— Нет!
Ромуз закричал, забился.
Двое офицеров подскочили, рывком подняли его с табуретки.
— Нет! Я не был там! Не был!..
— Кто вам дал документы? — резко, словно выстрелил, спросил Павлов.
— Недзвецкий… Это он… Я был должен ему… Много… Мы при швабах делали дело на черном рынке… Он дал мне форму… Документы… Сказал, привезешь харчи три раза, и все…
— Адрес!
— Не знаю. Мы встречались с ним каждый вечер в ресторане. Недзвецкий. Только я не знаю….. Ничего не знаю насчет убийства…
— Предположим, я вам поверю.
Ромуз качнулся к столу.
— Вы должны мне поверить.
— Где вы получали продукты?
— Люди Рокиты привозили их к разбитой часовне за Смолами. Я на бричке забирал и отвозил в развалины. Отвозил и уходил.
— Кто такой Недзвецкий?
— Он всегда был связан с бандитами и в Польше, и при немцах, и при Советах.
— Кто ваш напарник?
— Не знаю. Зовут Сергей. Бывший вор. Его здесь, кроме Недзвецкого, никто не знает.
— Зачем он приехал?
— У Рокиты убили шофера. А они водить машину не умеют.
— Сколько человек у Рокиты?
— Пять.
— Как Сергей попадет в банду?
— Я должен отвезти его к часовне завтра в двенадцать. Отвезти и простоять с ним десять минут, потом оставить его и ехать в город.
— Где Сергей?
— На Костельной, семь, у Голембы.
— Когда он вас ждет?
— В восемь.
— Времени мало. — Павлов встал из-за стола. — Ромуз согласен помочь: Кузьмин, блокируй Костельную. Токмаков, сегодня в ресторане берешь Недзвецкого. Ясно?
Офицеры встали, пошли к дверям.
— Помните, ребята, — в спину им сказал Павлов, — возьмем банду, люди нам поверят. И тогда закон будет один — наш закон.
Фотограф работал. Сегодня выдался удачный день. Клиентов было много. И сейчас перед аппаратом сидели два солдата и две девушки.
Микульский накинул темное покрывало. Из-под материи были видны только его ноги в полосатых брючках.
Токмаков ждал, когда же наконец освободится фотограф. Солдаты встали, веселой гурьбой окружили Микульского. Отдали деньги, взяли квитанции. Отошли.
Токмаков почти бегом пересек площадь и плюхнулся на стул перед аппаратом.
Микульский понимающе посмотрел на него и спрятался под покрывалом.
— Готово, товарищ капитан.
Токмаков встал, подошел к фотографу и, протягивая деньги, сказал:
— Вы очень нам нужны, товарищ Микульский.
— Хорошо, — тихо, одними губами ответил фотограф.
Машина остановилась у костела. Офицеры свернули на узкую улочку.
— Притон, — с осуждением сказал один из офицеров. — У нас такого давно нет.
— Это где, у вас? — усмехнулся в темноте старший лейтенант Крюков.
— Ну, дома.
— Дома. Ты в милиции без году неделя.
— Этого добра везде хватает, — примирительно сказал один из офицеров.
Седьмой дом зиял мрачной, глубокой, как тоннель, аркой. От стены отделился человек в штатском.
— Где люди? — спросил Крюков.
— На месте.
— Ну, давай, Ромуз.
Миновав глухую длинную арку, офицеры вошли в темный квадрат двора. Только сквозь маскировку на первом этаже прорывалась узкая полоска света.
— Здесь? — спросил Крюков.
— Да.
В свете карманных фонарей лестница казалась еще более щербатой и обветшалой. Дверь с вылезшим войлоком.
— Давай, Ромуз.
Ромуз постучал. Тишина. Он постучал снова. За дверью послышались шаги.
— Кто?
— Это я, Големба, Ромуз. Сергей здесь?
— Здесь. Сейчас.
Дверь распахнулась. Крюков шагнул в прихожую.
— Тихо! — Он зажал рот хозяину. — Тихо, иначе…
Хозяин, щуплый, в сорочке без воротничка, закивал головой.
— Где он?
— В комнате, с бабой.
— Пошли.
Первая комната напоминала склад. Видимо, хозяин собирал дорогую мебель из разбитых домов.
Крюков подошел к двери, прислушался. Тихо. Он толкнул дверь, и офицеры ворвались в комнату. Дико завизжала полуголая женщина, вскочив с постели. Ее напарник спал, пьяно разбросав руки и бессмысленно улыбаясь.
— Интересно, — Крюков сунул руку под подушку, достал пистолет ТТ.
— Во, нажрался! — сказал один из оперативников.
— Берите его. Вы, гражданка, одевайтесь, тоже с нами поедете. А вам, гражданин Големба, придется здесь с нашими людьми поскучать.
На эстраде ресторана играл оркестр. Два аккордеониста, саксофон и ударник. Веселый прыгающий мотив немецкого фокстрота заполнил маленький зал.
Ресторан был небольшой, столиков пятнадцать. Его так и не успели отремонтировать после уличных боев. Когда-то хозяева строили его с претензией на варшавский шик, поэтому в маленьком зале преобладала покрытая золотом лепнина. Но это было когда-то. Сейчас на потолке и стенах расположились монстры с отбитыми головами, руками. Тусклый свет керосиновых ламп бросал на стены и потолок причудливые тени, заставляя лепных монстров оживать на секунду в своем безобразии.
В углу ресторана высился когда-то щеголеватый, словно дорогой автомобиль, бар, отделанный полированным деревом. Но щеголеватый он был до уличных боев. Теперь его наскоро зашили крашеными досками, и он потерял былую элегантность, стал похож на старый деревянный сундук.
И тем не менее ресторан был полон. Несколько офицеров с девушками, компания инженеров, приехавших из Москвы, железнодорожники в серой форме с серебряными погонами, местные завсегдатаи с дамами, блещущие остатками варшавской элегантности.
Микульского хорошо знали в ресторане. Почтительно поклонился мордатый швейцар, метр, бросив гостей, устремился навстречу фотографу.
На эстраде появилась певица, высокая, красивая блондинка с усталым лицом. Увидев Микульского, она послала ему воздушный поцелуй.
Микульский раскланивался со знакомыми, пробираясь к стойке бара.
Певица запела. Голос ее, низкий, чуть с хрипотцой, заполнял зал щемящей грустью.
Несколько пар пошли танцевать.
Один из офицеров, сидящих за столом, внимательно следил за фотографом. Он видел, как Микульский подошел к бару, поздоровался с барменом, взял налитую рюмку, повернулся к соседу, заговорил с ним.
Микульский выпил и заказал еще одну рюмку. Он стоял у бара, облокотившись на стойку, глядя куда-то за спину бармена. Казалось, он весь под обаянием голоса певицы, под обаянием старого довоенного танго.
Высокий человек в коричневом спортивном пиджаке, в бриджах и офицерских сапогах с высокими голенищами бросил на стойку деньги и пошел к выходу, протискиваясь через толпу танцующих.
Микульский допил рюмку, вынул из кармана платок, вытер губы.
Высокий человек подошел к дверям в гардероб, оглянулся и цепко, оценивающе оглядел зал. Толкнул дверь. В вестибюле ресторана гардеробщик натягивал плащ на подгулявшего посетителя. Двое офицеров надевали фуражки у треснувшего наискось зеркала.
Человек взял свою кепку, подошел к зеркалу. На одну минуту в мутноватой глубине его он встретился глазами с офицером, вышедшим за ним следом. Скользнул взглядом по вестибюлю. Заметил напряженные лица офицеров, двоих в милицейской форме у выхода, почему-то растерявшегося гардеробщика.
И вдруг он стремительно пересек вестибюль и прыгнул в окно. Зазвенело разбитое стекло.
Он мягко, умело упал на ноги в кривом узком переулке и выдернул из кармана пистолет.
— Стой! — крикнул кто-то.
Человек выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.
— Стой!
Зарокотал за спиной мотор.
Он оглянулся, прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.
Выстрел! Выстрел! Выстрел!
Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.
Человек бросился дальше.
Один из офицеров поднял пистолет.
— Не стрелять! — крикнул капитан Токмаков. — Живым брать.
Он бежал мягко, пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся по узкой улице высокую фигуру.
Человек оглянулся и выстрелил. Пуля ударилась рядом с капитаном в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.
Капитан пригнулся. Человек обернулся снова, вскинул пистолет.
Из подворотни выскочил комендантский патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в офицера, и вскинул автомат.
— Не стреляй! Не…
На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко. Человек выронил пистолет и рухнул на бок. Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Человек был мертв.
Осенний ветер раскачивал над городом большие яркие звезды. Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела и курили.
— Ну вот, Токмаков, — нарушил молчание подполковник, — я тебя не неволю.
— Так разве в этом дело, товарищ подполковник, — Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом, — в другом дело.
