскала, поговорила с ним, и он сказал, что совершенно ничего не имеет против, да у него, видите ли, нет с собой денег, чтобы уплатить женщине, с которой можно было бы разыграть для полиции сцену измены. И кончилось тем, что Фредди выложила деньги, а он их взял да и был таков. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Довольно подло, как по-вашему?
— Силы небесные! — воскликнул я.
— Мой друг шокирован, — заметил Пуаро. — Вы должны щадить его чувства. Понимаете, он из другой эпохи. Он только что вернулся из далеких краев, где его окружали широкие, безбрежные просторы, и так далее, и так далее, и ему еще предстоит осилить язык наших дней.
— Да что же здесь особенного? — удивилась Ник, делая большие глаза. — Я думаю, ни для кого не секрет, что такие люди существуют. Но все равно, по-моему, это низость. Бедненькая Фредди попала тогда в такую передрягу, что не знала, куда и приткнуться.
— Да-а, история не из красивых. Ну, а второй ваш друг? Милейший капитан Челленджер?
— Джордж? Мы знакомы испокон веков, во всяком случае, не меньше пяти лет. Он симпатяга, Джордж.
— И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, э?
— Намекает по временам. Рано утром или после второго стакана портвейна.
— Но вы неумолимы.
— Ну, а что толку, если мы поженимся? Я без гроша, он тоже. Да и зануда он порядочная, как говорится, доброй старой школы. К тому же ему стукнуло сорок.
Я даже вздрогнул.
— Конечно, он уже стоит одной ногой в могиле, — заметил Пуаро. — Меня это не задевает, не беспокойтесь, мадемуазель, я дедушка, я никто. Ну, а теперь мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших несчастных случаях. Скажем, о картине.
— Она уже висит… на новом шнуре. Хотите посмотреть?
Мы вышли вслед за ней из комнаты. В спальне, над самым изголовьем, висела написанная маслом картина в тяжелой раме.
— С вашего позволения, мадемуазель, — пробормотал Пуаро и, сняв ботинки, взобрался на кровать. Он осмотрел шнур и картину, осторожно взвесил ее на руках и, поморщившись, спустился на пол.
— Да, если такая штука свалится на голову, это не слишком приятно. Ну, а тот старый шнур был такой же?
— Да, только на этот раз я выбрала потолще.
— Вас можно понять. А вы осмотрели место разрыва? Концы перетерлись?
— По-моему, да. Я, собственно, не приглядывалась. Мне было просто ни к чему.
— Вот именно. Вам это было ни к чему. Однако мне очень бы хотелось взглянуть на этот шнур. Он в доме?
— Я его тогда не снимала. Должно быть, тот, кто привязывал новый, выбросил его.
— Досадно. Мне бы хотелось на него посмотреть.
— Так вы все-таки думаете, что это не случайность? Уверена, что вы ошибаетесь.
— Возможно. Не берусь судить. А вот неисправные тормоза не случайность. Камень, свалившийся с обрыва… Да, кстати, вы не могли бы показать мне это место?
Мы вышли в сад, и Ник подвела нас к обрыву. Внизу под нами синело море. Неровная тропка спускалась к скале. Ник показала нам, откуда сорвался камень, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:
— Как можно попасть в ваш сад, мадемуазель?
— Есть главный вход — это где флигель. Потом калитка для поставщиков, как раз посередине дороги. На этой стороне, у края обрыва, есть еще одна калитка. Отсюда начинается извилистая дорожка, которая ведет от берега к отелю «Мажестик». Ну и, конечно, в парк отеля можно попасть прямо через дыру в заборе. Именно так я шла сегодня утром. Самый короткий путь — до города быстрее не дойдешь.
— А ваш садовник… он где обычно работает?
— По большей части бьет баклуши на огороде или сидит под навесом, там, где горшки с рассадой, и притворяется, что точит ножницы.
— То есть по ту сторону дома? Выходит, если бы кто-нибудь прошел сюда и столкнул вниз камень, его почти наверняка бы не заметили?
Девушка вздрогнула.
— Вы в самом деле думаете?.. У меня просто не укладывается в голове. По-моему, все это не всерьез.
Пуаро снова вынул из кармана пулю и посмотрел на нее.
— Вполне серьезная вещь, мадемуазель, — сказал он мягко.
— Так это был какой-то сумасшедший.
— Возможно. Очень увлекательная тема для разговора в гостиной после обеда. В самом деле, все ли преступники ненормальны? Я склонен полагать, что да. Но это уж забота врачей. Передо мной стоят другие задачи. Я должен думать не о виновных, а о безвинных, не о преступниках, а о жертвах. Сейчас меня интересуете вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что хотел вас убить. Вы молоды, красивы; солнце светит, мир прекрасен, у вас впереди жизнь, любовь. Вот о чем я думаю, мадемуазель. А скажите, эти ваши друзья, миссис Раис и мистер Лазарус… давно они тут?
— Фредди в наших краях уже со среды. Дня два она гостила у каких-то знакомых возле Тэвистока. Вчера приехала сюда. А Джим в это время, по-моему, тоже крутился где-то поблизости.
— А капитан Челленджер?
— Он в Девонпорте. Когда ему удается вырваться, приезжает сюда на машине — обычно на субботу и воскресенье.
Пуаро кивнул. Мы уже возвращались к дому. Все замолчали. Потом Пуаро вдруг спросил:
— У вас есть подруга, на которую вы могли бы положиться?
— Фредди.
— Нет, кто-нибудь другой.
— Не знаю, право. Наверное, есть. А что?
— Я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе… немедленно.
— О!
Ник немного растерялась. С минуту она раздумывала, потом сказала нерешительно:
— Разве что Мегги, она, наверно, согласилась бы…
— Кто это — Мегги!
— Одна из моих йоркширских кузин. У них большая семья: ее отец священник. Мегги примерно моих лет, и я ее обычно приглашаю к себе летом погостить. Но в ней нет изюминки слишком уж она безгрешная. С этакой прической, которая сейчас вдруг случайно вошла в моду. Словом, я рассчитывала обойтись в этом году без нее.
— Ни в коем случае. Ваша кузина именно то, что нужно. Я представлял себе как раз кого-то в этом роде.
— Ну что ж, — вздохнула Ник. — Пошлю ей телеграмму. Мне просто не приходит в голову, кого еще я могла бы сейчас поймать. Все уже с кем-то сговорились. Но она-то приедет, если только не намечается пикник церковных певчих или празднество матерей. Только я, по правде сказать, не понимаю, что она, по-вашему, должна делать?
— Вы можете устроить так, чтобы она ночевала в вашей комнате?
