Гор Видал - Бокс Э. Смерть — штука тонкая. Фиш Р. Л. Афера Хавьера. Макгиверн У. Экстренный выпуск

— Ты там состоишь, верно? — улыбнулся Террел.

— Но я классный парень. Я рассказываю в раздевалке сальные анекдоты на латыни. Но вернемся к Колдуэлу, к его жизни. Он с головой ушел в высокие материи, но приближается срок мужской менопаузы. Так что ему делать? Пить? Я бы решил — да, но это требует воображения. Увлечения? Как раз то, что нужно. Колдуэл для хобби выбрал чистоту. Сначала он вылизал свой дом и участок, повозился, скручивая в кольца шланги и сжигая листья. Потом огляделся — и к своему удовольствию увидел грязный город, непочатое море работы.

Карш бросил сигарету в то, что осталось от выпивки.

— Он настроен на подвиги. Тысячи грязных аллей, вонючих коллекторов и невежественных политиков, чтобы продезинфицировать их и сжечь.

— Не только это, — заметил Террел.

— Возможно. Благо общества, верно или неверно понятый долг, мораль — может быть, Сэм, — Карш слегка пожал плечами. — Но я этого не вижу.

После ужина их разговор вдвоем прервался; вернулся игрок, чтобы предложить Каршу поставить в баскетбольном матче на колледж Св. Франциска. Шансы были неравные, Террел знал, но Карш принял пари на такую сумму, которая заставило забиться его сердце. Со второй волной вернулись представители по связи с прессой и торговцы.

— Где Билли? — спросил Террел, ни капли этим не интересуясь.

— Прихорашивается. Не беспокойся, придет.

— Я не беспокоюсь.

Пресс-агент придвинулся так близко к Каршу, что практически сидел у того на коленях.

— Майк, я только хочу прощупать почву. Тим О’Мара — он делает колонку по этим шикарным парням-матадорам — помешался на боях быков в Испании и который год толкает идею вести еженедельный репортаж о корриде. Он считает, что американцы захотят читать истории про матадоров. Ну, ты знаешь — рассказы про великих матадоров, истории о крупных корридах в Мадриде и Памплоне. В общем, я хочу сказать, он считает, что достаточно и материала и интереса, чтобы вести еженедельный репортаж. Как ты думаешь? Я сказал Тиму, что узнаю твое мнение.

— Насчет колонки?

— Ну да, а то там все больше сплетни и всякая чушь…

— А как он хочет это повернуть? — спросил Террел, видевший, что Карш прячет за скептической улыбкой свое раздражение. Карш ненавидел кровавый спорт. Сейчас он кивнул.

— Да, это идея. Можно еще развернуть кампанию по травле медведей. А для детей — раздел самоделок: сделай себе тиски для больших пальцев.

— И позорный столб на каждом заднем дворе, — хмыкнул Террел.

— Тим не имел в виду останавливаться на текущей крови и всем таком… — наблюдая за лицом Карша, агент нервно улыбнулся и сказал: — Я скажу ему, чтобы он забыл об этом.

— Скажи ему заодно, что я подумываю, не выкинуть ли к черту из газеты его мохнатую колонку.

Пресс-агент хихикнул.

— Это его встряхнет. Этой новостью я его убью.

— Только передай так, как я тебе сказал.

Второй пресс-агент вернулся с рыжеволосой Билли, и разговор завертелся, как щепки в водовороте.

Террел не хотел уходить. Карш поражал его, как слепой Самсон или безумный Лир, оказавшийся на обочине жизни, окруженный дураками, жуликами и пьяницами. Пресс-агент пересказывал глазастой Билли последнюю сцену «Алисы в стране чудес»:

— Это, вероятно, величайший текст из всего, написанного человеком, — говорил он мягко, но воинственно. — Каждый человек должен хоть раз в жизни прочитать это своей маленькой дочке, но не тогда, когда он пьян, имей в виду.

Если это не заденет его сердца, можешь списать этого никуда не годного сукина сына в расход. Я могу тебе все рассказать о парне только по тому, как он читает отрывок, который начинается так… — он взял девушку за руку и уставился в потолок. — Вот. «Она многословно лжет, и лоза роняет на нее свой лист, и она просыпается и начинает говорить со своей матерью — скорее сестрой».

— Мило, — сказала Билли.

— Льюис Кэррол на бое быков, — вздохнул Карш и махнул рукой, чтобы принесли еще выпить, — вот что я хотел бы видеть в чертовой газете.

Террел поднялся и встретился взглядом с Каршем.

— Я убегаю, Майк. Спасибо за ужин.

— Не стоит, дружище.

Карш улыбнулся и похлопал его по руке.

— Действуй, ты на верном пути.

Террел вышел, очень жалея Карша. Кажется, только на работе тот становился сам собой. Там он действовал с блистательной точностью, держа каждый отдел газеты под своим дотошным наблюдением. Но в остальном в его жизни царил хаос. Брак его распался несколько лет назад, и адвокаты жены обобрали его до нитки. Карш завел любовницу, которая только добавила хлопот, а одиночества не скрасила. Он никогда не был близок с детьми — сыном и дочерью — и очень редко теперь их видел. Дочь вышла замуж и уехала на западное побережье, а сын-транжира забегал периодически в офис, только чтобы уладить свои финансовые проблемы.

Все это Террел знал из недосказанного, по намекам, сам Карш никогда не обсуждал с ним личные проблемы. «Неудивительно, что он циничен», — думал Террел, возвращаясь в такси в по темным улицам. Он хотел бы как-то помочь Каршу. Но как? Сказать ему: расслабься, брось курить? Террел все еще относился к боссу с почтительным благоговением и сегодня, уходя от него, чувствовал себя предателем.

В половине одиннадцатого в вестибюле «Кол Бюлетин» света не было, и Террелу пришлось стучать, чтобы поднять вахтера.

Убийственная тягомотина пошла по новой; следующий выпуск «найт экстра» (ночной дополнительный) не выйдет раньше часу ночи. Ничего важного в нем не было: просто перепечатка дневных новостей, да первая страница обновлена сообщениями с телетайпа.

Уменьшенный состав газетчиков сидел за длинным столом с чашками кофе и дымящимися сигаретами в пепельницах. Остальная часть этажа оставалась темной: в спортивном и женском отделах никто не работал. Плафон над часами очерчивал круг света вокруг людей за столом городских новостей и возле полицейского радио.

Билл Муни, старейший репортер городской хроники, был за главного. Кивнув Террелу, он спросил:

— Хочешь кофе, Сэм? Принс заваривал. Я полагаю, его для этого и наняли.

Принс был крепким темноволосым молодым человеком, весьма прилично одетым и успевшим получить степень бакалавра в университете Айовы. Муни не имел ничего против его приятной внешности или модного костюма, но не мог простить ученой степени.

— Сейчас налью, мистер Террел, — засуетился Принс.

— Не беспокойся. Я пропускаю.

— Хороший кофе, — заверил Принс.

— Сдобренный научной мудростью, — съязвил Муни.

Террел видел, что вне круга света сидел Олли Уиллер.

На нем было пальто, а ноги возлежали на корзине для бумаги.

— Человеку из общества невозможно найти места.

— А как насчет тебя?

— У меня есть работа.

— Тебе везет, — заметил Уиллер, вынимая из внутреннего кармана пальто плоскую бутылку виски. — Мне стало скучно дома. Чрезмерная снисходительность — мать пресыщения. Поэтому я спустился послушать с Муни полицейские вызовы. Это подобно контрапункту в симфонии — очень освежает слух. Час с Муни — и я буду рад вернуться в мой закуток.

Террел знал, что с Уиллера нужно стряхнуть такое настроение, когда слова сочувствия могли растрогать его до слез.

— Старик, ты как рабочая лошадь на овес всхрапываешь на дешевые рассказы и слащавые картинки, терпеть не можешь безвкусных и серых материалов. И вечно собираешься бросить писать. Но только день без каторги, и ты уже тоскуешь.

— Господи, я все слышал, — вздохнул Уиллер, с грохотом опуская ноги. — Из всей фарисейской болтовни, которую я когда-либо слышал, твоя — на первом месте, Сэм.

Террел взял у Уиллера бутылку и налил себе в пустой бумажный стакан из под кофе.

— Не возражаешь? Знаешь, Олли, ты же на самом деле пить не любишь, верно? Просто насмотрелся в кино, что все репортеры так делают…

— Когда советуют выпускающему редактору снять передовую, — усмехнулся Уиллер.

— В кино всегда останавливают печатные станки и переделывают первую страницу; удивительно, что газета вообще выходит.

Муни сказал Принсу:

— Следи пока за радио, и чтобы ничего не пропустить. Пожары выдаются звоном колокола и сильным запахом дыма. Я пока выйду.

Когда он ушел и исчез в темноте, Террел спросил Принса:

— Как ночь?

— Все спокойно, кроме него, — ответил тот, печально улыбаясь вслед Муни.

— Это часть образа. Старые репортеры носят маски циников, чтобы спрятать тот факт, что в душе они сентиментальные романтики. Пусть это тебя на беспокоит.

Затрещало полицейское радио. Безразличный голос диктора направлял патрульного сержанта из шестнадцатого участка по адресу на Мэнор Лэйн… Через несколько секунд он направил по тому же адресу «скорую помощь».