— Это очень хорошо, очень благородно с вашей стороны. Я высоко ценю ваши знания.
Наш посетитель усмехнулся.
— К счастью, только вы во всем Лондоне и способны их оценить. Вы знаете, что с вами?
— То же самое, — сказал Холмс.
— Вот как! Вы узнаете симптомы?
— Да, слишком хорошо.
— Что ж, очень возможно, Холмс. Очень возможно, что это оно и есть. Если так, то дело ваше плохо. Бедный Виктор умер на четвертый день, а он был здоровый, молодой. Вам тогда показалось очень странным, что он в сердце Лондона заразился этой редкой азиатской болезнью, которую я к тому же специально изучаю. Удивительное совпадение, Холмс. Вы ловко это подметили, но не очень-то великодушно было утверждать, что здесь можно усмотреть причину и следствие.
— Я знаю, что это ваших рук дело.
— Ах вот как, вы знали? Но доказать вы ничего не могли. А хорошо ли это: сперва выдвигать против меня такие обвинения, а чуть сами оказались в беде, пресмыкаться передо мной, умоляя о помощи? Как это назвать? А?
Я услышал хриплое, затрудненное дыхание больного.
— Дайте мне воды, — прошептал он задыхаясь.
— Скоро вам крышка, милейший. Но я не уйду, не поговорив с вами. Только поэтому я и подаю вам воду. Держите! Не расплескайте. Вот так. Вы понимаете, что я вам говорю?
Холмс застонал.
— Помогите мне чем можно. Забудем прошлое, — шептал он. — Я выброшу из головы все это дело. Клянусь вам. Только вылечите меня, я все забуду.
— Что забудете?
— О смерти Виктора Сэведжа. Вы сейчас сознались в своем преступлении. Я это забуду.
— Можете забывать или помнить, как вам будет угодно. Я не увижу вас среди свидетелей. Вы будете в другом месте, мой дорогой Холмс. Вы знаете, отчего умер мой племянник, ну и ладно. Сейчас речь не о нем, а о вас.
— Да, да.
— Ваш приятель, которого вы послали за мной — не помню его имя, — сказал, что вы заразились этой болезнью в Ист-Энде, у матросов.
— Я только так могу это объяснить.
— И вы гордитесь своим умом, Холмс! Вы считаете себя таким догадливым, не правда ли? Но нашелся кое-кто поумнее вас. Подумайте-ка, Холмс, не могли ли вы заразиться этой болезнью другим путем?
— Я не могу думать. Голова не работает. Ради всего святого, помогите.
— Да, я вам помогу, помогу вам понять, что и как произошло. Я хочу, чтобы вы узнали об этом прежде, чем умрете.
— Дайте мне чего-нибудь, чтобы облегчить эти боли!
— Ara, y вас появились боли? Да, мои кули тоже визжали перед смертью. Ощущение, как при судорогах?
— Да, да, это судороги.
— Ничего, слушать они вам не помешают. Слушайте! Не припомните ли вы какое-нибудь необычное происшествие в вашей жизни, как раз перед тем, как вы заболели?
— Нет, нет, ничего.
— Подумайте хорошенько.
— Я слишком болен, чтобы думать.
— Ну, тогда я вам помогу. Не получали ли вы чего-нибудь по почте?
— По почте?
— Например, коробочку.
— Я слабею, я умираю!
— Слушайте, Холмс! — Он, видимо, тряс умирающего за плечо. Я едва усидел в своем убежище. — Вы должны меня услышать! Помните коробочку из слоновой кости? Вы получили ее в среду. Вы ее открыли… помните?
— Да, да, я открыл ее, там была острая пружина. Какая-то шутка…
— Это не было шуткой, в чем вы очень скоро убедитесь. Пеняйте на себя, глупый вы человек. Кто просил вас становиться на моем пути? Если бы вы меня не трогали, я не причинил бы вам вреда.
— Вспомнил! — Холмс задыхался. — Пружина! Я оцарапался о нее до крови. Вот эта коробочка, там на столе.
— Она самая! И сейчас она исчезнет в моем кармане. Таким образом, здесь не останется ни одной улики. Ну вот, Холмс, теперь вы знаете правду и умрете с сознанием, что я вас убил. Вы слишком много знали о смерти Виктора Сэведжа, поэтому я заставил вас разделить его судьбу. Вы очень скоро умрете, Холмс. Я посижу здесь и посмотрю, как вы будете умирать.
Голос Холмса понизился почти до невнятного шепота.
— Что? — спросил Смит. — Повернуть газ? А, появились тени? Да, я поверну его, чтобы лучше вас видеть. — Он пересек комнату, и мгновенно ее залил яркий свет. — Не нужно ли оказать вам еще какую-нибудь услугу, мой Друг?
— Спички и папиросы!
Я едва не закричал от радости. Холмс говорил своим естественным голосом, правда, немного слабым, не тем самым, который я так хорошо знал. Последовала долгая пауза, и я почувствовал, что Кэлвертон Смит в безмолвном изумлении смотрит на Холмса.
— Что это значит? — спросил он наконец сухим, резким голосом.
— Лучший способ хорошо сыграть роль, — сказал Холмс, — это вжиться в нее. Даю вам слово, что все эти три дня я ничего не ел и не пил, пока вы любезно не подали мне стакан воды. Но труднее всего было не курить. А вот и папиросы! — Я услышал чирканье спички. — Ну вот, мне сразу стало лучше. Ого, я, кажется, слышу шаги друга!
Снаружи послышались шаги, дверь открылась, и появился инспектор Мортон.
— Все в порядке. Можете его забрать, — сказал Холмс.
— Вы арестованы по обвинению в убийстве Виктора Сэведжа, — сказал инспектор.
— И можете прибавить: за покушение на убийство Шерлока Холмса, — заметил мой друг, посмеиваясь. — Чтобы зря не затруднять больного, мистер Кэлвертон Смит сам дал вам сигнал полным включением газа. Между прочим, у арестованного в правом кармане пиджака небольшая коробочка. Ее надо изъять. Благодарю вас. С ней надо обращаться очень осторожно. Положите ее сюда. Она пригодится на суде.
Послышался внезапный бросок, борьба, сопровождаемая звяканьем железа и криком боли.
— Только себя же изувечите, — сказал инспектор. — Стойте смирно!
И я услышал, как защелкнулись наручники.
— Вот как! Ловушка! — закричал высокий визгливый голос. — Это приведет на скамью подсудимых вас, Холмс, а не меня. Он просил меня приехать лечить его. Я его пожалел и приехал. Теперь он, конечно, будет утверждать, будто я сказал какую-нибудь чепуху, которую он сам придумал в подтверждение своих безумных подозрений. Можете лгать сколько хотите, Холмс. Мои слова имеют не меньший вес, чем ваши.
— Боже мой! — воскликнул Холмс. — Ведь я совершенно забыл о нем. Дорогой Уотсон, приношу вам тысячу извинений. Подумать только, что я упустил из виду ваше присутствие! Мне незачем знакомить вас с мистером Кэлвертоном Смитом — вы, сколько я понимаю, уже виделись с ним сегодня. Есть у вас кеб, инспектор? Я поеду вслед за вами, как только оденусь: мое присутствие может понадобиться полиции.
Одеваясь, Холмс съел несколько бисквитов и утолил жажду стаканом кларета.
— Никогда я, кажется, не ел и не пил с таким удовольствием, — сказал он. — Впрочем, мой образ жизни, как вам известно, не отличается регулярностью, и такие подвиги даются мне легче, чем многим другим. Мне было крайне необходимо, чтобы миссис Хадсон уверилась в моей болезни, так как ей предстояло сообщить эту новость вам, а вы должны были, в свою очередь, уведомить Смита. Вы не обиделись, Уотсон? Признайтесь, что умение притворяться не входит в число ваших многочисленных талантов. Если бы вы знали мою тайну, вы никогда не смогли бы убедить Смита в необходимости его приезда, а этот приезд был главным пунктом моего плана. Зная его мстительность, я был убежден, что он приедет взглянуть на результаты своего преступления.
— Но ваш вид, Холмс, ваше мертвенно-бледное лицо?..
— Три дня полного поста не красят человека. А остальное легко может быть устранено губкой. Вазелин на лбу, белладонна, впрыснутая в глаза, румяна на скулах и пленки из воска на губах — все это производит вполне удовлетворительный эффект. Симуляция болезней — это тема, которой я думаю посвятить одну из своих монографий. А разговор о полукронах, устрицах и прочих не относящихся к делу вещах неплохо создал иллюзию бреда…
— Но почему вы не разрешали мне приближаться к вам, раз никакой инфекции не было?
— И вы еще спрашиваете, мой дорогой Уотсон! Вы думаете, я не ценю ваши медицинские познания? Разве я мог надеяться, что ваш опытный взгляд пройдет мимо таких фактов, как отсутствие изменений температуры и пульса у умирающего? На расстоянии четырех шагов я еще мог обмануть вас. А если бы мне это не удалось, кто привез бы сюда Смита? Нет, Уотсон, не трогайте эту коробочку. Если взглянете на нее сбоку, вы сможете заметить, где именно появляется острая пружинка, когда коробку раскроешь. Очевидно, при помощи какого-нибудь приспособления вроде этого и был убит бедный Сэведж, который стоял между этим чудовищем и наследством. Я, как вы знаете, получаю самую разнообразную корреспонденцию и привык относиться с опаской ко всем посылкам, приходящим на мое имя. Мне было ясно, что, убедив Смита в том, что его злобный план осуществился, я смогу выманить у него признание. Свою болезнь я разыграл со старанием настоящего актера.
