– Понятия не имею, – сказал молодой человек, округлив глаза, – но я не сомневаюсь в справедливости суждений Зоры. Уверен, что она не могла бросить такое обвинение по легкомыслию или из дурных чувств.
На взгляд Рэтбоуна, фон Эмдену было немногим за тридцать – наверное, лет на десять меньше, чем графине, и сэр Оливер полюбопытствовал про себя, какие могут быть между ними отношения. Почему барон готов жертвовать именем и репутацией, поддерживая женщину, которая сделала такое рискованное заявление? Может ли статься, что он уверен не только в справедливости этого заявления, но и в том, что его можно доказать? Или за всем этим стоит более эмоциональная, менее рассудочная причина – любовь или ненависть к кому-нибудь, причастному к этой трагедии?
– Ваша уверенность очень ободряет, – вежливо сказал адвокат, – и ваша помощь будет оценена очень высоко. Но что вы имеете в виду?
Если он рассчитывал вывести Эмдена из равновесия, то был разочарован. Стефан заметно подобрался, оставив прежнюю, довольно небрежную позу, подошел к стулу, стоявшему посредине комнаты, сел на него боком и внимательно посмотрел на Рэтбоуна.
– Я подумал, что у вас может возникнуть желание послать кого-нибудь в Уэллборо и опросить всех, кто присутствовал там, когда с Фридрихом случилось несчастье. Большинство из них снова там соберутся – разумеется, по причине фурора, произведенного обвинением. Я могу рассказать вам все, что вспомню, но, полагаю, мое свидетельство может показаться пристрастным, а вам требуются более веские доводы. – Барон пожал худощавыми плечами. – Но, как бы то ни было, я не знаю ничего, что могло бы оказаться полезным, иначе уже давно рассказал бы обо всем Зоре. Я не знаю, на что нужно прежде всего обратить внимание, однако хорошо знаком со всеми, кто там был, и поручусь за любого, кого бы вы ни послали туда. Вы и сами можете туда поехать, если хотите…
Оливер удивился. Это предложение было продиктовано добрыми побуждениями. В темно-карих глазах Стефана можно было прочитать только искренность и легкую озабоченность.
– Спасибо, – опять согласился Рэтбоун. – Мне это кажется великолепной идеей.
Он подумал о своем друге Уильяме Монке, который ушел из полицейского ведомства и стал частным детективом. Если кто и мог выявить истину – не важно, хорошую или дурную, – то лишь он. Его не могли испугать ни значительность дела, ни его возможные последствия. Хотя для успеха расследования этого еще недостаточно…
– Это очень трудное дело, – добавил юрист. – Интересы очень многих людей, затронутых им, прямо противоположны нашим.
Фон Эмден нахмурился.
– Да, конечно, – кивнул он и очень серьезно поглядел на Рэтбоуна. – Нет слов выразить вам мою благодарность, сэр Оливер. Другие люди, гораздо мельче вас, не отважились бы взяться за это дело. Я совершенно во всем и в любое время к вашим услугам, сэр.
Он сказал это настолько искренне, что адвокату оставалось только еще раз поблагодарить его, после чего он обернулся к Зоре, сидевшей на красном кожаном диване, облокотившись на валик. Ее тело чувствовало себя удобно и вольготно в пышных золотистых волнах юбки, но лицо было напряженным, а взгляд – прикованным к Рэтбоуну. Она улыбалась, но веселья, блеска и свободы в ней не чувствовалось.
– У нас будут еще друзья, – сказала графиня слегка охрипшим голосом. – Но очень немного. Люди верят в то, что им нужно, или в то, чему посвятили свою жизнь. У меня есть враги. Однако и у Гизелы тоже. Им надо уладить давние споры, залечить старые раны, оживить прежнюю любовь и умиротворить закоренелую ненависть. И есть еще такие, кого интересует лишь политика отдаленного будущего, независимо от того, сохраним мы свою независимость или нас поглотит объединенная Германия, и от того, кто пожнет прибыль от предстоящей битвы. И поэтому нам необходима не только храбрость, но и ум.
Ее замечательное лицо смягчилось, и теперь Зора была более чем красива. Она просто светилась.
– Но если б я не знала, сэр Оливер, что вы обладаете этими двумя качествами, я не пришла бы к вам. Мы вызовем их на настоящий бой, не правда ли? Никто не смеет убивать человека, к тому же принца, в то время как мы стоим рядом и делаем вид, что это просто несчастная случайность. Господи, как я ненавижу лицемеров! Мы должны быть честными! И разве не стоит ради этого жить и умереть?
– Разумеется, – совершенно убежденно ответил Рэтбоун.
* * *
Этим вечером, в длинных летних сумерках, он поехал навестить отца, который жил к северу от Лондона, на Примроуз-хилл. Это был не близкий путь, но адвокат не спешил. Он ехал в открытой коляске, легкой и быстрой на ходу, которой было легко управлять в потоке четырехколесных экипажей с откидывающимся верхом и ландо. Пешеходы прогуливались, дышали свежим воздухом, шествуя по пронизанным вечерним светом аллеям, или же покидали город, устав от дневной жары. Рэтбоун редко правил лошадьми сам – у него не хватало на это времени, – но когда это удавалось, наслаждался такой возможностью. У него была легкая рука, а удовольствие стоило арендной платы за взятых напрокат из местной конюшни лошадь и экипаж.
Его отец, Генри Рэтбоун, удалился от дел, связанных с различными математическими исследованиями и изобретательством. Иногда он еще смотрел в свой телескоп на звезды, но исключительно из любезности. Этим вечером он стоял на длинной лужайке и смотрел на живую изгородь из жимолости и на яблони во фруктовом саду. Лето было довольно сухим, и Генри размышлял над тем, стоит ли ожидать, что фрукты вырастут до нужного размера и качества. Солнце, еще стоявшее довольно высоко над горизонтом, посылало золотое сияние и длинные тени на траву.
Отец сэра Оливера был высоким мужчиной, выше, чем сын, широкоплечим и худощавым. У него было тонкое лицо, орлиный профиль и дальнозоркие голубые глаза. Рассмотреть что-нибудь тщательно он мог, только надев очки.
– Добрый вечер, папа. – Рэтбоун-младший подошел по лужайке к отцу. Дворецкий провел его через дом и вывел в открытое французское окно.
Генри, слегка удивленный, обернулся.
– А я тебя не ждал! И у меня к обеду только хлеб и сыр, да еще немного довольно хорошего паштета. Есть, правда, приличное красное вино, если, конечно, ты не имеешь ничего против…
– Спасибо, – немедленно согласился Оливер.
– Немного сухо для урожая фруктов, – продолжал Генри, поворачиваясь к деревьям, – но еще, наверное, есть немного клубники.
– Спасибо, – повторил Рэтбоун-младший.
Теперь, оказавшись здесь, он не знал, с чего начать.
– Я взялся за дело о клевете, – рассказал он наконец.
– И кто твой клиент – истец или ответчик? – Его отец тихонько заковылял по направлению к дому. Солнце, удлиняя тени на золотисто-зеленой траве, заставляло длинные, как стрелы, листья дельфиниума почти светиться голубым огнем.
– Ответчик, – сказал адвокат.
– И кого он оклеветал?
– Это она, – поправил Оливер. – Она оклеветала принцессу Гизелу Фельцбургскую.
Генри остановился как вкопанный и взглянул на сына.
– Ты, надеюсь, не взялся защищать графиню Зору?
Юрист тоже остановился.
– Взялся. Она уверена, что Гизела убила Фридриха и что это может быть доказано. – Говоря это, он почувствовал, что довольно сильно преувеличивает. Его клиентка была убеждена в том, что говорила, и приняла решение, но у него еще оставались сомнения.
Старший Рэтбоун стал очень, очень серьезен. Лоб его избороздили морщины.
– Надеюсь, ты поступаешь умно, Оливер… Может быть, расскажешь поподробнее, если это не требуется держать в тайне?
– Нет, совсем нет. Полагаю, ответчица даже хотела бы, чтобы об этом стало известно как можно шире.
Адвокат опять не спеша пошел по слегка поднимающейся дорожке к французским окнам и такой знакомой комнате со стульями около камина, картинами и полным книг шкафом.
Генри нахмурился.
– Но зачем? Наверное, ты знаешь все ее доводы? А если она не в себе, то это не служит оправданием для клеветы, не так ли?
Оливер с минуту глядел на него во все глаза, прежде чем уверился, что в замечании отца содержится довольно сдержанный, но весьма многозначительный юмор.
– Ну, разумеется, не служит, – согласился он. – И графиня не возьмет свое заявление обратно. Она убеждена, что это принцесса Гизела умертвила принца Фридриха, и не позволит, чтобы восторжествовало лицемерие и несправедливость. – Он перевел дух и добавил: – И я тоже этого не позволю.
Отец и сын поднялись по ступенькам и вошли в дом. Двери они не закрыли – вечер был все еще теплым, а воздух благоухал ароматом цветов.
– Это она тебе обо всем рассказала? – спросил Генри, подходя к двери холла. Открыв ее, он сообщил дворецкому, что гость останется обедать.
– А ты сомневаешься? – Оливер с удобством устроился у камина.
Хозяин дома подошел поближе и тоже уселся в самое удобное кресло, положив ногу на ногу, но эта поза не сняла его напряжения.
