— Мне нужно поговорить с тобой. Когда тебе удобно?
— Как это мило, Эд, — промурлыкала она на другом конце провода. — Ты хочешь пригласить меня поужинать или просто покататься?
— Встретимся возле «Рандеву» в восемь, — выпалил я.
— Бог ты мой, Эд, до чего же у тебя грубые манеры!Когда джентльмен приглашает даму поужинать, имеется в виду, что он должен заехать за ней, чтобы быть уверенным, что таксист не завезет ее куда-нибудь по дороге.
Все это начинало мне надоедать — слишком уж долго мне морочили голову.
— Жду тебя там, где сказал, — коротко отрезал я.
— О, Эд, ты так добр ко мне! — запела она воркующим голоском, но я уже швырнул трубку на рычаг.
Эта девица опять взбесила меня, и все же я не мог сдержать улыбки. Перед тем как встретиться с нею, мне предстояло кое-что сделать. Существуют разные способы получения информации, в том числе не совсем официальные, неприемлемые для полиции. Но как раз такой способ позволит мне узнать, как обычно действовал некий Огден Слай; возможно, этот способ сможет пригодиться и в дальнейшем.
Впрочем, иногда можно получить информацию и совершенно неожиданно, не рассчитывая на это. Путь к месту, в которое я направлялся, пролегал мимо здания суда, и я заметил, что на ступеньках толпятся какие-то люди, среди них один чуть ли не взлетал к небесам, потрясая пачкой писем.
Я остановился, чтобы узнать, в чем дело, и вскоре догадался, что он продает письма, которые «могут содержать в себе либо все, либо ничего». Мою догадку подтвердил остановившийся рядом прохожий:
— Это управляющий по делам наследства. Когда умирает очередной бедолага, оставив после себя хоть какое-то имущество, он распродает его, устраивая нечто вроде аукциона. Оказывается, существует немалый спрос на старые письма, чеки, векселя, разные любовные послания, перевязанные розовой ленточкой, которые остаются после смерти одиноких людей. Есть, знаете ли, любители, для которых это стало хобби, а есть те, кто на этом зарабатывает. Они готовы заплатить управляющему кругленькую сумму, чтобы заполучить эти бумаги. Я давно работаю в здании суда и частенько вижу эти аукционы. Вот этот малый, например, сшивается здесь уже не один год.
Я посмотрел на человека, который, поднимаясь по ступенькам, протягивал руки к связке бумаг, предлагая свою цену. Это был не кто иной, как мой старый знакомый Огден Слай собственной персоной. Его жирное пузо, колыхаясь, выступало вперед, на оплывшем лице ни тени эмоций, а нервные руки жадно тянулись к пачке писем.
Я поспешил убраться из виду и задумался. Огден Слай, замешанный в таинственной смерти, должно быть, уже дал в окружной прокуратуре подписку о невыезде до окончания следствия и все же не допускал мысли, что можно пропустить хотя бы один аукцион, где продаются письма мертвецов.
Обойдя здание суда, я вошел в него с другой стороны и отыскал стенографистку управляющего по делам наследства. Я попросил ее порыться в картотеке имущества, оставленного бедняками, и узнать, не выставлялось ли на продажу что-нибудь из вещей некоего К.В. Кинсингтона после его смерти. Она окинула меня равнодушным взглядом, свойственным всем клеркам, живущим на зарплату государственного служащего, зевнула, вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся толстую книгу с описью имущества умершего К.В. Кинсингтона. Среди оставшихся после него вещей числились: пистолет, патронная лента, наручные часы, кое-что из одежды, чемодан и пачка писем.Все это было продано с аукциона, а вырученная сумма аккуратно занесена в книгу.
Теперь я знал все, что хотел. Мне стало ясно, как удавалось Огдену Слаю безнаказанно шантажировать людей, сохраняя при этом собственную репутацию. Он заполучал письма, читал их, составляя представление о владельце, потом находил их авторов, — вот, собственно, и все.
Как правило, люди, чьи письма продавались с аукциона, были неудачниками, однако в хранившихся у них письмах прослеживались основные жизненные этапы этих людей. Для того, кто жил вымогательством, содержание этих писем представляло надежный источник дохода. Конечно, бывали случаи, когда шантажист вытягивал пустой билет или когда игра не стоила свеч — ему попадалась, например, какая-нибудь бедная вдова, готовая отдать последние гроши, лишь бы скрыть от соседей, что ее сын просто-напросто бездельник, а не преуспевающий, как они считают, делец. И все-таки среди всей этой мелочи могло встретиться и что-нибудь значительное, что-нибудь вроде писем К.В. Кинсингтона, — наживка, на которую можно выудить крупную рыбину типа Джона Стонтона Ламберта. Интересно, что Огден Слай посадил Ламберта на крючок так ловко, что продолжал считаться другом семейства и даже настоял на оглашении его помолвки с Луиз.
В конце концов у меня начали появляться кое-какие мысли. Весь вечер, что я пробыл с девушкой, они копошились в моей голове. Она же болтала такой легкомысленный вздор, что я не мог не смеяться. Весь ее вид говорил о том, что нет в мире ничего, что могло бы ее обеспокоить.
Я попытался перевести разговор на Огдена Слая и ее помолвку.
— Помолвка! — возмутилась Луиз. — Похоже, мой папочка, которому обычно все до лампочки, на этот раз переусердствовал. Противный, гадкий! В следующий раз я займусь любовью с тобой, Эд Дженкинс… Ну, пойдем потанцуем. Перед тем как покончить с этим «филе миньон», мне хочется еще раз повертеться.
Тогда я попробовал изменить курс.
— Я уезжаю из города недели на три-четыре, — как бы невзначай заметил я.
Она споткнулась и прильнула ко мне:
— Но… ты не сделаешь ничего плохого?
Я рассмеялся, заметив, как внезапно побледнели ее щеки:
— Разумеется. Не думаешь же ты, что я уезжаю из города, чтобы учинить какую-нибудь пакость?
Мы еще немного потанцевали, но уже молча.
— Пойдем, я устала. Хочу поесть и выпить глоток чая.Знаешь, Эд, ты безнадежно отстал от жизни, и у тебя поразительно скучные манеры. По-моему, ты можешь просидеть весь вечер над апельсиновым соком. Рассудительность уже давно вышла из моды.
Мы вернулись за стол, и Луиз, опустив глаза и внезапно ссутулившись, принялась уныло ковырять ножом и вилкой содержимое тарелки. Через несколько минут она, пространно извинившись, отпросилась на минуту, а когда вернулась, я заметил, — несмотря на свежий слой пудры, — что глаза ее покраснели. Ясно одно: я был слишком важной фигурой в игре, в которой она участвовала, или, по крайней мере, думала, что участвует.
Наконец, придя к какому-то решению, Луиз заметно взбодрилась, снова стала жизнерадостной и беззаботной, словно выпускница колледжа. Я огляделся по сторонам — не вызвана ли эта перемена каким-нибудь событием извне, — но в зале было полно народу, и я не знал, на кого думать.
Мы ели и снова танцевали, потом она попросила, чтобы я отвез ее домой, и было в ее тоне что-то такое, что вызвало у меня подозрение. Тем не менее я поехал с ней. Дело зашло уже довольно далеко, и, хотя мне казалось, что я знаю, как все обернется, мне все же хотелось разузнать побольше, прежде чем открывать свои карты.
Дорогой ласкам и нежностям не было конца. До сих пор я имел о них абстрактное представление и считал себя слишком зрелым, чтобы заниматься подобными вещами. Но ее трепетные поцелуи, жаркое дыхание, губы, страстно льнущие к моим, заставили меня поверить, что время пошло вспять и все вокруг перевернулось.
И все же мои мысли витали вдалеке от этого автомобиля и девушки, где-то в глубинах несгораемого сейфа Джона Ламберта. Думал я также об оплывшем теле Огдена Слая, об этих красноватых глазах и птичьем носе, и всякий раз мне казалось, что я вижу, как его беспокойные красные волосатые руки скользят по голому плечику девушки.
Я снова пытался перевести разговор на ее помолвку и узнать, каково ее истинное отношение к Огдену Слаю.Но стоило мне упомянуть его имя, как настроение ее резко переменилось. Она содрогнулась, словно холодный ночной воздух пронзил насквозь ее тело, поцелуи стали безжизненными, и она вдруг разразилась горькими рыданиями, сотрясающими все ее хрупкое тело.
Но буря эта прекратилась так же внезапно, как и началась.
— Я люблю тебя, Эд, — сказала она, прильнув губами к моим, мокрой щекой прижимаясь к моему лицу, глаза ее блестели от слез. — Я так люблю тебя! Хотя знаю, чем все это кончится…
Я удивленно посмотрел на нее.
— Знаешь, Эд, — внезапно сказала она, решив сразить меня наповал, — ты похож на хлопотливую мамашу, без устали пекущуюся о своих чадах и не замечающую, что они давно уже выросли. Как только она принимается учить их уму-разуму, они тут же просят ее отвалить. Ведь я для тебя такое чадо, да, Эд?
Я рассмеялся. Мне-то казалось, что с ней все предельно ясно, и только теперь я начал понимать, как умело малышка распоряжается имеющимися у нее козырями.
Я отвез ее к месту, где она оставила свою машину, и отправился домой. Мне предстояло поработать над письмом К.В. Кинсингтона к Огдену Слаю. Когда работа была закончена, это оказался настоящий шедевр.
