— Можете ехать, — сказал Мегрэ, усаживаясь в машину.
Во рту у Ван Дамма торчала сигара. Он избегал смотреть на комиссара.
Десять, двадцать километров. Машина, не останавливаясь, проехала через какой-то городок. Люди прогуливались по освещенной улице. И опять дорога, и снова темнота.
— Тем не менее вы не можете меня арестовать!
Комиссар вздрогнул, настолько эти слова, произнесенные медленным, упрямым голосом, были неожиданны.
Начался мелкий дождь. Каждая его капля, когда они проезжали мимо электрического фонаря, становилась сверкающей звездочкой.
Полицейский комиссар сказал в телефонную трубку, соединявшую кабину пассажиров с водителем:
— Вы отвезете нас на набережную Орфевр, в полицейскую префектуру.
Он набил свою трубку, которую не мог раскурить, потому что спички намокли. Лицо его спутника было прижато к окну. Мегрэ вышел первым.
— Выходите, — произнес он.
Шофер ожидал, чтобы с ним расплатились. Ван Дамм, по-видимому, не собирался этого делать. Мегрэ сказал, отдавая себе ясный отчет во всей нелепости сложившейся ситуации:
— Ну-с! Ведь это вы наняли автомобиль!
— Простите… но если я закончил свое путешествие в нем как арестованный, то мне кажется, что платить за него должны вы.
Мегрэ расплатился с шофером и, не произнеся ни слова, указал спутнику дорогу в свой кабинет. Войдя, он запер дверь, помешал угли в печке, открыл стенной шкаф, вынул оттуда одежду и, не обращая внимания на Ван Дамма, переменил брюки, носки и ботинки, развесив около печки свою мокрую одежду.
Ван Дамм сел без приглашения. При свете лампы была заметна происшедшая с ним разительная перемена. Казалось, что он оставил у реки свое добродушие, свою подчеркнутую обходительность, весь свой любезный вид. Мегрэ стал заниматься своими делами. Привел в порядок лежавшие на столе бумаги, позвонил по телефону Люка и попросил у него какие-то сведения, не имеющие отношения к данному делу. Наконец, когда обескураженный Ван Дамм совершенно сник, он встал, подошел к нему вплотную и произнес:
— Где, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с самоубийцей, проживавшем с фальшивым паспортом на имя Луи Женэ?
Ван Дамм вздрогнул, подняв голову, и с решительным видом спросил:
— Прежде всего мне надо выяснить, в качестве кого я здесь нахожусь?
— Вы что, отказываетесь отвечать на вопросы? — Ван Дамм расхохотался.
— Бросьте этот тон, комиссар, я знаю законы не хуже вас. Если вы обвиняете меня в каком-то преступлении и собираетесь задержать, предъявите ордер на арест, а пока вы этого не сделаете, никто и ничто не может заставить меня отвечать вам. К тому же по закону я имею право давать показания в присутствии своего адвоката.
Мегрэ смотрел на него с любопытством и даже определенным удовлетворением. После инцидента у реки Жозефу Ван Дамму пришлось отбросить свою искусственную личину. Ничего не осталось от веселого завсегдатая дорогих ресторанов, удачливого коммерсанта, прожигателя жизни. Неужели еще час тому назад он был свободным человеком, который, даже если и имел что-то на своей совести, однако сохранял самоуверенность, оправданную его положением, репутацией, деньгами и именем. Еще днем он угощал собеседника дорогими сигарами, сам хозяин кафе бросался со всех ног выполнять его поручения. В Париже он начал с того, что отказался рассчитаться с шофером, заговорил о законе. Он был зол на себя за эту непродуманную выходку на берегу Марны. Он совершенно не знал шофера, который вез их, и не был уверен, что сумеет впоследствии с ним договориться. На берегу его словно подхватил какой-то вихрь. Ван Дамм был в бешенстве, он понимал, что комиссар, возможно, даже ожидал от него подобного поступка, и что этим он погубил себя. Он хотел было опять закурить сигару, но Мегрэ вынул ее у него изо рта, бросил в печку и сдернул с него шляпу, которую Ван Дамм не потрудился до сих пор снять с головы.
— Вы не имеете права держать меня здесь, я пожалуюсь на ваше самоуправство. Заявляю заранее, что буду категорически отрицать свою причастность к вашему падению в реку. Вы изволили оступиться сами. Вот и все. Шофер, конечно, подтвердит, что я не пытался бежать, что, конечно бы, сделал, если бы хотел вас утопить. Что же касается всего остального, то мне любопытно знать, в чем вы меня упрекаете? Я приехал по делам в Париж, это мне доказать не трудно, потом поехал в Реймс повидать своих старых друзей. Встретив в первый раз вас в Бремене, куда французы редко заезжают, пригласил позавтракать и, наконец, предложил отвезти вас в Париж.
Вы показали мне и моим друзьям фотографию человека, которого мы до этого не видели. Он сам застрелился, на что имеются вещественные доказательства, а значит, у вас не было причин начать следствие по данному делу. Вот все, что я хотел вам сказать.
Мегрэ закурил трубку и произнес:
— Вы совершенно свободны.
Ван Дамм смотрел на него со смешанным чувством страха и недоумения перед такой легкой победой. Он понимал, что за словами комиссара скрыта какая-то угроза.
— Я могу свободно вернуться в Бремен?
— А почему бы нет, вы же только что сами сказали, что не чувствуете себя виноватым ни в каком преступлении.
На одно мгновение можно было поверить, что к Ван Дамму возвращается прежняя самоуверенность, но усмешка Мегрэ сразу лишила его бодрости. Он схватил со стола свою шляпу, решительно встал и сухо спросил:
— Сколько я вам должен за машину?
— Ничего, совершенно! Очень счастлив, что имел возможность оказать вам услугу.
Губы Ван Дамма дрожали. Он явно не знал, как ретироваться отсюда. Не найдя нужных слов, он пожал плечами, пробормотав неизвестно к кому относившееся:
— Идиот!
На лестнице, откуда комиссар, облокотившись на перила, смотрел ему вслед, он повторил это слово еще один раз.
По коридору с папкой в руке к Мегрэ направлялся бригадир Люка.
— Скорее оденься и следуй за этим человеком, — сказал комиссар, забирая у бригадира бумаги.
Поздно вечером комиссар наконец заполнил запросы на тех лиц, которые его интересовали: Морис Беллуар — вице-директор банка в Реймсе, Жеф Ломбар — фотограф из Льежа, Гастон Жанин — скульптор из Парижа. Он совсем уже собрался идти домой, когда служитель доложил, что какой-то человек просит принять его по делу о самоубийстве Луи Женэ. Было поздно. Обширное помещение уголовной полиции почти опустело, только в соседнем кабинете какой-то инспектор печатал что-то на машинке.
— Пусть войдет.
Посетитель остановился в дверях, у него был беспокойный вид, и Мегрэ показалось, что он сожалеет о своем приходе.
— Прошу вас, входите, садитесь, пожалуйста, — сказал Мегрэ.
Посетитель был высокого роста, худой блондин в поношенном костюме. На пальто не хватало одной пуговицы, воротник лоснился. По некоторым мелочам и по манере держаться комиссар сразу определил, что этот человек не новичок в полиции.
— Мне доложили, что вы пришли по поводу опубликованного в газетах портрета. Газеты вышли два дня назад, почему вы не явились сразу?
— Я не читаю газет, — ответил мужчина, — случайно моя жена принесла эту газету, завернув в нее какую-то покупку. Это было сегодня, я только сегодня увидел фотографию.
— Вы были знакомы с Луи Женэ?
— Не знаю… видите ли, фотография очень плохая, но мне кажется… я думаю, что это мой родной брат.
У Мегрэ вырвался вздох облегчения. Теперь уже можно было надеяться, что завеса над тайной приоткроется. Он стал спиной к печке в своей любимой позе, которую он принимал, будучи в хорошем настроении.
— Ваша фамилия Женэ?
— Нет… Вот это-то и заставило меня к вам прийти.
— Посмотрите внимательно вот на эту фотографию, — сказал Мегрэ, протягивая посетителю снимок.
— Да, это безусловно мой брат, теперь я в этом уверен. Не могу понять, почему он застрелился и почему переменил фамилию.
— Какую носите вы?
— Арман Лекок Д'Арневиль. Я принес вам свои документы, — и по тому, каким жестом он вынул из кармана паспорт, Мегрэ еще раз утвердился в своем подозрении, что этот человек привык к недоверию.
— Вы родились в Льеже? — спросил комиссар, бросив взгляд на его паспорт. — Вам тридцать пять лет? Какая у вас профессия?
— В настоящий момент я работаю конторщиком на заводе. Мы с женой живем в пригороде.
— По документам ваша профессия — механик?
— Я им был. Я пробовал все на свете.
— И даже сидели в тюрьме за дезертирство, — подтвердил Мегрэ, перечитывая паспорт.
— Да, но меня амнистировали. Сейчас я вам все объясню. Отец мой был самостоятельным человеком, директором завода пневматических машин. Когда он бросил мать, мне было всего шесть лет, а брат Жан только родился. Вот с тех пор все и пошло. Из нашей квартиры нам пришлось переехать в другую, поменьше. Первое время отец регулярно давал приличную сумму на наше содержание. Постепенно отец прекратил платежи, вернее, уменьшил сумму и стал неаккуратен. Мать заболела и лишилась рассудка. Нудно и подробно она рассказывала всем, кто соглашался ее слушать, о своем несчастье, о том, что муж покинул ее ради женщин легкого поведения. Я редко бывал дома, целыми днями пропадая на улице. Десятки раз меня забирали в полицию. Я все позже и позже возвращался домой, где царила нестерпимая атмосфера. Мать продолжала постоянно рыдать в окружении соседских старушек, охотно плачущих вместе с нею за чашкой кофе, которым она их поила. В шестнадцать лет мне до того все это надоело, что я завербовался в армию, попросив отправить меня в Конго. Я выдержал там около месяца. В течение восьми дней скрывался в порту, потом мне удалось пробраться тайком на борт судна, идущего в Европу. Меня обнаружили и отправили в тюрьму. Я бежал и вернулся во Францию, где перепробовал много профессий… Голодал, спал на рынках, вокзалах, вел жизнь не блестящую и не привлекательную, уверяю вас. Но вот уже четыре года, как мне повезло. Я поступил на завод, женился на фабричной работнице, которая вынуждена продолжать работу, потому что я мало зарабатываю. Вернувшись обратно в Европу и обосновавшись во Франции, я ни разу не сделал попытки возвратиться в Бельгию. Но мне известно, что моя мать умерла в сумасшедшем доме, отец жив до сих пор, у него вторая семья.
