С этими словами женщина опустилась на стул и тихо заплакала, прижимая платок к глазам. Потом она снова зашлась в кашле, который предполагал серьезное заболевание легких. Я не осмеливался посмотреть в глаза Холмсу. Нужно быть бессердечным зверем, чтобы не обращать внимания на ее состояние.
— Хорошо, мадам, — мягко произнес Шерлок Холмс. — Так как я успел заметить до прихода Ватсона лишь то, что вы любите животных и преданы вашим детям, — если не ошибаюсь, девочке и мальчику – может быть, вы повторите для него то, что уже сообщили мне?
— Благодарю вас, мистер Холмс, — ответила она, переставая плакать. — Вы настоящий джентльмен. Как я уже говорила, мы с мужем познакомились пятнадцать лет назад в Саутси, в Портсмуте, через моего брата Джека – одного из постоянных пациентов Артура. Увы, у Джека оказался менингит, и он скончался через несколько недель. В своем горе я, естественно, обратилась за утешением к Артуру, который проявил ко мне теплоту и сочувствие. Мы поженились тем же летом, и никакая женщина не могла бы мечтать о более добром и внимательном муже, мистер Холмс. Если вы читали книгу Артура «Письма Старка Манро», то можете себе представить, какой любовью была полна наша жизнь в те дни.
Холмс утвердительно опустил веки, хотя я не сомневался, что он ни разу не открывал «Письма Старка Манро», как и другие популярные произведения моего литературного агента. Со своей стороны, я сделал все возможное, чтобы сдержать улыбку, несмотря на всю серьезность рассказа миссис Дойл, ибо не каждый день встречаешь клиента, который не выражает никакого удивления дедуктивным талантам моего друга. Очевидно, миссис Дойл была весьма простодушной – или, напротив, очень умной.
— К сожалению, — продолжала она, — эта идиллия, как и все прекрасное, длилась недолго. Сначала, в 1893 году, у меня обнаружили чахотку и прописали полный покой. Летом 1896 года мы перебрались из Лондона в Суррей ради моего здоровья. В первую же весну на новом месте Артур начал вести себя странно. После нашей помолвки он предупредил меня, что часто подолгу молчит и что мне не следует на это обижаться, но молчаливая задумчивость вскоре сменилась угрюмостью. Если Артур не погружен в молчание, то его одолевает какая-то беспокойная энергия. Он часами бренчит на банджо, несмотря на явное отсутствие музыкальных способностей, а что касается гольфа и крикета, в которых Артур достиг превосходных результатов, то он играет в них с энтузиазмом, более подобающим юноше вдвое моложе его.
— Простите, мадам, — прервал Холмс, — но сколько лет вашему мужу?
— В мае Артуру исполнился сорок один год.
— Пожалуйста, продолжайте.
— Мой муж становится все более раздражительным. Терпеливый и добрый со мной и с детьми, он позволяет втягивать себя в нелепые литературные дрязги.
— Печально, мадам, но, возможно, не так уж удивительно для человека, который продвинулся в своей карьере от провинциального врача до всемирно известного писателя.
— Может быть, вы и правы, мистер Холмс, но это не все. — Женщина кашлянула в платок и глубоко вздохнула. — В марте, перед тем как отправиться в Южную Африку…
— В Южную Африку? — прервал Холмс.
— Да, в качестве неофициального консультанта полевого госпиталя.
— Весьма похвально. Продолжайте.
— Как я сказала, в прошлом марте я незаметно наблюдала за Артуром в саду Андершо – нашего дома в Хайнд-хеде. Он сорвал подснежник и отнес его в библиотеку. Позже я нашла между страницами сборника романтической поэзии три подснежника – один свежий, а два сморщенных и высохших.
Мой друг наклонился вперед, блеснув глазами. Его. всегда привлекали подобные странные детали.
— Мужчина не совершает таких сентиментальных поступков, мистер Холмс, если он не влюблен – влюблен в другую женщину! — С этими словами она разразилась рыданиями.
— Что же вы хотите от меня, мадам? — после паузы осведомился Шерлок Холмс.
— Пожалуйста, узнайте, верен ли мне мой Артур!
— А если я подтвержу ваши худшие опасения?
— Не знаю, мистер Холмс. Я тяжело больна. Жить мне осталось недолго. Поверьте, счастье Артура значит для меня больше, чем мое собственное! Я могу смириться с тем, что в его сердце нашлось место для другой. Но пока я жива, я не потерплю измены!
Наша посетительница снова заплакала. Я был глубоко тронут и знал, что, несмотря на маску резонера, мой друг не мог остаться равнодушным к столь чистым и сильным чувствам.
— Где сейчас ваш муж, мадам?
— На пути из Южной Африки. Его корабль «Британец» на будущей неделе должен прибыть в Плимут.
— Тогда у нас еще есть время.
— О, дорогой мистер Холмс!..
— Прежде чем дать согласие, миссис Дойл, я сначала должен проконсультироваться у доктора Ватсона, насколько этично принимать вас в качестве своего клиента. Если вы не возражаете подождать внизу, то думаю, миссис Хадсон уже вскипятила воду для чая.
После дальнейших выражений признательности женщина накинула шаль, усыпанную кошачьей шерстью, и взяла сумку с эмблемой игрушечного магазина Хэмли, содержащую, как я увидел, открывая для нее дверь, куклу и набор оловянных солдатиков.
— Благодарю вас, доктор Ватсон. Так как в эти дни я очень редко езжу в Лондон, — улыбаясь, сказала она, — то чувствовала себя обязанной привезти что-нибудь Мэри и Кингсли, чтобы показать, что моя экспедиция не была бесцельной.
Мы стояли, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам на лестнице. Потом Холмс опустился на стул с непроницаемым выражением лица. Прошла минута, прежде чем он заговорил:
— Как я уже упоминал, Ватсон, прекрасный пол – ваша сфера. Каково ваше мнение?
— Откровенно говоря, Холмс, если верить тому, что нам сообщила миссис Дойл, ее муж страдает от острого… разочарования. Чрезмерное увлечение спортом, игра на банджо, литературные дрязги для здорового мужчины в расцвете сил..
— Достаточно, Ватсон, — прервал Холмс. — Как и вы, я пришел к выводу, что этому человеку грозит серьезная опасность нарушить супружеские обеты. Для меня важна ваша роль, друг мой. Я никогда не совал нос в ваши дела, но насколько хорошо вы знаете своего литературного агента?
— Не слишком хорошо, Холмс, хотя наши отношения всегда были сердечными и корректными. Как коллеги-медики, мы обменялись парой историй о происшествиях в прозекторской, и Дойл подарил мне свой сборник рассказов «Вокруг красной лампы», но на этом наши доверительные связи заканчиваются. Я признателен ему, что он продолжает действовать в качестве моего литературного агента, несмотря на растущую писательскую известность, хотя я давно не пользовался его услугами. Считая, что мой друг встретил гибель в 1891 году в лапах своего архиврага, профессора Мориарти, я был слишком убит горем, чтобы публиковать истории о его приключениях после «Последнего дела Холмса», а его воскрешение спустя три года вызвало еще одно потрясение, объясняющее мое молчание.
— Признаюсь, Ватсон, что я абсолютно не разбираюсь в литературной кухне, — продолжал Шерлок Холмс, — но почему вы не могли передавать ваши причудливые мелодрамы непосредственно в журнал «Стрэнд»?
— Ну, Холмс, так как вы умеете хранить секреты, признаюсь вам, что Дойл был для меня больше чем посредником. Он изрядно поработал над моей прозой, уточняя детали, последовательность имен и дат и тому подобное. В конце концов он профессионал, а я всего лишь любитель.
Я не собирался признаваться, что во многих случаях мой агент становился практически соавтором. Дабы обезопасить мою посмертную репутацию, подлинное участие пера Дойла в моих писаниях должно оставаться неизвестным.
— У вас имеются какие-нибудь возражения против того, чтобы я взялся за дело миссис Дойл?
— Никаких, Холмс.
— Уверен, что Маллинер мог бы отлично справиться с ним вместо меня.
— Нет, Холмс. На карту поставлена честь леди. Она доверяет только вам. Если ваше расследование приведет к скандальному результату, я готов рискнуть потерей услуг ее мужа, которые, впрочем, могут мне больше не понадобиться.
— Добрый старый Ватсон! Вашим женам повезло со столь преданным мужем![10]
— Благодарю вас, Холмс.
Некоторое время мы сидели молча.
— Старая королева не может жить вечно, — заговорил мой друг. — Ее сын и наследник уже установил моральные принципы грядущего столетия. С ее кончиной уйдет эпоха, которая, несмотря на ханжество и лицемерие, поддерживала джентльменские добродетели. Боюсь, мой друг, что мы с вами окажемся ужасающе старомодными в наступающие времена большей свободы. А пока что прекратим мучительное ожидание миссис Дойл и присоединимся к ней.
В том же месяце газеты сообщили о прибытии Артура Конан Дойла из Южной Африки в отпуск с бурской войны. Его жена тайно информировала Холмса, что он очень нуждался в отдыхе, но это не помешало ему прибыть в Лондон, чтобы играть в крикет за Суррей, и Холмс решил, что было бы интересно узнать, кто будет наблюдать за игрой.
