Тетя Дуся была сводной сестрой Натальи.
Мать молчала.
— Мам, ты слышишь? Я говорю, может, к тете Дусе в Коростень?
— Мы тебе не писали, сынок, чтобы в училище не знали. Ивана Васильевича еще в прошлом году арестовали, а Дусе потом сообщение прислали, что он в тюрьме помер.
— Как арестовали?! Как умер?! А я ничего не знал…
— Ее тоже с Алешкой выселили. Они сейчас в Смеле живут, у Малошинских.
— Смела? Это где?
— Черкасская область.
— Малошинские… Малошинские… — вспоминал Петька. — Да это же наши бывшие соседи! Их, по-моему, в тридцать третьем раскулачили, да? Они вроде в Коростене жили? Что-то я совсем запутался… Как же Малошинские в Смеле оказались?
— Видишь ли, сынок, так получилось. Малошинских раскулачили и отправили в Сибирь. Как они оттуда уехали, никто не знает, а они, конечно, не рассказывают. Может, сбежали, а может, срок окончился, только Федор с Акулиной переехали в Коростень и там жили с тридцать пятого. Федор устроился проводником на железную дорогу, Аля дома сидела, а потом им визу на погранзону закрыли, как бывшим раскулаченным, и они уехали в Смелу. А уж когда Ивана Васильевича взяли, то Дуся решила в Смелу податься, к Малошинским, ей ведь тоже визу перечеркнули и ехать больше было некуда. Вот так… И нам, видать, кроме как в Смелу, ехать некуда.
— Да… — протянул Петька, — как все в этой жизни перепуталось… Знаешь, мам, я иногда думаю и пугаюсь своих мыслей. Зачем? Кому это нужно?
— А ты не думай, сынок. Ты не думай. Нужно просто жить…
Петька пошел на вокзал узнавать, как можно добраться до Смелы. Оказалось, нужно ехать до Киева, а там делать пересадку на днепропетровский поезд. Отстояв очередь в кассу, он купил билеты до Смелы. Поезд отходил через три часа, к вечеру должны были быть в Киеве. Позавтракали прямо на привокзальном газоне, куда перебрались, поспешно заняв освободившееся место на вытоптанной траве. Подошел милиционер, посмотрел неодобрительно, отчего в душе у Натальи похолодело, покачал головой и коротко спросил:
— Надолго?
— Киевским уедем, — ответил Петр.
Милиционер покосился на часы.
— Ну-ну… — И пошел дальше, поглядывая на граждан, расположившихся вокруг вокзала.
Петька подумал и решительно направился в его сторону.
— Ты куда? — запоздало крикнула мать, но Петька лишь отмахнулся.
— Товарищ милиционер, — вежливо обратился он к постовому.
— Чего тебе?
— Мы сегодня в посадке ночевали, вон там… — Петька указал в сторону посадки. — И на нас банда напала. Мы, правда, отбились, но два мешка они все-таки утянули, сволочи…
— Да, развелось тут шушеры… А ты что, заявление хочешь написать?
— Да нет. Какое заявление… Мы киевским уезжаем, билеты уже на руках. Но так… Мы-то отбились, а у кого-то могли грабануть все, а то и того хуже…
— А вы бы дома сидели, вас бы и не грабили! Приехали в чужой город…
— Разве мы по своей воле? Да мы ж… — задохнулся от возмущения Петька.
— Ты, парень, засохни. Приехал в чужой город, так нечего где попало ходить! Я от чужих претензиев не принимаю. Я, может, от таких, как вы, только головную боль имею, ясно тебе?
Петька хмыкнул и не стал больше испытывать судьбу: ну его! Попасть в тюрьму в чужом городе, да еще имея заначку в потайном кармане! Страшно даже подумать!
— Ладно… — Он махнул рукой и поспешил к своим.
— Ладно… Ладно… — продолжал ворчать милиционер вдогонку. — Понаехали тут, а я потом отдувайся! Нечего ехать в чужой город! И так обезьянник переполнен, девать вашего брата некуда…
Петька уже не слышал брюзжания милиционера. Мысленно ругая себя за то, что обратился к постовому и навлек на всю семью опасность, он поспешно присоединился к матери и сестрам. Мать еще добавила ему за излишнюю сознательность, и Петька с полчаса сидел молча, боясь сказать лишнее слово.
Время тянулось томительно долго, и сколько бы Петька ни поглядывал на часы, подаренные наркомом Ворошиловым, стрелки словно были приклеены к циферблату и не хотели двигаться. И тут ему в голову пришла простая мысль: ведь маршал запомнил его! Не мог не запомнить, раз снял со своей руки золотые часы и подарил ему прямо на танкодроме. Разве он каждый день такие часы дарит? Где их набраться, золотых-то часов?
Может, написать маршалу письмо? Так, мол, и так, отчислили несправедливо, прошу помочь в восстановлении… А что? А вдруг маршал поможет? Не может не помочь! Ведь он тогда с первого выстрела в бочки попал! Снайпер — вот как его тогда все назвали! А танкисты-снайперы на дороге не валяются! Решено! Как только у него появится постоянный адрес, он обязательно напишет Климу Ворошилову! Обязательно! И тот поможет ему!
Теперь у Петьки появилась цель, а наличие цели порождает осмысленность действий. Парень постепенно успокоился. У него даже затеплилась надежда, что маршал, возможно, вызволит и отца. Батя-то ни в чем не виноват! В каких преступлениях его обвиняют — неизвестно, но отец не вор, не контрреволюционер, не бандит, он нормальный человек, а значит, его арестовали по ошибке! И маршал поможет!
Петька даже заулыбался, представив картину: отец возвращается из тюрьмы, а Петька, в офицерской форме, рассказывает ему, как он отличился на танкодроме и за это маршал подарил ему свои золотые часы, при всех сняв их с руки, а потом помог исправить ошибки, допущенные энкавэдистами. Задумавшись, он прослушал объявление диктора о скором прибытии поезда на Киев.
— Петя, — толкнула его в бок мать, — сынок, поезд на подходе…
Глава 23
Черкасская область, г. Смела. Июнь 1938 г.
— Аля! Аля!
— Чего тебе? — Окошко распахнулось, и из него выглянула женщина лет сорока пяти, непричесанная, в старом застиранном халате.
— Чего, чего… Вон, Варька мычит, недоенная…
— Ой, Господи! Да когда ж она пришла? Я и не слышала совсем… И время проглядела…
Акулина резко хлопнула створкой и тут же вылетела из дома. Корова повернула к ней голову и протяжно замычала, вытянув шею.
— Ах ты, кормилица… Ах ты, поилица… — запричитала скороговоркой Акулина, поглаживая корову по теплому лбу. Варька благодарно мотнула головой, а хозяйка, взявшись за веревку, на которой болтался небольшой колокольчик, повела корову в хлев, на ходу прихватив стоявшее на солнышке ведро с водой. Зачерпнув пригоршню теплой воды, Акулина начала мыть тяжелое, полное молока вымя. Корова покорно стояла, мерно жуя жвачку.
— Тетя Аля! Тетя Аля! — раздался во дворе детский голос. Акулина узнала Надю, дочку приехавшей месяц тому Натальи Тысевич, бывшей изяславской соседки. Они только помогли устроиться Дусе, у которой в прошлом году арестовали мужа и которую, как водится, вместе с сыном, вышвырнули из погранзоны, а теперь вот и Наталья приехала, да не одна, а с тремя детьми. Хотя, правда, Петька-то уже давно не ребенок, почти два года в военном училище отучился, но, видно, не судьба ему офицером стать.
— Тут я, Наденька, в хлеву.
— Тетя Аля, а где Зина?
— Да не знаю…
— В магазин я ее послал, — донесся голос с огорода, — сейчас придет. Ты, дочка, сядь на завалинку, подожди… Как вы там? Баба Супрунка не обижает? Ужилися?
— Ага…
— Что ага?
— Не обижает. Мы в старой хате поселились, а вчера даже в баню ходили.
— Петька работает?
— Ага… Маруська тоже. Так что сейчас даже хлеб покупаем!
— Маруся устроилась?
— Ну да! Она в рабаратории работает.
— Лаборатории?
— Я же и говорю, в рабаратории, зернышки проверяет, а Петька счетоводом, как и папа… На ватной фабрике.
В конце мая Тысевичи добрались до Смелы. Измученные тяжелой дорогой, пересадкой в Киеве, ездой в переполненном общем вагоне, они долго ходили по городу, пытаясь найти Федьку с Алей, как звала своих старых знакомых мама. Беда была в том, что Наталья не помнила адрес. Когда после трехчасовых блужданий они наконец зашли во двор к Малошинским, обессиленная Наталья упала на брошенный на землю мешок с вещами и заплакала. Девочки добрели до завалинки и сели на нее, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Один только Петр продолжал стоять посреди двора, рядом с кучей мешков, и настороженно оглядывался вокруг. С цепи, хрипя, рвался полузадушенный ошейником пес. На лай собаки из дома вышла Акулина и всплеснула руками.
— Наташа… Господи… Что случилось? Да заходите в дом, Бога ради…
— Здравствуй, Аля… Сейчас… Сил нет…
— Федько! Федько, выйди во двор!
— Чего тебе? Кто там пришел?
— Тысевичи…
— Кто?!!
Во двор выскочил Федор и точно так же, как минутой раньше жена, ахнул и, всплеснув руками, растерянно произнес:
— Наталья… А это Петя, да? Не узнать… Совсем взрослый мужик… Наташа, что случилось? Хотя… что я спрашиваю… Николая взяли? Вот сволочи…
