Де Уитт и Франсес Певерелл снова переглянулись. Де Уитт ответил:
— Со мной — нет. А с вами она разговаривала, Франсес?
— Нет, я ничего ни о ней, ни от нее не слышала. Если подумать, это очень странно. Если бы только мы сумели поговорить с ней, объясниться, этого могло не произойти.
Наступившее молчание неожиданно прервал инспектор Аарон:
— А кто из вас решил вытащить ее из воды?
— Я, — ответила Франсес Певерелл, обратив на него добрый, но укоризненный взгляд.
— Надеюсь, вы не ожидали, что сможете ее оживить?
— Нет, кажется, не ожидала, но было так страшно видеть, что она там висит! Так… — Она помолчала, потом договорила: — Так бесчеловечно.
Тут вмешался Де Уитт:
— Здесь ведь не все офицеры полиции. У некоторых еще сохранились человеческие чувства.
Инспектор Аарон вспыхнул, бросил взгляд на инспектора Мискин и с трудом подавил гнев.
Инспектор Мискин спокойно ответила:
— Будем надеяться, вам удастся их сохранить. Думаю, мисс Прайс хотела бы теперь попасть домой. Мы с инспектором Аароном ее отвезем.
Мэнди с детским упрямством возразила:
— А я не хочу, чтобы меня отвозили. Хочу поехать сама, на своем мотоцикле.
— Но ваш мотоцикл будет здесь в полной безопасности, — мягко заметила Франсес Певерелл. — Мы можем поставить его в гараж десятого дома, если хотите.
— Не хочу я его в гараже оставлять, я на нем домой поехать хочу.
В конце концов она добилась своего, но инспектор Мискин настояла на том, чтобы полицейская машина ехала за ней следом. Мэнди позволила себе удовольствие мчаться, обгоняя машины и уворачиваясь от них, стремясь всячески затруднить полицейским задачу висеть у нее на хвосте.
Когда подъехали к ее дому на Стрэдфорд-Хай-стрит, инспектор Мискин, глядя на темные окна, сказала:
— Мне кажется, вы говорили, что кто-то будет дома.
— Кто-то и есть дома. Они все на кухне. Слушайте, я не ребенок. Я сама могу о себе позаботиться, ясно? Только отлипните от меня, пожалуйста.
Она слезла с седла, и инспектор Аарон помог ей завести «ямаху» в парадное, а затем и в прихожую. Ни слова не говоря, она решительно захлопнула за ним дверь.
— Могла бы и «спасибо» сказать, не развалилась бы, — заметил Дэниел. — Твердый орешек эта девчонка.
— У нее шок еще не прошел, — сказала Кейт.
— Однако шок не помешал ей как следует пообедать.
В полицейском участке Уоппинга было тихо и пусто, и, поднимаясь по лестнице в свою приемную, они видели только одного сотрудника. Прежде чем задернуть занавеси, они на минуту задержались у окна. Тучи к этому времени разошлись, и река текла широко и спокойно, неся на себе узоры огней и колеблющиеся отблески проколовших небо высоких звезд. Оба ощущали странное чувство покоя и обособленности, обычно овладевающее человеком в полицейском участке ночью. Даже когда ночь бывала неспокойной, когда тишина взрывалась громкими мужскими голосами и звуком тяжелых шагов, воздух здесь оставался странно невозмутимым, словно внешний мир, со всем его насилием, со всеми страхами, застыл за стенами в ожидании, не обладая силой сломать эту нерушимую безмятежность. В это время углублялось чувство товарищества, сотрудники говорили друг с другом, может быть, и не часто, но более свободно и открыто. Однако Кейт и Дэниел не могли ожидать этого по отношению к себе. Кейт понимала, что до какой-то степени они оба здесь нежеланные гости. Полицейский участок Уоппинга предложил им гостеприимство, обеспечил всем необходимым, но они все равно оставались в нем чужаками.
Дэлглиш отправился в городское управление полиции Дарема, выполняя какое-то загадочное поручение комиссара, и Кейт не знала, выехал ли он уже назад, в Лондон, или нет. Она позвонила в Дарем, и ей сказали, что он вроде бы еще там. Его постараются разыскать и попросят позвонить в Уоппинг.
Пока они ждали звонка, Кейт спросила:
— Вы ведь были уверены в ее алиби? Я имею в виду Эсме Карлинг. Она была дома в тот вечер, когда убили Этьенна?
Дэниел сел за свой рабочий стол и принялся перебирать клавиши компьютера. Он ответил, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком раздраженно:
— Да, уверен. Вы же читали мою докладную. Она была дома с Дэйзи Рид, девочкой из соседней квартиры. Они весь вечер провели вместе, до полуночи или даже позже. Девочка все подтвердила. Вы не можете упрекнуть меня в некомпетентности, если вы этого добиваетесь.
— Я этого не добиваюсь. Остыньте, Дэниел. Но ведь ее никогда по-настоящему и не подозревали, верно? Забитый дымоход, растрепанный шнур — такие вещи планируются заранее. Мы никогда не считали, что она может быть убийцей.
— Так вы предполагаете, что я был слишком легко удовлетворен ее показаниями?
— Нет. Я просто хочу проверить, почему вы были удовлетворены.
— Послушайте, я ходил туда с сержантом Роббинсом и женщиной-констеблем из Бюро по делам несовершеннолетних. Я опрашивал Эсме Карлинг и девочку по отдельности. Тот вечер они провели вместе, как, впрочем, почти все вечера. Мать девочки по ночам работает — то ли стриптизом занимается, то ли чем-то в ночном клубе, а может, немного и проституцией или чем там еще. Девочка обычно дожидается, пока мать уйдет, потихоньку сбегает из дома и проводит вечер с Карлинг. Проводила. Очевидно, это устраивало обеих. Я проверил у них каждую деталь того вечера, и все в их рассказах совпало. Девочка сначала не хотела признаваться, что была у Карлинг, боялась, что мать запретит или что Бюро по делам несовершеннолетних вмешается, сообщит в социальную службу и ее передадут кому-то на воспитание. Они, конечно, так и сделали, то есть я хочу сказать — сообщили в социальную службу. Вряд ли они могли иначе поступить, учитывая все обстоятельства. Девочка говорила правду. Откуда вдруг сомнения?
— Но все это выглядит странно, вам не кажется? Вот перед нами женщина, чью книгу отвергли после тридцати лет сотрудничества. Она в неистовой ярости является в издательство, чтобы сказать Этьенну все, что она о нем думает, но ей не дают встретиться с ним, потому что он на заседании совета директоров. Затем она отправляется подписывать книги и по приезде в Кембридж обнаруживает, что кто-то из издательства позвонил и отменил встречу с читателями. Тут уж, могу себе представить, она от ярости просто речь потеряла. Так чего же теперь можно от нее ожидать? Что она спокойно вернется домой и примется писать письмо или что в тот же вечер ворвется в Инносент-Хаус, чтобы объясниться с Этьенном? Она вполне могла знать, что он поздно работает по четвергам. Кажется, практически все, кто так или иначе связан с Инносент-Хаусом, об этом знали. А ее поведение после всего случившегося тоже представляется странным. Она ведь знала, что именно Жерар Этьенн настоял на том, чтобы отвергли ее роман. Теперь он убит. Так почему же она не вернулась и не попыталась снова уговорить их принять книгу?
— Она скорее всего понимала, что это не имеет смысла. Вряд ли компаньоны согласились бы изменить решение Жерара Этьенна так скоро после его смерти. Да они все, наверное, были с ним согласны.
— А в сегодняшнем вечере тоже имеются какие-то странности, вы обратили внимание? — продолжала Кейт. — Франсес Певерелл и Де Уитт обязательно услышали бы такси, если бы оно подъехало по Инносент-лейн к обычному входу. Так где же точно она попросила водителя ее высадить?
— Возможно, где-то на Инносент-Уок. А потом пешком прошла к реке. Она же понимала, что на булыжнике Инносент-лейн машину обязательно услышат — либо Донтси, либо мисс Певерелл. А может, он ее высадил в конце Инносент-Пэсидж. Это ближе всего к тому месту, где ее нашли.
— Но ворота в конце проулка заперты. Если она прошла к реке той дорогой, кто открыл ей, а потом закрыл ворота? А как насчет письма? Разве оно выглядит как прощальная записка самоубийцы?
— Пожалуй, оно и правда не типично. Но что такое типичное письмо самоубийцы? Присяжные легко дадут убедить себя в том, что оно настоящее.
— А когда написано?
— Думаю, прямо перед тем, как она покончила с собой. Вряд ли такую вещь можно состряпать заранее и держать наготове — вдруг понадобится.
— Тогда почему в нем нет ни слова о смерти Жерара Этьенна? Она должна была знать, что это он настоял на том, чтобы ее роман был отвергнут. Да нет, разумеется, она знала. Мэнди Прайс и мисс Блэкетт чуть не дословно рассказывали нам, как она влетела в кабинет и потребовала встречи с ним. Наверняка его смерть изменила ее отношение к «Певерелл пресс». А если даже и не изменила, если она по-прежнему испытывала ту же горькую обиду, разве не удивительно, что она ни словом не упомянула эту смерть в своем письме?
В этот момент раздался телефонный звонок. Звонил Дэлглиш. Кейт ясно и кратко доложила ему о том, что произошло, объяснив, что они не смогли связаться с доктором Уордлом, которого вызвали на другое расследование, и не стали искать замены, потому что положение трупа все равно было изменено. Сейчас он уже в морге. Дэниелу казалось, что она ужасно долго слушает Дэлглиша, ни слова не произнося, кроме редкого «Да, сэр».
