– Жан! Умоляю тебя, выслушай. Позволь мне хотя бы объяснить.
– Нет!
Они пришли с улицы, из ночи. Движения мужчины были уверенными, решительными. Он, конечно, хватал из шкафа свои разбросанные вещи и запихивал их в чемодан. Женщина, конечно, цеплялась за него, потому что послышался глухой звук удара, затем стон. Мужчина оттолкнул ее, и она чуть не упала.
– Жан, пожалуйста...
Должно быть, она обезумела. Для нее тоже перестали существовать обычные условности повседневной жизни и уважения к человеку.
– Я сейчас все объясню. Клянусь...
– Шлюха!
– Да, шлюха. Ты прав, но...
– Ты что, всю гостиницу разбудить хочешь?
– Мне все равно. Будь здесь хоть сто человек, это не помешало бы мне ползать у тебя в ногах, просить прощения, умолять.
– Заткнись!
– Жан!
– Заткнись, слышишь!
– Поверь, я сделала это ненарочно.
– Нет, это я сделал нарочно!
– Мне надо было подышать воздухом.
– Мужика тебе надо было, и все тут.
– Неправда, Жан. Я три дня не выходила из комнаты, ухаживала за тобой, как...
– Скажи еще – как мать, потаскуха.
– Ты спал. Я вышла на минутку.
– Дерьмо!
– Ведь ты не уйдешь, правда? Не бросишь меня? Лучше сразу убей!
– Охотно бы это сделал.
– Так убей.
– Не стоит труда. Отвали. Пусти меня. Тебе что, не ясно?
Должно быть, он толкнул ее снова и она упала на пол; стало тихо, затем тоном уже не трагическим, а скорее заунывным и казавшимся почти пародийным она затянула вечное:
– Жа-а-а-н!
– Хватит распускать нюни!
– Я жить без тебя не могу.
– Вот и подыхай!
– Как ты можешь говорить такое? Как ты мог забыть...
– Что забыть? То, что ты сделала для меня, или то, что я сделал для тебя? Отвечай! А лучше молчи! Куда, черт побери, ты засунула мои рубашки?
И нормальным голосом, как говорят артисты во время антракта, она отозвалась:
– Три отдала в стирку. Остальные на верхней полке в шкафу, в ванной...
Потом снова взяла прежний тон:
– Жан...
Он не пытался разнообразить свой слог:
– Дерьмо!
– Что ты собираешься делать?
– Тебя это не касается.
– Клянусь, с тех пор как мы познакомились, до меня не дотрагивался ни один мужчина.
– Кроме того, с которым ты выходила из дансинга, когда я пришел.
– Я только попросила его проводить меня до гостиницы. Я боялась... Он расхохотался. – Лучше не придумаешь.
– Не смейся, Жан. Уйдешь – завтра же сам раскаешься.
– Угрожаешь?
Угрожал-то он. Больше чем угрожал, потому что последовал тяжелый удар, видимо кулаком, потом тишина и стон:
– Ты ничего не понял. Это я... А в общем, нет. Лучше покончить с этим сразу.
– Как хочешь.
Шаги. Хлопнула дверь. Но не та, что вела в коридор, а дверь ванной. В стакан полилась вода.
– Что ты делаешь?
Женщина не ответила. Мужчина тяжело дышал. Должно быть, пытался закрыть набитый доверху чемодан. Потом обошел комнату, чтобы убедиться, не забыл ли что-нибудь.
– Прощай... – бросил он наконец с нервной веселостью.
Сразу же дверь открылась снова, и женский голос испуганно бросил:
– Жан! Жан!.. Сжалься!
– Еще чего!
– Постой, Жан. Теперь ты не сможешь отказать мне в этом. Послушай...
Он направился к двери.
– Послушай, сейчас я умру.
Он не остановился. Она ползла на коленях. Конечно, она ползла на коленях по красному, сомнительной чистоты ковру гостиничного номера; казалось, было воочию видно, как она цепляется за брюки мужчины, а тот отпихивает ее ногой.
– Клянусь... клянусь... клянусь...
Она икала, слова застывали у нее на губах.
– ...что я отравилась.
Хлопнула дверь. Шаги прозвучали по коридору и стихли на лестнице. Снизу донеслось слабое эхо разговора между уходившим мужчиной и портье в черном.
Г-н Монд стоял в темноте посреди комнаты. Нащупал выключатель и удивился, увидев себя в рубашке и босиком. Он подошел к двери в смежную комнату, прислушался, но безуспешно: ни рыданий, ни вздохов.
Тогда он покорно поднял с пола валявшиеся у кровати брюки, к которым до сих пор не привык. Домашних туфель у него не было, и он надел ботинки, не завязывая шнурков.
Он бесшумно вышел из комнаты, постоял у соседнего номера и робко постучал. Никто не ответил. Он нажал ручку, все еще не решаясь открыть дверь.
Наконец он услышал едва различимый звук, словно кто-то задыхался и силился глотнуть воздуха.
Он вошел. Номер, как и у него, разве что чуть побольше. Зеркальный шкаф открыт настежь, дверь в ванную тоже. На полу сидела женщина в забавной позе, вроде китайского бонзы. Платиновые волосы падали ей на лицо. Глаза у нее были красные, но сухие. Сложив руки на груди, она смотрела в пространство.
Женщину, казалось, не удивило его появление. Однако она все же заметила его и, не шевелясь, не говоря ни слова, смотрела, как он подходит к ней.
– Что вы сделали? – спросил г-н Монд.
В расстегнутых брюках, с уже редкими, всклокоченными, как утром после сна, волосами, в незашнурованных ботинках, он не сознавал, на кого сейчас похож.
– Закройте дверь, – вздохнула она. Потом спросила: – Он ушел, да?
И, не дождавшись ответа, закончила:
– Я знаю, он больше не вернется... Как глупо! Последние слова она прокричала с недавним исступлением, воздев руки к небу, которое словно осуждала за глупость мужчин.
– Как глупо!
Опираясь на пол руками, она попыталась подняться и в какой-то момент встала на четвереньки. Под коротким черным шелковым платьем в обтяжку виднелись длинные ноги в чулках телесного цвета. Губная помада и тушь на ресницах чуть размазались, придавая женщине вид выцветшей куклы.
– Что вы здесь делаете?
От усталости она еле держалась на ногах, но не решалась лечь в уже приготовленную ко сну постель и подозрительно смотрела на вошедшего к ней мужчину.
– Я слышал, – пробормотал он. – Испугался... Вы же знаете...
Она скривилась: ее тошнило. И совсем тихо, словно рассуждая сама с собой, простонала:
– Хорошо бы, если б меня вырвало!
– Вы что-то приняли, да?
– Гарденал.
Она ходила взад-вперед, прислушиваясь к происходящему в ней, лоб ее озабоченно наморщился.
– Я всегда носила в сумочке гарденал: для него – он плохо засыпает... Господи!
Она сцепила руки и заломила их, чтобы вызвать новый приступ.
– Меня никогда не рвало? Может, это и к лучшему.
Я подумала, когда он узнает, что я...
Женщина струсила. Ее охватила паника. Обезумевшие глаза пристально смотрели на незнакомца, она умоляла:
– Что мне делать? Скажите, что мне делать?
– Я вызову врача.
– Только не это. Вы не знаете... Нет ничего хуже. Тогда его арестуют, и он опять скажет, что я...
Она не могла стоять на месте и расхаживала взад-вперед по ограниченному пространству комнаты.
– Что вы чувствуете?
– Не знаю... Мне страшно... Если бы меня вырвало...
Монд тоже не знал что делать. Оставить ее и бежать к врачу за рвотным не приходило ему в голову, вернее, это казалось ему слишком сложным.
– Сколько таблеток вы приняли? Она разозлилась, взбешенная его беспомощностью, а может быть, и нелепостью его облика.
– Ну почем мне знать? Все, что оставалось в тюбике. Шесть-семь. Мне холодно.
Она набросила на плечи пальто, взглянула на дверь, явно намереваясь искать помощи на стороне.
– Подумать только, он меня бросил...
– Послушайте, давайте я попробую. Моя дочь тоже однажды проглотила таблетку.
Оба говорили бессвязно, а тут еще постояльцы с четвертого этажа, очевидно решившие, что продолжается скандал, стучали в потолок, требуя тишины.
– Идите сюда. Откройте рот. Не мешайте.
– Вы делаете мне больно.
– Потерпите. Да стойте же!
Он поискал, чем бы пощекотать ей в горле, и оказался настолько беспомощным, что взял у нее платок. Она держала в руке этот маленький твердый комочек, который Монд расправил и скатал жгутом.
– Ой, вы задушите меня... Ой! Одной рукой ему пришлось крепко ухватить женщину за голову, и он удивился, какой у нее маленький череп.
– Не напрягайтесь... Моя дочь тоже напрягалась... Так, хорошо. Еще немного. Ну как?
Спазмы сотрясли грудь женщины, и внезапно ее стошнило; она даже не заметила, что обрызгала человека, которого совсем не знала. Слезы застилали ей глаза, мешали видеть. Рвало ее чем-то красным, и Монд держал ее за плечи, подбадривая, словно ребенка:
– Так, так... Видите, уже лучше... Еще... Не сдерживайтесь... Давайте, давайте.
Она смотрела на него сквозь мутную пелену перед глазами, точно животное, у которого из горла извлекли кость.
– Ну что, желудок пустой?.. Позвольте-ка еще разок. Для уверенности.
Женщина покачала головой. Она слабела. Он помог ей добраться до постели; она легла, свесив ноги, и теперь тихонько постанывала.
– Если вы обещаете лежать спокойно, вести себя разумно, я спущусь вниз. Там наверняка есть газовая горелка или что-нибудь еще, на чем можно вскипятить воду. Вам надо выпить горячего, промыть желудок.
