— Я вам зачем-нибудь понадобилась, мисс? — поинтересовалась она с притворным смирением, весьма напомнившим мне манеру Джульетты.
— Просто мне было интересно узнать, где вы находитесь, — сухо ответила я. — Кстати, хочу вас кое о чем спросить. Вы случайно не заходили в изолятор в день вашего приезда?
— В изолятор, мисс? А где это?
— Наверху лестницы, что ведет из конца коридора. — Она чопорно поджала губки.
— В таком случае меня там не было, — заявила она. — Не имею привычки ходить, куда меня не просят.
Я поняла, что потерпела поражение. Мало того— мне еще чуть ли не указали на дверь. Я отправилась на веранду и улеглась в свой шезлонг, но окружающий мир уже не казался таким мирным и спокойным, даже залив утратил прежнюю безмятежность. Теперь там появились и другие суда— шлюпка, ялик с черным корпусом и поднятыми парусами, быстроходный катер, небольшая моторная лодка. Отдыхающие наконец-то начали съезжаться на лето, и я без труда представила себе, как стремительно распространится новость: «Вы слыхали? К Марше заявилась Джульетта! Подумать только, Джульетта! Ну и ну! Интересно, что ей понадобилось на этот раз?»
В тот день Джульетта после своего катания верхом вернулась к ленчу. Я услышала шум подъехавшей машины, а вслед за тем голос Джульетты, доносившийся из ее комнаты, и чуть позже— плеск воды в ванной. Чувство времени у нее напрочь отсутствовало, и я, раздраженная, спустилась вниз, чтобы отложить ленч до ее появления. К моему удивлению, на кухне уже была Джордан.
— Мадам устала, — заявила она. — И желает выпить чаю с тостами у себя в комнате.
Лиззи повернула к ней раскрасневшееся сердитое лицо.
— Прекрасно, — ответила она. — Я вас выслушала. А теперь идите и передайте мадам, что у меня сегодня выходной и она может рассчитывать лишь на холодный ужин. И больше я ничего сегодня не готовлю.
Мне, однако, показалось, что Джордан чем-то обеспокоена, а когда чуть позже я встретила ее, спускающуюся с подносом Джульетты, то заметила, что хозяйка почти не притронулась к еде. Я тогда еще подумала, что служанка, вероятно, передала ей мой телефонный разговор с Артуром и это ее расстроило. Теперь-то я знаю: кое-что произошло во время ее прогулки верхом. Джульетта кое-кого повстречала и была ужасно напугана.
В тот день меня посетили несколько почтенных визитеров. Ясное дело, новость распространилась по округе. Первой явилась престарелая миссис Пойндекстер; ее шляпа «а ля королева Мария» была выше и богаче орнаментирована по такому случаю, на шее было навешано цепочек больше обычного, а ее черные глаза округлились от любопытства.
— Ну, Марша, — с порога выпалила она, — где эта потаскушка?
— Джульетта? Она отдыхает. Сегодня утром она каталась верхом.
— И что же она здесь делает? — спросила миссис Пойндекстер. — Она что, не имеет представления о приличиях?
— Ну, — я пыталась улыбнуться, — вы же ее знаете. Вообще-то она, кажется, собирается пробыть здесь всего несколько дней. Она приехала по делу.
— По делу! Наверняка требует увеличить себе содержание. А бедный Артур и так из сил выбивается из-за нее. Послушай-ка, Марша, ты настоящая леди, какой бы смысл теперь ни вкладывали в это слово. А вот она—нет. И никогда ею не была, несмотря на все ее яркое оперение. Почему ты не выставишь ее вон?
Видимо, я тогда здорово устала и переволновалась. Глаза мои наполнились слезами, и она склонилась и похлопала меня по руке.
— Не сердись на меня, девочка. Я всего лишь злющая старуха. Но я не понимаю, как ты из кожи вон лезешь, пытаясь удержаться на плаву… С четырьмя слугами— и это в доме, где когда-то их было десять, а вообще-то требуется не меньше дюжины. Я же не дура. Разумеется, ты ведь помогаешь Артуру…
После чего она переменила тему. Похоже, лето будем хорошим. Бертоны в Европе, но предоставили свой дом семейству по фамилии Дин— как она слышала, они из Лейк-Фореста. Ее собственная дочь Марджори уже едет сюда, а Хатчинсонов, владельцев Доджа— соседнего с Сансетом имения, ожидают в любой момент.
Следом за миссис Пойндекстер пожаловали и другие, и, сидя в гостиной на любимом мамином месте, разливая по чашкам китайский чай и наблюдая, как Уильям разносит оладьи и пирожные, я явственно ощущала повисшее в воздухе напряжение, какую-то натянутость.
В конце концов я поняла, в чем тут дело. Они ждали Джульетту. Бесспорно, она им не нравилась. Они всегда ее недолюбливали. Но она являлась представительницей неведомого им, дерзкого, попирающего все приличия, а возможно, безнравственного и распутного слоя общества, который вызывал у них непреодолимое любопытство. Когда она так и не появилась, они были разочарованы.
— Как я поняла, миссис… э-э… Рэнсом остановилась у вас?
— Да. Мне очень жаль, но сейчас она отдыхает.
Повисло молчание. Затем кто-то заметил, что ходят, дескать, разные слухи насчет какого-то привидения в нашем доме, и я принялась старательно объяснять, что речь идет всего лишь о перепутавшихся проводах. Как вдруг, в этот самый момент, одна из ставень— видимо, вследствие какого-то дефекта шпингалета— заскрипела и захлопнулась, и миссис Пойндекстер пролила чай себе на колени!
Когда все гости наконец-то откланялись, я чувствовала себя совершенно разбитой и раздраженной. Джульетта по-прежнему сидела взаперти у себя в комнате, так что в тот вечер я ужинала в постели, попросив принести наверх поднос с едой. И именно в тот вечер мне явился некий намек на тайну, позднее поставившую в тупик всех окрестных жителей и едва не доведшую меня до безумия. Вечер выдался теплый, и, набросив пеньюар, я вышла на балкон.
Внизу, на пляже, я увидела какого-то человека. Запрокинув голову, он смотрел на дом, но, заметив меня, надвинул на глаза фетровую шляпу и исчез. Я была озадачена и встревожена. Человек больше не появлялся.
Следующий день не принес с собой ничего необычного. Джульетта появилась после завтрака в спортивном костюме и легком пальто и спросила, не хочу ли я прогуляться вместе с нею вокруг пруда? Что бы там ни случилось, она уже взяла себя в руки и заметно утратила тот насмешливо-презрительный запал, который так усердно демонстрировала по приезде. Когда мы отошли на приличное расстояние и из дома нас уже нельзя было услышать, она спросила, есть ли какие-нибудь известия от Артура.
— Да, — ответила я. — Он звонил вчера, когда тебя не было дома. Все так, как я тебе и говорила. Он не сможет это устроить, Джульетта.
Она промолчала. Мы спускались вниз по тропинке. Чу-Чу бежала впереди, и я вдруг обратила внимание, что Джульетта сильно побледнела— это было заметно, несмотря на щедрый слой румян, покрывавший, ее лицо.
— Послушай, Джульетта, — заговорила я. — Если у тебя неприятности, почему бы не рассказать о них мне? Мы не можем помочь тебе деньгами, но в конце концов Артур ведь адвокат. Возможно, он смог бы что-то; сделать для тебя. Ведь никто не хочет, чтобы ты страдала.
— С чего бы это? — отозвалась она. — Вы оба меня ненавидите. Наверное, тому есть множество причин, но факт остается фактом.
— Ты слишком дорого нам обошлась— и я говорю не только о деньгах. Тем не менее, причин для ненависти у нас нет. Если я могу помочь…
— Чем помочь?
Я стала порядком уставать от этого бессмысленного словесного поединка, а посему остановилась посередине тропинки и повернулась к ней.
— Довольно, — сказала я. — Сколько можно ходить вокруг да около! В чем дело? Что у тебя стряслось? Ты собралась снова замуж и деньги тебе понадобились для этого? Или же ты действительно влипла в какую-то историю? Шантаж? Угрозы?
— Не знаю, — как-то вяло отозвалась она. — В том-то и состоит весь ужас, Марша. Я не знаю…
Некоторое время она стояла молча, бесцельно швыряя камушки в пруд и наблюдая, как разбегаются по воде круги.
— Вот и в жизни так же, — философски произнесла она. — Совсем маленький камушек— а посмотри, какое смятение он вызывает. Эта проклятые круги все разбегаются и разбегаются.
Резко повернувшись, Джульетта направилась обратно к дому.
Я не знаю, почему она не уехала после этого. Теперь нам известно, что накануне она получила предупреждение. Возможно, она убедила себя, что это ничего не значило. Возможна также, она все еще надеялась, что Артур поможет ей, или же была уверена, что сумеет себя защитить. К тому же ей было свойственно некоторое безрассудство. Она пережила слишком много жизненных бурь, чтобы бояться этой.
Теперь мне кажется, что просто она жила, сообразуясь со своими собственными жизненными принципами, казавшимися ей вполне естественными. Вероятно, все мы строили свою жизнь, основываясь на общепринятых нормах, — даже те из нас, кто позднее так или иначе оказались втянутыми в эту историю. Среди нас не было людей с преступными наклонностями. Отчаяние, безрассудство—этого хватало с избытком, но они были не беспричинны, пусть даже постичь эти причины оказалось непросто. Произошло убийство, неразумное, иррациональное, как все убийства, но здесь не были замешаны никакие мистические яды или необычное оружие; не было также никаких вводящих в заблуждение улик. Убийство это было неизбежным, оно явилось неминуемым результатом последовательной цепи событий.
