Выводы его были так точны, анализ настолько глубоким, и вместе с тем это было живое повествование, полное неожиданной и жестокой иронии, что даже самые упорные насмешники перешли на сторону Ботреле. Арсен Люпен немедленно потерял симпатии толпы, каковые обернулись к Изидору, так что в борьбе, которая завязалась между ними, победа заранее была присуждена молодому ритору.
Однако к возможности такой победы довольно ревниво относились господин Фийель и парижская прокуратура. С одной стороны, надо признать, пока еще не удавалось ни установить личность так называемого Харлингтона, ни доказать принадлежность его к банде Люпена. Даже если он и был одним из его дружков, американец продолжал упорно хранить молчание. Более того, исследование его почерка породило сомнения в том, что он являлся автором перехваченного письма.
Кроме того, что господин Харлингтон с дорожной сумкой и набитым банкнотами бумажником остановился в «Гранд-Отеле», ничего определенного установить не удалось.
С другой стороны, в Дьепе господин Фийель никак не мог продвинуться дальше завоеванных Ботреле рубежей. Невозможно было сделать ни шага вперед. Полная неясность относительно незнакомца, которого мадемуазель де Сен-Веран приняла за Ботреле накануне кражи. Тайна окутывала и местонахождение четырех картин Рубенса. Что с ними стало? В какую сторону повез их ночью автомобиль?
В Люнерэ, Йервиле и Ивсто видели машину, затем она появлялась в Кодебек-ан-Ко, где на заре паром переправил ее через Сену. Однако, копнув поглубже, убедились, что в том автомобиле невозможно было перевозить четыре картины — их бы увидели рабочие на пароме. Может быть, машина и была та самая, однако тогда возникал вопрос: что сделалось с полотнами Рубенса?
На все эти вопросы господин Фийель никак не мог найти ответ. Ежедневно его подчиненные рыскали по всему периметру монастыря. Почти каждый раз он лично руководил поисками. Но между поисками и обнаружением укрытия, где агонизировал Люпен, если, конечно, Ботреле был прав, лежала пропасть, которую достопочтенный блюститель закона не был в состоянии перешагнуть.
И поэтому вполне естественно, что все взгляды обратились вновь на Изидора Ботреле, чуть отодвинувшего покровы с тайн, которые в его отсутствие сделались еще более сумрачными и непроницаемыми. Почему бы ему вновь не заняться этим делом? Раз уж он так хорошо начал, отчего бы ему не сделать последнее усилие, чтобы довести дело до конца?
Этот вопрос и задал ему корреспондент «Гран Журналь», проникнув в лицей под именем друга семьи Ботреле Берно. На что Изидор благоразумно возразил:
— Дорогой месье, кроме Люпена, кроме всех этих детективных историй с кражами, в жизни есть еще такая вещь, как диплом бакалавра. Мне сдавать экзамены в июне. А сейчас май. Не хотелось бы провалиться. Что тогда скажет мой милый отец?
— А что он скажет, если вы передадите в руки правосудия самого Арсена Люпена?
— Ба! Всему свое время. Вот в следующие каникулы…
— На Троицын день?
— Именно. Согласен выехать первым же поездом шестого июня, в субботу.
— А к вечеру Люпен будет уже схвачен!
— Дайте мне время хотя бы до воскресенья! — засмеялся Изидор.
— За чем же задержка? — самым серьезным тоном поинтересовался репортер.
Эту необъяснимую, лишь недавно возникшую, но тем не менее уже незыблемую веру в молодого человека испытывали все вокруг, хотя в действительности такое отношение оправдывалось лишь до известного предела. Неважно! Все верили. Казалось, ему все легко дается. От него ждали того, чего можно ожидать от человека, обладающего феноменальной прозорливостью и интуицией, опытом и изворотливостью. Шестое июня! Этой датой пестрели все газеты. Шестого июня Изидор Ботреле сядет в скорый поезд на Дьеп, и в тот же вечер Арсен Люпен будет арестован.
— Если только он до того не сбежит, — возражали последние немногочисленные приверженцы искателя приключений.
— Невозможно! Все выходы охраняются.
— Если только он не погибнет от ран, — не сдавались люпеновцы, предпочитая смерть своего героя пленению.
На что немедленно следовал ответ:
— Что вы говорите, если бы Люпен умер, это стало бы известно его сообщникам, и они бы отомстили, как сказал Ботреле.
И вот наступило шестое июня. На вокзале Сен-Лазар полдюжины журналистов подстерегали появление Изидора. Двое из них попросились поехать с ним, но он буквально умолил их остаться.
Итак, он поехал один. В купе, кроме него, никого не было. Устав от нескольких подряд бессонных ночей, проведенных за работой, юноша сразу же крепко уснул. Сквозь сон он слышал, как поезд несколько раз останавливался на станциях, люди входили и выходили. Проснувшись, когда поезд подъезжал к Руану, он обнаружил, что снова один в купе. Но на противоположной скамье, к спинке, обтянутой серой тканью, булавкой была пришпилена записка. Он прочитал:
«У каждого свои дела. Не лезьте в чужие. Иначе будет хуже для вас».
«Отлично! — думал он, потирая руки. — Во вражеском лагере паника. Угроза так же глупа, как и та, что написал шофер. Ну и стиль! Сразу видно, что это не Арсен Люпен».
Состав вошел в туннель перед старинным нормандским городом. На станции, чтобы размяться, Изидор немного прошелся. И собирался уже вернуться в купе, как вдруг вскрикнул. Проходя мимо газетного киоска, он небрежно бросил взгляд на первую страницу «Журналь де Руан», на глаза ему попались несколько строк, жуткое значение которых так поразило его:
«Последние новости. По телефону из Дьепа нам сообщают, что сегодня ночью злоумышленники проникли в замок Амбрюмези, связали мадемуазель де Жевр и заткнули ей рот, а затем похитили мадемуазель де Сен-Веран. В пятистах метрах от замка были обнаружены следы крови и рядом окровавленный шарф. Есть основания опасаться за жизнь несчастной девушки».
До самого Дьепа Изидор Ботреле хранил молчание. Согнувшись пополам, уперев локти в колени и зарывшись лицом в ладони, он размышлял.
По приезде в Дьеп молодой человек нанял экипаж. И, уже подъезжая к Амбрюмези, встретил следователя, подтвердившего страшное известие.
— Кроме того, что напечатано в газете, вам больше ничего не известно?
— Ничего. Я только что приехал.
В этот момент к господину Фийелю подошел капрал жандармерии и передал смятую, местами надорванную пожелтевшую бумажку, что валялась неподалеку от места, где обронили шарф. Господин Фийель взглянул на нее и протянул Изидору со словами:
— Да, это не очень-то поможет нам в поисках.
Изидор так и сяк рассматривал клочок бумаги, испещренный какими-то цифрами, точками и значками. Вот что он увидел:
К шести вечера, закончив все дела, господин Фийель с секретарем господином Бреду ожидали машины, чтобы ехать обратно в Дьеп. Следователь казался встревоженным. Уже дважды он задавал секретарю один и тот же вопрос:
— Вы не видели молодого Ботреле?
— Да нет, господин следователь.
— Где его черти носят? Весь день не показывался!
И вдруг, озаренный внезапной догадкой, сунул папку секретарю и бегом пустился вокруг замка, а обежав его, направился в сторону развалин.
Там, возле Большой аркады, он и нашел Изидора, растянувшегося на земле, густо усеянной длинными сосновыми иглами. Закинув руки за голову, тот, казалось, дремал.
— Это что еще такое? Где вы пропадаете, молодой человек? Уж не спите ли?
— Я не сплю. Я думаю.
— Ах, он думает! Сначала надо все посмотреть! Изучить факты, поискать следы, установить ориентиры. И только потом приниматься за размышления, свести все воедино для раскрытия истины.
— Знаю, знаю, это обычный метод, неплохой, конечно, но у меня свой. Сначала думаю, стараюсь прежде всего отыскать, если можно так выразиться, главную мысль. Ну а потом вырабатываю логическую, разумную гипотезу, отвечающую этой главной мысли. Только после этого перехожу к анализу фактов и смотрю, подходят они к моим выводам или нет.
— Странный, чертовски сложный метод!
— Зато, господин Фийель, в отличие от вашего надежный.
— Но послушайте, нельзя же не верить фактам!
— Если имеешь дело с глупыми противниками, то да. Но поскольку против нас действует такой хитрый враг, как Арсен Люпен, факты начинают выстраиваться в цепь согласно его воле. Те самые улики, следы, на которых строится все ваше расследование, он сам их вам подсовывает, когда пожелает. Вот мы и имеем случай убедиться, куда могут завести расставленные им ловушки, в какие ошибки мы неизбежно впадаем, к каким приходим нелепостям, имея дело с Люпеном. Сам Шолмс ведь тоже попался на его удочку!
— Арсен Люпен умер.
— Пусть. Но остается его банда, а ученики такого мэтра сами тоже что-нибудь да значат.
Господин Фийель вместо ответа взял Изидора под руку и пошел с ним по парку.
— Все это слова, молодой человек. А теперь хорошенько послушайте, что я вам скажу. Ганимара задержали в Париже дела, и он сможет приехать лишь через несколько дней. А тем временем граф де Жевр телеграфировал Херлоку Шолмсу, и тот обещал быть здесь на следующей неделе. Славно было бы, не правда ли, молодой человек, если бы мы смогли встретить двух знаменитостей такими словами:
