— А как бы мы объяснили ему мое присутствие?
— Ну, вы могли быть дядей, другом…
— Элен ненавидела ложь…
Внезапно в его голосе прозвучала ирония.
— Итак, она решила скрыть от сына, что вы его отец.
— Позднее, когда он станет совершеннолетним, она бы ему сказала. — И хриплым голосом добавил: — Теперь ему пятнадцать лет.
Лекер и Мегрэ хранили тяжелое молчание.
— Когда я ее встретил в Виши, я решил…
— Продолжайте…
— Увидеть его, узнать, где он.
— Узнали?
Он покачал головой, и в глазах его показались слезы:
— Нет!
— Где, по словам Элен, она родила?
— В маленькой деревушке, место она не уточняла. Лишь два месяца спустя она отослала мне выписку из метрического свидетельства о рождении. Письмо пришло из Марселя.
— Сколько денег дали вы ей при отъезде?
— Это важно?
— Очень. Увидите.
— Двадцать тысяч франков. И послал тридцать тысяч в Марсель. Затем обязался выдавать регулярную пенсию, чтобы наш сын получил хорошее воспитание.
— Пять тысяч ежемесячно?
— Да.
— Под каким предлогом она заставляла вас адресовать деньги в разные города?
— Она не была уверена в силе моего характера.
— Это ее слова, она сама их употребляла?
— Да. В конце концов я согласился не видеть ребенка до его совершеннолетия, до 21 года.
Лекер, казалось, молча спрашивал Мегрэ: что делать?
Лекер, наконец, медленно уселся и произнес с сожалением:
— Мне придется вновь причинить вам боль.
Горькая улыбка Пеллардо словно говорила: вы думаете, можно причинить мне еще большую боль?
— Я вам сочувствую и даже уважаю вас. Не думайте, что я разыгрываю комедию для получения признаний, в которых, кстати, совсем не нуждаюсь. Все, что я вам говорю, чистая правда, и я крайне сожалею, что она так груба и жестока.
Помедлив немного, чтобы дать время собеседнику подготовиться, он отчеканил:
— Никогда не было у вас сына от Элен Ланж.
Лекер ожидал бурного протеста, тяжелой сцены, но вместо этого увидел убитого, раздавленного человека, безмолвного в неподвижного.
— Вы и не подозревали?
Пеллардо молча покачал головой, указав на горло. Он едва успел выхватить платок, как его потряс новый приступ кашля, еще более сильный, чем предыдущий.
В наступившем молчании Мегрэ ощутил, что снаружи тоже воцарилась тишина. Гром затих, и дождь перестал стучать по мостовой.
— Порой у вас возникало подозрение, не так ли?
— Только раз, один только раз.
— Здесь, в Виши, когда увидели ее в первый раз?
— За два дня до…
— Вы последовали за ней?
— Издалека, чтобы узнать, где она живет. Я рассчитывал увидеть ее с сыном или подстеречь, когда он выходит из дома.
— В понедельник вечером.
— Нет, я видел, как ушли жильцы. Я знал, что она в парке слушает музыку — она всегда любила музыку. Без всякого труда я открыл дверь — подошел ключ от моей комнаты. Первое, что меня поразило, — я обнаружил только одну кровать.
— Фотографии?
— Только она одна. Чего бы я ни дал, чтобы найти детскую фотографию. Я обыскал ящики — ничего не было. Я столкнулся с совершенно непостижимой, пугающей пустотой. Даже если Филипп в пансионе, ведь должны были быть письма…
— Она застала вас, когда вернулась?
— Да. Я умолял ее сказать, где наш сын, спрашивал, жив ли он, не было ли несчастного случая?
— Она отказалась отвечать?
— Да, она была спокойна и напомнила о нашем уговоре.
— Об обещании вернуть вам сына по достижении совершеннолетия?
— Да. Ведь я поклялся не пытаться искать встречи с ним.
— Она писала вам о нем?
— Со многими подробностями, первые зубки, детские болезни. О кормилице, взятой на то время, когда чувствовала себя слабой, описывала его жизнь день за днем. Потом писала о школе.
— Не указывая его места жительства?
— Да, в последнее время он как будто хотел стать врачом. — Он с мольбой поглядел на комиссара: — Неужели он никогда не существовал?
— Ребенок был, но это был не ваш сын.
— От другого?
Лекер отрицательно качнул головой:
— Это Франсина Ланж родила мальчика в Мениль ле Мон. До того, как вы мне это сообщили, я и не знал, признаюсь, что ребенок был записан как сын Элен Ланж. Мысль эта, вероятно, пришла в голову обеим сестрам, когда Франсина забеременела. Насколько я знаю последнюю, первой ее мыслью было отделаться от ребенка. Но ее сестра смотрела дальше.
— Я подумал об этом. В тот вечер я умолял, угрожал. Пятнадцать лет я только и жил мыслью о сыне, которого однажды увижу… Мы с женой бездетны. В тот день, когда я почувствовал себя отцом… Но к чему это теперь?
— Вы схватили ее за горло?
— Только чтобы припугнуть и заставить говорить. Я заклинал ее открыть правду. Я боялся, что ребенок умер или стал калекой.
Он бессильно уронил руки.
— Я слишком сильно сжал пальцы. Если б ее лицо выразило хоть какое-нибудь волнение! Но нет, она даже не испугалась.
— Когда вы узнали, что ее сестра в Виши, вы снова обрели надежду?
— Если ребенок жив, если одна Элен знала, где он находится, значит, не осталось никого, кто позаботился бы о нем. Со дня на день я ждал ареста. Мне нужно было отдать распоряжения…
— Вы звонили в разные отели по алфавитному порядку?
— Откуда вы знаете?
Это было ребячеством, но Лекер нуждался хотя бы в слабом утешении.
— Звонили из разных городских кабин?
— Значит, вы меня сразу обнаружили?
— Почти.
— А Филипп?
— Сын Франсины Ланж вскоре после рождения был отдан на воспитание в семью мелких фермеров Берто в Сент-Андре де Лавион в Вогезах. На ваши деньги сестры купили парикмахерскую-салон в Ла-Рошели. Ни та, ни другая не заботились о ребенке, он жил в деревне, а в два с половиной года утонул.
— Умер?
— Да, но для вас он должен был оставаться в живых, и Элен придумывала все детали его детства, затем первые годы учебы, игры и, наконец, его стремление к медицине.
— Чудовищно!
— Да.
— Чтобы женщина была способна… — Он поник головой. — Я не сомневаюсь в ваших словах, но что-то во мне протестует против этой правды.
— Такие случаи известны в анналах криминалистики. Могу поведать вам о нескольких…
— Нет, нет! — отмахнулся Пеллардо.
— Полагаю, вам достаточно рассказать присяжным свою историю, — сказал Лекер. — Ваша жена волнуется, — продолжал он.
Пеллардо, вероятно, и думать о ней позабыл, но при этих словах поднял искаженное мукой лицо.
— Что я ей скажу?
— К сожалению, я не имею права оставить вас на свободе и обязан отвезти в Клермон-Ферран… Вашей жене, вероятно, будет разрешено свидание.
Мысль эта смутила Пеллардо. Он помолчал и поглядел на Мегрэ с отчаянием:
— Вы не могли бы взять это на себя?
Мегрэ взглянул вопросительно на коллегу, но тот пожал плечами, как бы давая понять, что это его не касается.
— Постараюсь! — согласился он.
— Только, пожалуйста, проделайте это поосторожней — сердце у нее слабое! Мы уже немолоды — ни она, ни я!
Так же, как и Мегрэ. Он чувствовал себя сегодня совсем старым, спешил к жене, к привычной ежедневной курортной рутине с прогулками по городу, с желтыми стульями в парке.
Они вышли все вместе.
— Где вас высадить, патрон?
— Предпочитаю ходить пешком,
Мостовые блестели. Черная машина быстро удалялась, увозя Лекера с арестованным в Клермон-Ферран. С наслаждением раскурив новую трубку, Мегрэ машинально засунул руки в карманы.
После грозы похолодало. Капли дождя скатывались с кустов, росших в кадках по сторонам дверей отеля «Березина».
— Наконец-то! — с облегчением вздохнула мадам Мегрэ, подымаясь в постели навстречу мужу. — Мне снилось, что ты на набережной, у себя в отделе, ведешь допрос и тебе непрестанно подносят кружки пива…
Вглядевшись повнимательней в лицо комиссара, она шепнула:
— Кончено?
— Да.
— Кто это?
— Очень порядочный, деловой человек, руководитель нескольких тысяч служащих, но оставшийся предельно наивным в жизни.
— Надеюсь, завтра ты уже будешь спать спокойно?
— Увы, нет! Я должен объяснить все его жене.
— Она здесь?
— В отеле «Амбассадор».
— А он?
— Через полчаса перед ним откроются ворота тюрьмы в Клермон-Ферране.
Она молча наблюдала за ним, пока он раздевался. Странный вид был у него!
— Как думаешь, сколько ему дадут?
Набив последнюю за день трубку, Мегрэ, затянувшись несколько раз, бросил:
— Надеюсь, его оправдают.
Перевод с французского В. Ровинского.
