В кабинете она включила верхний свет и села за стол. Запертый атташе-кейс с документами лежал слева от нее. Она придвинула его к себе, вставила в замок самый маленький ключик и откинула крышку. Прямо сверху лежала ее невероятная удача – шифровальная книга. Анна перевела дыхание, смакуя свой триумф, наполненная ощущением собственного могущества.
На следующее утро Филипп Джослин, придя в военное министерство, не пошел прямиком в свой кабинет. С кейсом, который брал домой накануне, он миновал ряд коридоров и вошел в комнату, где за столом сидел и писал Гарт Олбени. Гарт поднял глаза и испытал легкий шок. Филипп и так никогда не отличался румяным цветом лица, но сейчас выглядел просто ужасающе – в осунувшемся лице ни кровинки, черты обострились, все морщины прорезались отчетливее.
– Ну и?.. – вопросительно произнес Гарт и был вновь поражен, когда Филипп рассмеялся.
– Да или нет? Пожалуй, да. Мы это увидим – если только она не оказалась слишком хитра для нас. Меня вчера чем-то одурманили.
– Что?
Филипп небрежно кивнул.
– Без сомнения. Спал как убитый. До сих пор еще до конца не оправился, несмотря на холодную воду и превосходный утренний кофе, который был подан. Жаль, что мисс Энни Джойс является вражеским агентом, потому что она очень хорошая кухарка. Тем не менее она подмешала мне что-то вчера вечером, и что уж она делала после этого, я сказать не в состоянии. Тебе лучше пригласить специалистов по отпечаткам пальцев, чтобы обследовать содержимое моего кейса и мои ключи. Я специально постарался ничего не трогать, кроме ручки кейса. Конечно, она могла действовать в перчатках, в коем случае она нас перехитрила, но я сомневаюсь, что она стало бы это делать – в домашних условиях едва ли. – Он поставил кейс и выложил на бювар Гарта завязанный узлом носовой платок. Сквозь ткань проступали очертания ключей, звякнула цепочка. Бросив короткое: «Увидимся позже», – он повернулся и вышел из комнаты.
Оставшись один, Гарт Олбени почувствовал облегчение. Гнусное дело, и видно, что Филипп переживает его тяжело.
Вскоре после часу дня Линделл Армитедж сидела в гостиной Лиллы Джослин. Это была очаровательная комнаты, имеющая форму буквы L, с окнами, выходящими на восток и на запад, так что в комнату попадало и утреннее, и вечернее солнце. Два западных окна находились прямо напротив входа в комнату, но одно, восточное, было скрыто от взгляда входящего за поворотом буквы L. Именно там стоял рояль Лиллы, и в тот момент, когда зазвонил дверной звонок, Пелам Трент, подняв руки от клавиш, на вертящемся табурете развернулся к роялю спиной.
– Это было чудесно, – сказала Лилла.
Если Линделл и собиралась что-то сказать, звук шагов в холле заставил ее позабыть об этом. Сердце ее забилось сильнее, и помимо воли она оказалась на ногах и ринулась в ту часть комнаты, где была дверь, потому что прозвучавшие в холле шаги принадлежали Филиппу. Она знала их слишком хорошо. Даже самой себе она бы не призналась, как все в ней встрепенулось при этом звуке. Ей следовало бы остаться с остальными, ей не надо было устремляться ему навстречу… А почему, в конце концов, она не может его встретить?.. Все эти мысли пронеслись у нее в голове одновременно, не вполне ясно осознанные. Она немного дрожала, сама не понимая почему, и мысли ее были также взбудоражены. Она скрылась из виду тех двоих, возле рояля, и в тот же миг дверь распахнулась и в комнату вошел Филипп. Что-то вошло вместе с ним – она не понимала, что именно. Это было похоже на холодный ветер, ворвавшийся в жарко натопленную комнату, но холод этот не был физическим – она почувствовала его в душе и увидела его на лице Филиппа.
Он закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и сказал:
– Анна мертва.
У Линделл перехватило дыхание, но она не издала ни звука. Вместо нее испуганным восклицанием откликнулась Лилла.
При этом восклицании, внезапном движении и замешательстве в той части комнаты, которая была скрыта от глаз, до Филиппа дошло, что они не одни. На миг он застыл там, где стоял. Затем открыл дверь и вышел, закрыв ее за собой. Прежде чем Линделл успела за ним последовать, он уже ушел. В дальнем конца холла хлопнула входная дверь.
Чуть раньше главный инспектор уголовной полиции Лэм и сержант Эббот вышли из лифта и позвонили в квартиру № 8 в Тентерден-Корт-Мэншнс. Это звучное имя принадлежало многоквартирному дому, построенному на углу парка Тентерден-гарденс как раз перед войной. От самого же парка, давшего наименование этой постройке в форме полумесяца, осталась лишь полоска кустарника, вытоптанная после удаления ограждений, да несколько старых, лишенных листвы деревьев, одно из которых было повреждено осколком бомбы. Два дома в середине ряда были пусты, но квартиры остались неповрежденными.
С минуту продержав палец на звонке, сержант Эббот пожал плечами и оглянулся на своего начальника. Они оба слышали, как звонок заливается в квартире, однако больше никаких звуков изнутри не доносилось.
– Никого нет, сэр.
Лэм нахмурился.
– Она могла удрать или выйти за покупками. Спустись вниз и спроси привратника, не видел ли он, как она выходила.
– А если не видел?
Лэм поразмыслил над вопросом. У него был ордер на обыск, но он не хотел возбуждать лишних разговоров. Он не хотел впутывать в дело привратника. Не будет вреда, если спросить, видел ли он, как леди Джослин выходила. Если видел – что ж, придется подумать над этим.
Когда Эббот вернулся и сказал, что привратник не видел леди Джослин все утро, старший инспектор опять нахмурился, опустил руку в карман и вынул отмычку, которой запасся заранее.
– На самом деле, – сказал он, – было бы куда лучше, если бы пришел сэр Филипп и сам впустил нас в квартиру. Я понимаю, что у него есть свои чувства, но я бы предпочел такой расклад. Дело в том, что, когда занимаешься такой работой, тут уже не до чувств. Вот держи – заходим!
Фрэнк Эббот сунул отмычку в замок и открыл дверь. Они вошли в маленький пустой холл с дверью направо и еще одной – прямо перед ними. Обе двери были полуоткрыты, как если бы до этого кто-то проходил из одной комнаты в другую. Но квартира казалась вымершей.
Они направились прямиком в гостиную. Бледный свет падал наискосок из окон. Все было в образцовом порядке: кресла не сдвинуты, подушки взбиты, – но на каминной решетке оказалось не прибрано. Обуглившиеся остатки вчерашних поленьев лежали на горке образовавшегося пепла. Фрэнк Эббот озадаченно вздернул бровь.
Лэм что-то проворчал, резко развернулся и пошел через холл к другой открытой двери. Эта была открыта несколько шире. Трогать ее не было нужды. Не было нужды и перешагивать порог в поисках леди Джослин. Комната была кабинетом Филиппа. Леди Джослин лежала раскинувшись возле письменного стола, и оба мужчины сразу поняли, что она мертва.
После короткой паузы Лэм вошел в комнату и направился к столу. Женщина, которую он пришел арестовать, уже никогда не предстанет перед судом. Кем бы она ни была и что бы ни совершила, ее уже нет в живых. Она лежала лицом вниз, и рядом находился стянутый со стола телефон. На блестящих волосах и на желто-коричневом ковре запеклась кровь.
Лэм наклонился над телом, ни до чего не дотрагиваясь.
– Застрелена сзади в упор, – сказал он. – Похоже, старалась добраться до телефона. Что ж, нам придется позвонить в Ярд. Этим мы не можем воспользоваться. – Он указал на упавший телефонный аппарат. – Посмотри, нет ли второго телефона в спальне.
Второй телефон нашелся возле неубранной кровати Филиппа Джослина – странно не соответствующий месту нарядный бледно-голубой аппарат, окруженный стоящими тут же туфлями хозяина, кисточками и щетками на туалетном столике, общей обстановкой неприбранной мужской комнаты.
Вернулся Фрэнк Эббот и доложил:
– Вторая трубка в его комнате. Кровать не заправлена.
– Кровать?
– Односпальная. Ее спальня тут же, рядом с гостиной, там убрано, кровать заправлена, все аккуратно.
Лэм издал глухое ворчание, показывающее, что он думает.
– Похоже, это произошло сразу после его ухода. Он уходит в половине девятого, как я понимаю. Получается, что она прибрала свою комнату, но не успела прибрать его – он сказал, что у них нет прислуги. Интересно, что с завтраком.
Они прошли вместе в маленькую, окрашенную в светлые тона кухню. На чистой клетчатой скатерти стоял завтрак – чашки с кофе, кофейник и молочник, неразрезанные булочки и нетронутое масло.
– Выглядит так, что ни у кого из них не было аппетита. Кофе! Что это за напиток для начала дня? То ли дело добрый ломоть бекона и чашка крепкого чая!
– Ломоть бекона, сэр?
– Знаю, знаю: сейчас война. Но я съедаю свою норму бекона за завтраком и дальше уже стараюсь о нем не думать. Ладно, парни скоро будут здесь. По мне, это ненормально – завтракать чашкой кофе.
– Он был после снотворного, а она… кем бы ни была, долго жила во Франции, и чашка кофе с круассаном – это, наверное, то, к чему она привыкла.
