— Почти пятнадцать лет. Не стесняйтесь, спрашивайте.
— Теперь моя очередь просить прощения, однако прошу понять меня правильно. Рекомендация Тенгиза стоит многого, однако до сегодняшнего дня мне казалось, что знаю всех крупных московских коллекционеров.
Ляхов с какой-то неподдельной печалью посмотрел в мою сторону и заметил:
— Видите ли, я работал в одном из силовых министерств и в связи с этим обстоятельством… Продолжать?
— Не стоит. Если не секрет, с каким посредником вы работали?
— С Маркушевским.
— Тогда все понятно. Вы собираете русскую живопись, портреты, в частности…
— В основном, да. Но также коллекционирую холодное оружие.
— Значит, Рокотова Маркушевский брал для вас?
— Да, и еще прекрасную работу Поленова, неужели позабыли?
— Помню, помню — Розмарицын, Поленов, Рокотов и…
Ляхов нарочно выдержал паузу, продолжая начатую линию поведения, а затем спокойно добавил:
— И неизвестный художник круга Венецианова. Вы уже закончили проверять меня?
Я прикурил очередную сигарету и в тон собеседнику протянул:
— Но ведь я уже просил у вас прощения. Кстати, почему так трагически сложилась судьба Маркушевского?
— Если бы она сложилась как-то по-другому, вряд ли бы я имел удовольствие познакомиться с вами, — заметил Ляхов. — Маркушевский продолжал бы брать за свои труды совсем небольшой процент, и мне бы было гораздо спокойнее. Жаль его. Если вам любопытно, то меня проинформировали: je подонки, которые избили его и ограбили, получили по десять лет.
— Да, судьба. Был у меня приятель, цеховик. Сейчас бы в героях ходил. Полгорода в свою продукцию одел. Расстреляли его за это. А тут два придурка лупят человека так, что тот уходит из жизни на больничной койке — и все для того, чтобы дубленку снять, в карманах порыться. Так им — по десятке… Потом глядишь — амнистия какая-нибудь… Да, что говорить, прекрасным специалистом был Петр Ефимович.
Ляхов молча качнул головой.
— Так что вас привело в наш город, Анатолий Павлович?
Ляхов медленно достал из бокового кармана клубного пиджака конверт и протянул его мне. В конверте лежала черно-белая репродукция. Изображенная на ней девушка смотрела с такой неподдельной печалью, что сразу стало ясно — в моих руках фотокопия незаурядного произведения искусства, позволившая с одного взгляда проникнуть в душу модели.
— Каюсь в своей неосведомленности, — сухо, как бы со стороны, прозвучал собственный голос, — однако никак не могу определить имя художника.
— Не удивительно, его работ в нашей стране почти не осталось. Это портрет кисти Марии Башкирцевой.
Несмотря на мою искусствоведческую подготовку, о Башкирцевой я слышал впервые, вот поэтому и отпустил дурацкую фразу:
— Женщина-живописец уже само по себе явление из ряда вон выходящее, тем более, если она художник незаурядный.
— А Серебрякова?
— Исключения лишь подтверждают правила. Впрочем, оставим эту тему для теоретиков, я человек дела.
— Хорошо, — Ляхов убрал в карман репродукцию. — Эта работа совершенно случайно выплыла в Южноморске. Одна из тех картин Башкирцевой, что хранились в Полтаве, и до сих пор считается — они погибли в сорок первом году во время бомбежки.
— А почему бы вам самому не заняться этим делом?
— Потому что я теперь здесь, как бы это ни странно звучало, — иностранец, к тому же не совсем логично рыскать по региону, где есть специалист такого класса, как вы. Мне не приходилось самому участвовать в таких поисках, ведь это должны делать профессионалы. Поэтому и пользуюсь услугами посредников. Кроме того, у меня, признаюсь откровенно, есть дела и поважнее.
Мне не очень понравилось, что Ляхов как бы невзначай щелкнул меня по носу. Можно подумать, деловой выискался, меня нашел, от безделья изнывающего. Ничего, Ляхов, ты на меня тоже поработаешь.
— Давайте договоримся так, — как можно мягче постарался сказать я, — мы постараемся найти для вас полотна Башкирцевой. Однако деньги меня не интересуют. Бартер — совсем другое дело.
— У меня прекрасный обменный фонд, — с гордостью сказал Ляхов.
Ничего, парень, красавец писаный, сейчас я тебя обрадую.
— Ив нем, конечно, есть скульптуры из янтаря?
Ляхов одарил меня таким взглядом, словно я перехватил столик на колесах, который подкатили к нам два официанта, и вывалил его содержимое на голову моего чересчур занятого собеседника. Продолжавший молчать Рябов сделал неуловимое движение пальцами, и половые ушли, так и не расставив яства на столе. По-видимому, здесь порядок такой; это я успел заметить. За некоторыми столиками тихо продолжались деловые переговоры, а возле них сиротливо стояли, дожидаясь своей очереди, столики с деликатесами. Однако стоило кому-то из посетителей поднять палец, как официанты вырастали перед ним, словно прятались рядом, под холщовыми скатертями с ярко-красными народными орнаментами.
— Скульптур из янтаря у меня нет. Однако я располагаю уникальными вещами — живопись, оружие. Если вас так интересует скульптура, и она есть. Из мрамора.
Я отрицательно покачал головой. Оружием он меня удивить хочет. Да у меня этого оружия — на полк диверсантов хватит, только пушек нет, потому что их при большом желании бузуки заменят. У Ляхова бы глаза на лоб полезли, увидь он арсенал моей фирмы. Наверняка подумал бы, что я, кроме искусства, еще и оружием промышляю.
— Меня интересуют скульптуры из янтаря, — упрямо повторяю и, чтобы Ляхов не продолжал настаивать на своем замечательном обменном фонде, заявил/ как отрезал, — иначе сделка не состоится.
— К сожалению, я не располагаю достаточным опытом в этом деле, — не сдавался Ляхов.
— Ничего страшного, — усмехаюсь в ответ, — я ведь тоже до сегодняшнего дня не подозревал о художнице Башкирцевой.
— Быть может, все решат деньги? — без особой надежды на мое согласие предложил Ляхов.
— Нет, — твердо сказал я. — С некоторых пор мне пришлось прекратить работу по найму. Другое дело — сотрудничество равных партнеров.
— Что конкретно вас интересует? — начал сдаваться собеседник.
— Работы Эрнста Лиса, Аркадия Кленова… Тем более — это ваш регион. В общем, любые хорошие скульптуры. Хотя должен сразу предупредить, что ваш янтарь будет расцениваться неадекватно количеству холстов Башкирцевой.
— Я понимаю, — окончательно капитулировал Ляхов. — Но о доплате можно всегда договориться.
— Конечно. И хотелось бы, чтобы одной из работ в качестве доплаты стал портрет работы Минаса Аветисяна.
— Какой именно?
— Вы приобретали у Маркушевского небольшую работу этого автора?
— Постойте, дайте припомнить… Вы имеете в виду «Портрет старика»?
— Вот именно.
— Можно подумать.
— Нужно.
— Что нужно?
— Подумать нужно. Меня интересует этот портрет.
— Подумаю, — пообещал Ляхов и оглянулся по сторонам.
И кого это он ждет? Скульптуры мне лично не нужны, но мой германский партнер Фридрих Краузе избодал этим янтарем до такой степени, что не снабдить его — станет стопроцентной возможностью навеки потерять такого клиента. Так что пусть Ляхов потрудится над этими интересующими Фридриха статуэтками, а мне уже самому любопытно — кто это торгует в Южноморске Башкирцевой и отчего я впервые слышу об этом от постороннего человека, а не от своих специалистов, чьи услуги оплачиваются довольно высоко. Кроме того, теперь мне уже точно с Ляховым работать интересно. Главное, чтобы Рябов преждевременно об этом интересе не догадался.
Ляхов еще раз огляделся, словно ожидал, что после его замечательного предложения в кабак Рябова тут же приволокут полотна Башкирцевой. И дождался-таки, но только не живописного изображения прекрасной дамы.
К нашему столику подошла женщина, дерзкая красота которой была под стать ляховской. Мой собеседник встал из-за стола, и я увидел, чего именно не хватает ему, чтобы стать стопроцентным идеалом мужчины — торса. Фигура Ляхова напоминала зажигалку, которую я крутил в своих пальцах, его плечи буквально на миллиметр шире бедер. Не может этот красавец похвастать атлетическим сложением, в отличие от нас с Рябовым. Да и меня на его месте куда больше волновала бы такая женщина, чем эта самая Башкирцева, будь она миллион раз выдающимся мастером.
Ляхов пододвинул кресло, демонстративно ухаживая за своей спутницей, и тут же потерял к ней интерес.
— На чем же мы завершим нашу встречу? — пришел я на помощь женщине, намекая: засиживаться за столиком в мои планы совершенно не входит.
— Будем считать, что договорились, — сказал Ляхов и снова протянул мне конверт с репродукцией.
— К чему же было прятать ее поближе к сердцу? — полюбопытствовал я.
— Была вероятность не договориться, — сухо заметил Ляхов.
