Майлс взглянул на окна второго этажа, находившиеся слева от него. Спальня Марион была в самом конце, над библиотекой. Обращенные к нему окна этой спальни – на восточной стороне дома – были закрыты шторами. Но из окон, выходивших на юг, на деревья, смутно видные в темноте, лился слабый золотистый свет. Хотя сами окна не попадали в поле зрения Майлса, краем глаза он отчетливо видел этот золотистый свет. И вдруг в нем медленно проплыла женская тень.
Была ли это Марион? Или Фей Ситон, беседовавшая с нею перед тем, как лечь спать?
Все в порядке!
Бормоча эти слова себе под нос, Майлс повернулся и направился к передней части дома. Было довольно прохладно, он мог бы, по крайней мере, захватить плащ. Но эта поющая тишина, этот свет за деревьями, возвещавший о восходе луны, одновременно успокаивали и возбуждали его.
Он спустился на открытое место перед Грейвудом. Прямо перед ним находился примитивный мостик, перерезавший ручей. Майлс встал на мостик и, перегнувшись через перила, стал слушать тихий ночной шепот воды. Возможно, он простоял минут двадцать, погруженный в мысли, в которых неизменно присутствовала некая особа, когда резкий шум мотора заставил его очнуться от грез.
Машина, которой не было видно за деревьями, подъехала по тряской дороге, отходящей от главной магистрали, и остановилась у посыпанной гравием дорожки. Из нее вышли два человека, один из которых нес электрический фонарик. Они с трудом начали одолевать путь до мостика, и, всматриваясь в очертания их фигур, Майлс заметил, что один из них мал ростом, толст, косолап и подпрыгивает при ходьбе. Второй – невероятно высок и массивен; длинный темный плащ делал его еще огромней, он шагал вразвалку, как император, а трубный звук, с которым он прочищал горло, напоминал боевой клич.
В маленьком человечке Майлс узнал профессора Жоржа Антуана Риго. А огромный мужчина оказался другом Майлса, доктором Гидеоном Феллом.
Изумленный Майлс громко выкрикнул их имена, и оба остановились.
Доктор Фелл, поворачивая фонарь в поисках кричавшего, по рассеянности осветил собственное лицо, и оно оказалось еще румянее, с еще более отсутствующим выражением, чем помнилось Майлсу. Двойной подбородок был опущен, словно доктор приготовился к спору. Очки на широкой черной ленточке сидели на носу не правдоподобно криво. Копна седеющих волос и разбойничьи усы воинственно подрагивали. Пристальный взгляд великана, стоявшего с непокрытой головой, блуждал повсюду, кроме того места, где находился Майлс.
– Я здесь, доктор Фелл! На мосту!
– О, а! – выдохнул доктор Фелл.
Он величественно двинулся вперед, поигрывая тростью, и, вступив на мост, доски которого содрогнулись от его шагов, напоминавших раскаты грома, навис над Майлсом.
– Сэр, – произнес он нараспев, поправляя очки и глядя на Майлса сверху вниз, подобно очень большому джинну, возникшему невесть откуда, – добрый вечер. От двух представителей университетской элиты, – он прочистил горло, – уже достигших зрелого возраста, всегда можно ожидать самых безрассудных поступков. Я имею в виду, разумеется…
Доски моста снова затряслись.
Риго, словно маленький терьер, умудрился обойти громаду доктора Фелла. Он стоял, вцепившись в перила моста, и пристально смотрел на Майлса, сохраняя на лице выражение живейшего любопытства.
– Профессор Риго, – сказал Майлс, – я должен извиниться перед вами. Я намеревался позвонить вам сегодня утром, честное слово. Но я не знал, где вы остановились в Лондоне, и…
Профессор Риго часто дышал.
– Молодой человек, – ответил он, – вам не за что передо мною извиняться. Нет, нет и нет! Это я должен извиниться перед вами.
– Как это?
– Justement! – сказал профессор Риго, очень быстро кивая. – Прошлым вечером я забавлялся. Я дразнил и мучил вас и мисс Морелл до самого конца. Разве не так?
– Да. Думаю, так и было. Но…
– Молодой человек, даже когда вы вскользь заметили, что подыскиваете себе библиотекаря, меня всего лишь позабавило такое совпадение. Я не сомневался, что эта женщина находится в пятистах милях от нас! Я понятия не имел – никакого понятия, – что эта леди в Англии!
– Вы имеете в виду Фей Ситон?
– Да.
Майлс облизнул губы.
– Но сегодня утром, – продолжал профессор Риго, – я разговаривал по телефону с мисс Морелл, которая действительно позвонила мне и дала путаные и бессвязные объяснения относительно прошлого вечера. Потом мисс Морелл сообщила мне, что знает о возвращении Фей Ситон в Англию, знает ее адрес и предвидит, что эту леди направят к вам как кандидата на должность библиотекаря. Я тактично навел справки в отеле «Беркли» и выяснил, что она оказалась права. – Он кивнул через плечо. – Видите этот автомобиль?
– Что в нем особенного?
– Мне одолжил его мой друг, правительственный чиновник, у которого есть бензин. Я нарушил закон ради того, чтобы приехать сюда и поговорить с вами. Вы должны под каким-нибудь вежливым предлогом немедленно удалить эту леди из вашего дома.
Лицо профессора Риго, освещенное луной, стало чрезвычайно серьезным, и даже щеточка усов уже не казалась забавной. На левой руке у него висела толстая желтая шпага-трость, которой был заколот Говард Брук. Майлсу Хэммонду надолго запомнились журчание воды в ручье, неясные очертания огромной фигуры доктора Фелла, маленький толстый француз, крепко ухватившийся правой рукой за перила моста. Майлс отпрянул:
– И вы тоже?
Профессор Риго удивленно поднял брови:
– Я вас не понимаю.
– Откровенно говоря, профессор Риго, все без исключения предостерегали меня в отношении Фей Ситон. Мне это надоело, просто осточертело!
– Но я ведь прав, да? Вы наняли эту леди?
– Да! Почему бы нет?
Быстрый взгляд профессора Риго скользнул через плечо Майлса к находившемуся позади него дому.
– Кто, кроме вас, ночует там сегодня?
– Моя сестра Марион.
– Там нет слуг? Или кого-нибудь еще?
– Сегодня ночью никого больше нет. Но какое это имеет значение? В чем дело? Почему я не имею права пригласить мисс Ситон в мой дом и предоставить ей возможность оставаться здесь столько, сколько она пожелает?
– Потому что тогда вы умрете, – просто ответил профессор Риго. – Вы с вашей сестрой умрете.
Лицо профессора Риго стало совсем белым от лунных лучей, уже коснувшихся воды ручья.
– Прошу вас, пойдемте со мной, – отрывисто сказал Майлс.
Он повернулся и повел их к дому. Западнее Грейвуда располагалась небольшая плоская лужайка с коротко подстриженной травой – словно она предназначалась для игры в шары, – и на ней можно было с трудом различить плетеные стулья, столик и качели под ярким навесом. Майлс смотрел на западную стену дома. Нигде не горел свет, хотя отведенная Фей Ситон комната находилась именно здесь, на первом этаже. Должно быть, Фей уже легла спать.
Обогнув восточную часть дома, Майлс провел своих гостей через просторную гостиную, в которой была размещена коллекция средневекового оружия, собранная его дядей, в небольшую гостиную, узкую и длинную. Это была уютная комната с обитыми гобеленовой тканью креслами, низкими, выкрашенными в белый цвет полками и маленькой, написанной маслом копией картины Леонардо над каминной полкой. Здесь горела всего одна лампа, служившая ночником; ее крошечное пламя почти не освещало комнату, но зато отбрасывало огромные тени, однако у Майлса не возникло желания прибавить света.
Он повернулся, и его голос нарушил ночную тишину Нью-Фореста.
– Думаю, я должен сообщить вам, – заявил он громче, чем того требовали обстоятельства, – о нашей долгой беседе с мисс Ситон…
Профессор Риго прервал его:
– Она рассказала вам?
Спокойно! Нет никаких причин для того, чтобы в горле у тебя застрял ком, а сердце так бешено заколотилось!
– Да, она рассказала мне все, что ей известно о смерти мистера Брука. Полиция в конце концов пришла к заключению, что это самоубийство, поскольку на ручке шпаги-трости были отпечатки пальцев только самого мистера Брука. Это правда?
– Да.
– И во время… смерти… Фей Ситон купалась в реке на некотором расстоянии от башни. Это правда?
– До известной степени, – кивнул профессор Риго, – да. Но рассказала ли она вам о молодом человеке, Пьере Фреснаке? Сыне Жюля Фреснака?
– Должны ли мы, – Майлс почти кричал, – должны ли мы судить с такой дьявольской строгостью – и это в наше-то время? В конце концов! Если что-то и было между юным Фреснаком и Фей Ситон…
– Англичане… – тихо проговорил профессор Риго, и в голосе его послышался благоговейный ужас. И после паузы добавил: – Господи, эти англичане!
Он стоял, пристально глядя на Майлса – в тусклом свете лампы нельзя было различить выражение его лица, – а за ним высилась громада доктора Фелла. Он прислонил желтую трость-шпагу к подлокотнику кресла, обтянутого гобеленом, и снял шляпу. Что-то в его голосе, хотя француз и говорил негромко, ударило Майлса по нервам.
