Больше мне нечего было здесь делать.
Я знал, что рано утром мисс Аркадин отправится в Испанию, одна.
Глава 4
На следующее утро с первым лучом солнца я стоял на Марсельской дороге, прислонившись к открытому капоту машины, которую взял у Мили. Уловка, конечно, детская, но в некоторых обстоятельствах излишняя тонкость — непозволительная роскошь. Вряд ли кто проедет мимо неудачливого водителя на пустынной дороге.
Райна остановила свой автомобиль раньше, чем успела узнать меня. Покуда я шел к ней, она могла дать себе волю разгневаться за то, что так легко попалась на крючок. Но она предпочла сделать вид, что поверила моей выдумке.
— Мне нужно в Марсель к полудню. Важное дело.
Она не обеспокоила себя ответом, просто кивнула на свободное сиденье рядом с собой и, едва я успел забраться в машину, включила скорость, так и не сказав ни слова.
В моем распоряжении было 150 миль, и надо было выжать из них максимум. Это было непросто. У «альфы-ромео» раздельные сиденья, так что между нами не было физического контакта. К тому же Райна полностью сосредоточилась на своем шоферском деле. Глаза ее были прикованы к дороге, которая шла извилистой лентой. Она ехала на чудовищной скорости и при этом сохраняла спокойствие, тело ее расслабилось, голова держалась прямо — как вчера, во время танца. Но маленькие руки, затянутые в перчатки, казались стальными.
Да, при такой скорости у меня было не много шансов преуспеть. Как тут заведешь разговор, когда в ушах свистит ветер, летящий навстречу со скоростью 90 миль в час? Она обращала на меня столько внимания, сколько уделила бы пуделю, а то и просто неодушевленному предмету, который положили бы вместо меня на подушку автомобиля.
При всем при том поездка была замечательная. Пляжи были еще пусты, волны бились об утесы, сосны, еще влажные от росы, дышали ароматной свежестью.
Только одно не давало мне покоя: я оставил Мили без гроша и с ангиной. Она подхватила ее, потому что слишком долго болталась на яхте с аркадинскими прихвостнями в одном тонком вечернем платье. Правда, в порядке компенсации она получила об Аркадине кое-какую информацию. Например, что у него есть замок в Каталонии, набитый ценностями, которые услаждают его взор лишь раз в году, когда он дает бал в Сан-Тирсо. Никто не знал, в честь какого события дается этот бал, хотя он всегда объявлялся примерно в одно и то же время, спустя несколько дней после фиесты, в деревушке, расположенной у подножья замка.
Туда приглашались сотни гостей: здесь были всемирно известные финансисты, важные политики хлопали по плечу звезд мюзик-холла, писателей, знаменитых и никому не ведомых художников, чиновников высшего эшелона власти и прочих лиц из всех западных столиц.
Ничто на свете не могло заставить Аркадина не только отменить, но даже ненадолго отложить этот бал — ни собственные дела, ни мировой экономический кризис, ни любовная интрига. А предстоящий праздник должен был быть первым, на котором появится Райна.
Сообщая мне все это, Мили уже температурила. Я же в этот момент собирал вещи. Известие о том, что я отправляюсь в Испанию, точнее, в Сан-Тирсо, сильно огорчило ее, и она по обыкновению отреагировала на него припадком ревности. Покуда-де она подвергала опасности свою репутацию и теряла здоровье на аркадинской яхте, я завлекал его дочку. И теперь вот решил продолжить свои амурные похождения в Испании!
С этим трудно было спорить. К тому же времени, чтобы успокоить Мили и убедить ее финансировать мою поездку, оставалось в обрез. А что и говорить — нечего пытаться приударить за дочкой мультимиллионера, если ты не можешь из собственных средств угостить ее хотя бы стаканчиком. А как я мог надеяться на приглашение в замок без предварительной подготовки.
С Мили мы все же поладили. Райна оказалась орешком покрепче. Стрелка спидометра ни разу не упала ниже 60. Утренние лучи освещали ее лицо — гладкое, чистое, как будто высеченное из мрамора. Ни яркое средиземноморское солнце, ни ветер, ни пыль не замутнили ее чистых, прямо глядящих глаз, хотя она не носила темных очков. Вчера мне показалось, что они табачного цвета. Сегодня — с оттенком зелени. Необыкновенная девушка. На лице ее совсем не было косметики, даже губы она не красила. Время от времени я украдкой бросал взгляд на эти губы, твердые, полные, чуть розовее кожи на ее щеках, окрашенных золотым лучом. Мне вдруг подумалось, что никогда в жизни я не целовал губ, не тронутых помадой, разве что краска таяла от жары или размазывалась от поцелуев. Я попробовал вообразить вкус губ Райны, чистых и свежих, как у ребенка. А может, кто знает, страстных и уже опытных?
Она напоминала мальчишку — так же насвистывала, так же коротко — короче меня — была подстрижена. Вчера ее волосы казались черными, сегодня они были теплого каштанового цвета. Я не ошибся вчера в ее оценке. Свитер в обтяжку и узкие брюки подчеркивали ее ладную и сильную фигуру. И я растерялся, не зная, как вести себя с этим волевым и надменным юным существом, рядом с которым все мои хитроумные маневры выглядели попросту смешными.
На мое счастье, прокололась шина. Высоко в горах, вдали от ближайшей деревни. Райна не стала чертыхаться и строить гримасы, а просто вышла из машины и достала ящик с инструментами. Я предоставил ей возможность самой подымать колесо домкратом, хотя она и покраснела от усилия. И только когда у нее вырвался стон от натуги, я, спокойно и молча, стараясь не выдать внутреннего ликования, надел краги, снял — легко и быстро — колесо и занялся им, продолжая молчать и не обращая внимания на девушку. Она стояла за моей спиной, и я чувствовал, что она смущена моим вежливым деловым молчанием. Оно почти убедило ее в том, что моя машина и впрямь сломалась и никакого умысла с моей стороны не было. И первой прервала молчание она сама.
— Слава богу, что это случилось не так близко от Марселя. Там такое большое движение.
Я завинтил последний болт. Всю работу я проделал аккуратно и так, будто всецело был поглощен ею одной. Она сказала:
— Мы еще успеем в Марсель до одиннадцати. Вам не поздно будет?
Я укладывал инструменты в ящик, каждый на свое место.
— Нормально. Тем более что вообще-то мне надо не в Марсель…
Я не смотрел на нее. Теперь мое внимание было поглощено вытиранием рук.
— …а в Барселону.
Я наконец закончил и стоял перед ней — просто, не гордясь особо, но и не унижаясь, с улыбкой — и ждал ответа. Его не последовало. Скорее всего, у нее не нашлось слов, которые она сочла бы подходящими для данного случая. Она посмотрела на меня долгим взглядом — да, глаза у нее были зеленоватые, как старая бронза, как сосновый лес, окружавший нас, где летнее солнце золотило хвою и бросало красные отсветы на прячущиеся в тени стволы. Я не торопился занять свое место. Я даже нарочно медлил, принуждая ее ждать себя.
Но наконец мы тронулись и на этот раз ехали еще быстрее, чем прежде. В облаке белой пыли мы проскочили Тулон, оставили позади Марсель и Нимскую дорогу, пролегшую между морем и кипарисовой аллеей. Неужто ей не хотелось пить, неужто она не проголодалась? Мы проезжали Монпелье.
Она остановила машину прямо на дороге, вьющейся в зарослях. Спокойно, не прячась за скалами, сняла брюки и свитер и осталась в черном глухом купальнике. Ее тело было точно вылеплено из воска, и в ней было столько утонченности, целомудрия и удивительной красоты, что я вспомнил «Еву» Кранаха. Она плыла, а я как болван стоял на берегу с выражением пса, который загнал свою жертву в воду и теперь не знает, что делать дальше.
Стояла невыносимая жара, и кругом не было ни души. Я скинул одежду и бросился в воду. Вынырнул рядом с ней, уже далеко от берега. Это было как вчера, когда мы танцевали. Мы не касались друг друга, но движения наши подчинялись одному ритму. Мы впускали в себя освежающую горечь воды, волны ласкали нас. Встретившись глазами, мы оба улыбнулись. И опять возникло вчерашнее чувство тайно разделяемого наслаждения.
Мы вместе ступили на берег-. Горячий песок обжигал ноги. Я растянулся на нем и через несколько секунд высох; на меня наваливался неодолимый сон. Райна уже спала рядом со мной, тоже обессилевшая. Во сне она казалась еще более юной: как у спящего ребенка, у нее были приоткрыты губы и глаза, и я видел ее влажный рот и веки. Меня тронуло, что она вот так, не боясь, уснула возле меня. Что это было — доверие или презрение?
Жара не дала мне углубиться в размышления.
Когда она открыла глаза, я увидел, что они полны золота и морской волны и такие яркие, такие огромные. Она вскочила на ноги.
— Господи, как я проголодалась, — сообщила она.
Через полчаса мы уже ели рыбную похлебку с чесноком в маленьком ресторанчике, который я давно заприметил.
В Сан-Тирсо мы добрались поздно вечером, когда каменно-ледяная луна заливала дорогу своим светом. После отдыха Райна позволила мне сесть за руль. Может быть, она несколько перебрала фронтиньянского вина. Она положила голову мне на плечо и проспала оставшуюся половину дороги. К концу пути она стала заметно нервничать. Все время поглядывала на часы. Я спросил:
