— Хорошо, что у этой грустной истории такой счастливый конец, — сказала Лин.
— Да, — сказал Дэвид Хантер. — Хотя Розалин отнюдь не отличается умом, ей всегда везло, что стоит одно другого. Гордон Клоуд был крепким стариком. Ему было шестьдесят два года. Он вполне мог прожить еще лет двадцать и даже больше. Не велико счастье для Розалин. Верно? Ей было двадцать четыре, когда они поженились. Сейчас ей только двадцать шесть.
— Она выглядит еще моложе, — сказала Лин.
Дэвид посмотрел на другой конец стола. Розалин Клоуд крошила кусочек хлеба. Она была похожа на нервную девочку.
— Да, — сказал Дэвид задумчиво. — Выглядит моложе. Я думаю, дело в полном отсутствии мысли.
— Бедняжка, — внезапно сказала Лин.
Дэвид нахмурился.
— С чего эта жалость? — резко сказал он. — Я позабочусь о Розалин.
— Не сомневаюсь.
— Каждый, кто попробует обидеть Розалин, будет иметь дело со мной! А я знаю много способов вести войну. Некоторые из них не вполне соответствуют правилам…
— Мне предстоит теперь выслушать историю вашей жизни? — холодно спросила Лин.
— Сильно сокращенный вариант, — улыбнулся он. — Когда началась война, лично я не видел причин сражаться за Англию. Я — ирландец. Но, как все ирландцы, я люблю воевать. Служба в десантных отрядах коммандос очень привлекала меня. Многого удалось достичь, но тяжелое ранение ноги вывело меня из строя. Излечившись, я поехал в Канаду и обучал там военному делу новобранцев… Я был без определенных занятий, когда получил телеграмму из Нью-Йорка от Розалин, в Которой она сообщала, что выходит замуж. Она не писала прямо, что будет чем поживиться, но я умею читать между строк. Я полетел туда, присоединился к счастливой паре и с ними вернулся в Лондон… А теперь… — Он дерзко улыбнулся ей. — «Дома матрос, вернулся он с моря…» — это вы. «И охотник дома, вернулся он с гор». Это я… Что с вами?
— Ничего, — сказала Лин.
Она поднялась из-за стола вместе со всеми. Когда они шли в гостиную, Роули сказал ей:
— Ты, кажется, вполне поладила с Дэвидом Хантером. О чем вы говорили?
— Так, о пустяках, — ответила Лин.
— Дэвид, когда мы вернемся в Лондон? Когда уедем в Америку?
Дэвид, сидевший по другую сторону накрытого к завтраку стола, с удивлением взглянул на Розалин.
— А куда, собственно, спешить? Чем тебе плохо здесь? — И он окинул одобрительным взглядом комнату, в которой они завтракали.
Фэрроубэнк был построен на склоне холма, из окна открывался истинно английский пейзаж. На лужайке цвели тысячи нарциссов. Сейчас они уже отцветали, но широкая золотистая полоса еще радовала глаз.
Кроша на тарелке поджаренный хлеб, Розалин пробормотала:
— Ты говорил, что мы уедем в Америку… скоро уедем. Как только ты закончишь дела.
— Да, но не так-то легко уладить эти дела. Существует очередность. Ни у тебя, ни у меня нет оснований требовать срочного урегулирования. После войны всегда возникают трудности…
Собственные слова его почему-то раздражали. Причины, которые он привел, вполне основательные, выглядели как извинение. «Любопытно, — подумал он, — кажутся ли они извинением и Розалин? И почему ей вдруг так приспичило ехать в Америку?..»
Розалин пробормотала:
— Ты говорил, что мы пробудем здесь недолго. Ты не сказал, что мы остаемся здесь жить.
— А чем тебе не нравится Вормсли Вейл и Фэрроубэнк? В чем дело?
— Ни в чем. Это из-за них, все из-за них…
— Из-за Клоудов?
— Да.
— А меня они забавляют, — сказал Дэвид. — Мне нравится видеть их надутые физиономии, зеленые от зависти и злобы. Не отбирай у меня моей забавы, Розалин…
Она сказала с беспокойством:
— Не говори так, Дэвид. Мне это не нравится.
— Веселее, девочка! Мы с тобой испытали достаточно нужды. А Клоуды всегда жили в свое удовольствие. Жили за счет старшего брата Гордона. Маленькие паразиты сосали большого паразита. Ненавижу таких людей, всегда их ненавидел…
Розалин вздрогнула.
— Не надо ненавидеть. Это грешно.
— А ты не понимаешь, что они ненавидят тебя? Разве они добры к тебе, дружелюбны?
Она с некоторым сомнением произнесла:
— Но и злы ко мне они не были. Не сделали мне ничего дурного…
— Но рады бы сделать, глупышка. Рады бы. — Он беззаботно рассмеялся. — Не дорожи они так собственной шкурой, тебя нашли бы в одно прекрасное утро с ножом между лопатками.
Она содрогнулась.
— Не говори таких ужасов.
— Ну, может, это был бы не нож. Стрихнин в супе.
Она глядела на него во все глаза. Губы ее дрожали.
— Ты шутишь…
Он снова стал серьезным.
— Не беспокойся, Розалин. Я позабочусь о тебе. Им придется иметь дело со мной.
Она снова заговорила, будто подбирая слова:
— Если это правда, то, что ты говоришь… если они ненавидят нас… ненавидят меня… то почему же мы не едем в Лондон? Там мы будем в безопасности… Вдали от них…
— Тебе полезен деревенский воздух, девочка. Ведь в Лондоне ты заболеваешь.
— Это когда там были бомбы… бомбы… — Она задрожала, закрыла глаза.
— Я никогда не забуду… никогда…
— Нет, забудешь. — Он мягко взял ее за плечи, слегка встряхнул. — Забудь это, Розалин. Ты была сильно контужена, но теперь все это позади. Больше нет бомб. Не думай об этом. Не вспоминай. Доктор сказал: нужен деревенский воздух и спокойный деревенский образ жизни. Поэтому я и держу тебя вне Лондона.
— Это правда? Поэтому? А я думала… может быть…
— Что ты думала?
Розалин медленно сказала:
— Я думала, может быть, это из-за нее ты хочешь быть здесь…
— Из-за кого?
— Ты знаешь, о ком я говорю… Та девушка. Та, что была в армии…
Он помрачнел, лицо его стало суровым.
— Лин? Лин Марчмонт?
— Она тебя интересует. Верно, Дэвид?
— Лин Марчмонт? Она невеста Роули. Старого доброго Роули, который просидел войну дома. Тупого, медлительного красивого быка…
— Я видела, как ты был поглощен беседой с ней.
— О, ради бога, Розалин!..
— И вы опять виделись, да?
— Я встретил ее вчера возле фермы, когда утром ездил верхом.
— Ты будешь еще встречаться с ней, я знаю.
— Конечно, я буду встречать ее! Вормсли Вейл — крошечный поселок. Здесь и шагу не пройдешь, чтобы не натолкнуться на кого-нибудь из Клоудов. Но если ты думаешь, что я влюбился в Лин Марчмонт, ты ошибаешься. Она — гордая, высокомерная, самодовольная девушка с дурными манерами. Желаю старине Роули счастья с ней. Нет, милая Розалин, она не в моем вкусе.
Розалин переспросила с сомнением:
— Это правда, Дэвид?
— Разумеется, правда.
Почти робко она заговорила вновь:
— Я знаю, ты не любишь, когда я гадаю на картах… Но они часто говорят правду — да, да. И вот вчера карты сказали мне о девушке, которая принесет нам несчастье. Она приедет из-за моря. И еще я нагадала, что в нашу жизнь вторгнется незнакомый брюнет, из-за него нам грозит опасность. Карты еще предвещали смерть…
— Уж эти мне твои незнакомые брюнеты! — рассмеялся Дэвид. — Ты полна предрассудков. Не имей дел с незнакомыми брюнетами, вот мой тебе совет…
И он ушел из дому, продолжая смеяться. Но когда Розалин больше не могла видеть его лица, он нахмурился, глаза его затуманились, и он пробормотал:
— Будь ты неладна, Лин! Вернулась из-за моря и сразу подняла переполох…
Он вдруг осознал, что выбирает дорогу, на которой легче всего встретить девушку, которой он, только что дал такую жестокую оценку.
Розалин видела, как он шел через сад, за калитку, которая вела к дороге через поле. Она поднялась в свою спальню и стала рассматривать одежду в шкафу. Ей очень нравилось новое манто из норки. Подумать только; это манто принадлежит ей! Она так и не перестала удивляться этому. Розалин была в спальне, когда вошла горничная и сказала, что ее ждет миссис Марчмонт.
Эдела сидела в гостиной, плотно сжав губы. Сердце ее готово было выскочить из груди. Она уже несколько дней собиралась к Розалин, но, по своему обыкновению, откладывала этот визит. Она не решалась идти еще и потому, что мнение Лин внезапно изменилось. Теперь она была решительно против того, чтобы мать просила денег взаймы у вдовы Гордона.
Однако очередное письмо от директора банка, полученное сегодня утром, побудило миссис Марчмонт к решительным действиям. Она больше не могла откладывать. Лин ушла с самого утра, Дэвида Хантера миссис Марчмонт видела на дороге, ведущей из Фэрроубэнка. Итак, путь был свободен. Ей хотелось застать Розалин одну, без Дэвида. Она правильно рассчитывала, что с одной Розалин будет гораздо легче иметь дело.
Тем не менее она ужасно нервничала, ожидая в залитой солнцем гостиной.
Но когда Розалин вошла, она почувствовала себя несколько лучше: молодая женщина выглядела еще более полоумной, как она это называла, чем обычно.
«Интересно, — подумала Эдела, — это последствия бомбежки или она всегда была такая?»
