— Мы с Уинстоном немедленно выезжаем в Уилтшир, — сообщил ей Линли. — Вы там справитесь? Сможете сделать вид, будто все в порядке? Вернуться к тому, чем занимались до моего звонка?
— Думаю, да, — ответила Барбара, гадая, как, интересно, ей это удастся.
— Отлично, — сказал Линли. — Значит, пусть пребывает в заблуждении, что мы переключились на Алистера Харви. А вы продолжайте делать что делали.
— Да. Хорошо. — И, помолчав, она для пущей убедительности добавила, как бы отвечая на еще какие-то слова Линли: — Завтра утром? Ясно. Нет проблем. Как только вы прищучите Харви, он укажет, где держит мальчика. Здесь я вам больше не понадоблюсь, — что тут искать? К которому часу вы ждете меня в Ярде?
— Молодец, Барбара, — сказал Линли. — Держитесь. Мы едем.
Барбара дала отбой и посмотрела на Робина. Ей хотелось наброситься на него и выбить из него правду и подлинную сущность. И ей хотелось, чтобы в результате этого битья Робин стал таким, каким казался ей поначалу. Но она осознавала свое теперешнее бессилие. Жизнь Лео Лаксфорда была гораздо важнее понимания того, что стояло за двухминутными судорожными объятиями в окружении полотенец и простыней, вывалившихся из стенного шкафа. И Барбара спросила:
— Отнести телефон?..
Робин посмотрел на нее, и тут Барбара нашла объяснение его страстному желанию готовить ей ужин, прибирать за ней, возиться с ней и отвлекать от того, что она вывалила из бельевого шкафа. Он как раз собрал свечи. Он готовился положить их назад, в шкаф. Но среди этих свечей была одна, серебристая, которая оказалась вовсе и не свечой. Это была часть флейты. Флейты Шарлотты Боуэн.
Робин выпрямился, втиснул свечи рядом со стопкой полотенец. На полу, среди россыпи вещей, Барбара увидела еще одну часть флейты, валявшуюся рядом с футляром, из которого она выпала. Робин подхватил эти улики вместе со стопкой наволочек. Сунул в шкаф. Потом забрал у Барбары телефон и со словами: «Я унесу», погладил ее по щеке, идя мимо нее в свою комнату.
Барбара ожидала, что фальшивая страсть Пейна остынет, как только флейта исчезнет с глаз. Но, вернувшись, Робин подошел к Барбаре с улыбкой, провел пальцем по ее щеке и наклонился к ней.
Барбара подумала о том, как далеко она могла бы зайти из чувства долга. Явно не настолько далеко. Его язык у нее во рту казался ей змеей. Барбаре хотелось прикусить этот язык, сжать зубами, чтобы ощутить вкус крови. Ей хотелось дать ему коленом в пах, чтобы искры посыпались из его поганых зенок. Она не стала бы трахаться с убийцей ни из любви, ни ради денег, ни ради королевы, ни ради родины, ни ради долга, ни ради извращенного удовольствия. И тут до нее дошло, ради чего хотел трахнуть ее Пейн. Ради извращенного удовольствия. Смешно до колик — поиметь ту самую полицейшу, которая пытается его выследить. Потому что именно этим он все время и занимался — в той или иной форме. Образно выражаясь, имел ее по полной программе.
Барбара чувствовала сжигавшую ее ярость. Ей хотелось расквасить ему физиономию. Но она слышала голос Линли, велевшего ей вести себя как ни в чем не бывало. Поэтому она придумала, как лучше всего выиграть время. Трудностей на этом пути она не ожидала. Предлог находился прямо в доме. Оторвавшись от губ Робина, она прошептала:
— Черт, Робин. Твоя мама. Она же здесь, у себя в комнате. Мы не можем…
— Она спит. Я дал ей две таблетки. Она не проснется до утра. Волноваться не о чем.
Вот тебе и план номер один, подумала Барбара. И тут она осознала, что он сказал. Таблетки. Таблетки. Какие таблетки? Надо очень быстро попасть в ванную, поскольку Барбара не сомневалась, что среди лекарств, которые она смахнула с полки аптечки, обнаружится именно то, которое они ищут. Но она хотела убедиться.
Одной рукой Робин уперся в стену, отрезав Барбаре путь к отступлению, другую положил ей на затылок. Барбара чувствовала скрытую силу его пальцев. С какой, должно быть, легкостью держал он под водой Шарлотту Боуэн, пока та не захлебнулась.
Он снова поцеловал ее. Опять стал раздвигать языком ее губы. Барбара напряглась. Он отодвинулся. Внимательно посмотрел на нее. Барбара поняла, что его просто так не проведешь.
— Что? — спросил он. — Что происходит?
Он почувствовал — что-то не так. И не клюнет повторно на отговорку, связанную с его матерью. Поэтому Барбара сказала ему правду, поскольку что-то в Робине, чего она не замечала раньше — хищная сексуальность, — шепнуло ей: есть вероятность, что он истолкует эту правду нужным для нее образом.
— Я тебя боюсь.
Она увидела мелькнувшую в его глазах искру подозрения, но доверчиво продолжала смотреть ему прямо в лицо.
— Прости, — продолжала она. — Я пыталась тебе объяснить. Я сто лет не была с мужчиной. И теперь уже не знаю, как и что делать.
Искорка потухла. Он наклонился к ней.
— Это к тебе вернется, — пробормотал Робин. — Обещаю.
Барбара стерпела еще один поцелуй, издав, как она надеялась, нужный звук. В ответ Робин направил ее руку к своей промежности и прижал куда полагается. Застонал.
Что дало ей повод отодвинуться от него. Барбара учащенно дышала, старательно изображая смущение и растерянность.
— Все слишком быстро. Черт, Робин. Ты привлекательный мужчина. Ты дьявольски сексуален. Но я просто не готова к… В смысле, мне нужно немного времени. — Она взъерошила волосы костяшками пальцев. Удрученно улыбнулась. — Я чувствую себя полной неумехой. Нельзя ли немного помедленнее? Дай мне возможность…
— Но ты же завтра уезжаешь, — заметил он.
— Уезжаю?.. — Она спохватилась в последний момент. — Но всего лишь в Лондон. И сколько до Лондона? Восемьдесят миль? Всего ничего, если уж очень захочется. — Она улыбнулась, ругая себя за то, что так мало в своей жизни практиковалась в женских уловках. — А тебе ведь хочется в Лондон? Очень-очень?
Он провел пальцем по носу Барбары. Тремя пальцами погладил ее губы. Она стояла неподвижно, игнорируя побуждение отхватить ему палец до третьей фаланги.
— Мне нужно время, — повторила она. — И Лондон не так уж далеко. Ты даешь мне немного времени?
Крохотный запас ее сомнительных женских хитростей закончился. Она ждала, что будет дальше. Барбара не отказалась бы сейчас от deus ex machina[35]. Кто-нибудь на всех парах спустившийся с небес на огненной колеснице был бы весьма кстати. Она находилась в руках Робина, как и он — в ее. Она говорила: не сейчас, не здесь, пока нет. Следующий шаг был целиком за ним.
Робин снова коснулся губами ее губ. Его ладонь прошлась по животу Барбары и на мгновение скользнула ниже. Движение было настолько молниеносным, что Барбара ничего не почувствовала бы, если б не сила его пальцев. Даже когда он убрал руку, ощущение жара осталось.
— Лондон, — произнес он. И улыбнулся. — Давай ужинать.
Она стояла у окна спальни и напряженно вглядывалась в темноту. Фонарей на Бербейдж-роуд не было, поэтому Барбаре приходилось надеяться, что света луны, звезд и фар изредка проезжавших машин окажется достаточно, чтобы выявить признаки присутствия обещанного Линли полицейского наблюдения. Каким-то чудом ей удалось не подавиться ужином. Она даже не помнила, что еще приготовил Робин, кроме бараньих отбивных. На столе в столовой стояли блюда, и Барбара что-то брала с них, изображая процесс поглощения пищи. Она жевала, глотала, выпила бокал вина, поменяв его на бокал Робина, когда тот вышел на кухню за овощами. Но вкуса Барбара не чувствовала. Функционировало, похоже, только одно из пяти ее чувств — слух. И она прислушивалась ко всему: к звуку его шагов, ритму собственного дыхания, к скрежету ножей по тарелкам, а больше всего — к любым приглушенным звукам, доносившимся с улицы. Машина подъехала? Мягкие шаги мужчин, занимающих свои посты? Где-то позвонили в дверь, чтобы полицейские могли в чьем-то доме дожидаться выхода Робина?
Беседа с ним превратилась в пытку. Барбара остро сознавала, что рискует задать не тот вопрос — под предлогом растущей между ними интимности, — который неизбежно выдаст, что ей известна его вина. Чтобы избежать этого, Барбара говорила сама. Рассказчица она была аховая, да и желания откровенничать с Пейном она не испытывала. Но для того, чтобы он поверил, будто она лелеет мечту увидеть его после своего возвращения в Лондон, глаза ее должны были сиять, а голос трепетать предвкушением счастья. Она вынуждена была смотреть ему прямо в лицо и пытаться изображать, будто хочет привлечь его внимание к своим губам, груди, бедрам. Она вызывала Робина на ответные словоизлияния, а когда он говорил, внимала его словам, словно вожделенной истине в последней инстанции.
Это далось Барбаре нелегко. К концу трапезы она вымоталась окончательно. Когда пришло время убирать со стола, ее нервы были натянуты до предела.
Барбара сказала, что валится с ног, что день был длинным, что завтра ей нужно рано вставать — в Ярде надо быть к половине девятого, а с теперешними пробками… Если он не против, она пойдет ляжет.
