Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова

Привычный звук — что-то среднее между робким стуком и решительным поскребыванием.

— Войдите.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить белесую личность в короткой кожаной куртке — униформе «ракетчиков» и преуспевающих мажоров от Выборга до Владивостока. На несколько секунд кабинет заполнился уханьем и визгом установленных в холле шведских игровых автоматов.

Виноградову не без труда удалось удержать брезгливую гримасу — посетитель был мелким и достаточно бестолковым энтузиастом-осведомителем, готовым по врожденной гнилости натуры «отдать» даже собственного подельника. Он совершенно не вписывался в стройную, с любовью взлелеянную и тщательно оберегаемую Владимиром Александровичем информационную структуру обслуживаемого объекта, но… не гнать же!

— Садись.

— Я лучше присяду. — На физиономии посетителя появилось выражение неуверенной наглости. Дважды за последние полгода оштрафованный, он только недавно вернулся «с суток», куда хозяин кабинета под горячую руку отправил его прямо из уютного салона финского автобуса.

— Слушаю тебя.

— Квадратный сейчас в баре сидит. Минут двадцать как из номера спустился.

— Один?

— С бойцами.

— Понятно, я не об этом.

— Не, один. «Лечится» после вчерашнего.

— Да наслышан уже. Придется сходить, прочитать политграмоту.

— Ты! И так человеку тяжко…

— Разберемся. Давай-ка, иди. На автоматах, что ли, поиграй. А я чуть позже. — Виноградов встал, уже не глядя на собеседника, шагнул к колышущемуся полотну серебристых штор. За огромным, в два человеческих роста, окном пересыпала яркие солнечные блики мелкая рябь залива. Расстояние скрадывало пестроту раскраски океанских судов, могучих кранов и причальных сооружений, поэтому панорама Торгового порта представлялась серым кружевным поясом с заправленным в него безукоризненно голубым небом. Стремительная белизна чаек, треугольники яхтенных парусов…

Выйдя из кабинета, Виноградов тщательно, на два оборота, запер дверь и привычным жестом опустил увесистую связку служебных ключей в карман пиджака. Оборачиваясь лицом к залитому светом — и электрическим, и солнечным, льющимся сквозь застекленный потолок, — гостиничному холлу, он успел в очередной раз удивиться безвкусию и помпезности авторов Образа Вождя, водруженного на мраморной стене… и пространство вокруг взорвалось многократно отраженным и усиленным грохотом выстрела. Ошарашенный мозг еще пытался оценить ситуацию, а тело уже перемещалось — вправо и вниз, рука судорожно рвала кнопку оперативной кобуры. Метрах в двадцати, почти посреди холла, постовой милиционер проделывал почти то же самое — но с большим успехом, ствол его пистолета уже разворачивался в сторону главного входа. В дверях бара обрушивался на каменную мозаику пола, стиснув ладонями пах, могучего телосложения коротко стриженный мужчина. Монументальный павильон пассажирского отдела таможни загораживал обзор, поэтому взгляд Виноградова, наткнувшись на кучку замерших у гостиничного лифта иностранцев, метнулся обратно. Запрокинутое лицо падавшего взорвалось густо-красными хлопьями одновременно с грохотом второго выстрела, а третий отбросил к стене едва успевшего загнать патрон в патронник «Макарова» сержанта.

Совершенно не по-уставному, обеими руками вцепившись в вытянутый вперед пистолет, Виноградов выкатился на открытое пространство перед главным входом.

…Неопрятно-белая, в грязевых подтеках «девятка» на пандусе… Еще четыре-пять шагов — и он нырнет в машину, — как и шел, спиной вперед, не опуская настороженно рыскающего ствола… Сталлоне хренов…

Первый выстрел Виноградова оказался смертельным — в сердце. Очевидно, случайно — за годы работы в милиции ему почти никогда не удавалось честно получить зачет в тире. Из остальных семи шесть ушли «в белый свет», а одна пуля слегка задела отъезжавший автомобиль.

По радио шла передача «Из коллекции редких записей». Пел Высоцкий:

— Во блин! Как по заказу. — Начальник розыска перегнулся через стол и нажал клавишу приемника.

— Да оставь ты его, пусть играет! — Виноградов оторвался от спецблокнота, свежие страницы которого были испещрены неровными строчками протокола только что закончившегося совещания. — Все равно без шефа не разойдемся.

— А я пойду, пожалуй. — В голосе обычно уверенного в себе, улыбчивого здоровяка, курировавшего объект по линии КГБ, явственно проявлялось нежелание покидать этот не слишком уютный и насквозь прокуренный кабинет и идти с докладом к своему руководству, — как и многие оперативники Комитета, прошедшие беспощадную школу Афганистана и отечественных межнациональных конфликтов, он легче находил общий язык с милицейскими сыщиками, чем с коллегами.

— Погодите! Время уже — во, телик пора включать.

Начальник розыска еще не успел закончить фразу, а Грачновский, седой в неполные сорок лет подполковник милиции, представлявший на совещании 6-е Управление, уже шел через кабинет к телевизору.

…На экране возникла панорама Морского пассажирского вокзала, затем — крупно — пулевая выбоина на мраморной колонне. В «скорую» грузят накрытое белой простыней тело.

«Сегодня здесь в 10 часов 28 минут разыгралась очередная кровавая драма. Двумя выстрелами из крупнокалиберного пистолета убит житель и гражданин Швеции, в недавнем прошлом — наш соотечественник, имя которого, вероятно, многое напомнит любителям тяжелой атлетики — Константин Контровский. Ранен выполнявший свой служебный долг сотрудник милиции…»

На пандусе — популярный телекомментатор, дающий прикурить сигарету улыбающемуся милиционеру с рукой на перевязи. Крупно — обведенный на асфальте мелом контур человека.

«Преступник в перестрелке убит, ведется розыск его сообщников, скрывшихся в белой „девятке“ без номеров, предположительно имеющей характерные пулевые повреждения… Наша программа располагает конфиденциальной информацией о том, что причины происшедшего кроются в оголтелом соперничестве между группировками мафии, рвущимися на международную арену. Что же еще ждет нас с вами при том параличе власти и попустительстве, которое так называемые…»

— Да-a, не было печали.

— Ладно, что у нас в Главке дело на контроле — это уж само собой. Так ведь еще и Москва не слезет.

— А при чем тут телевидение?

— Странный вы народ, чекисты. Сводки и ориентировки кто читает? Профессионалы. Кому это для дела надо, кто соображает, что с информацией делать. А телик все смотрят: и тетки-бабки из очереди, и генералы, и депутаты со всякими прочими шишками, и жены их. Отцов города сейчас лягнули — так они теперь из кожи вон полезут, нашему начальству покою не дадут, чтоб отмыться. А генерал министерский — он что, жене с любовницей или приятелю за бутылкой признается, что ничем, кроме закупки скрепок и промокашек, уже лет двадцать не занимается? А вдруг они спросят: а что у тебя там на Морском? Скоро ты этих гадких бандитов поймаешь? Нет, он теперь потребует постоянных докладов, желательно — письменных…

— Ну, положим, не все такие…

— Как говорят в Одессе: «Об все не может быть и речи». Ну и таких достаточно. Всяко-разно — на нашу шею хватит.

Следственные методы работы по возбужденному прокуратурой уголовному делу эффект дали мизерный и не то что радужных — вообще никаких перспектив не сулили. К концу третьих суток расследования это стало ясно даже непрофессионалам. Сначала десятки, а потом и сотни листов протоколов допросов, экспертиз, запросов и ответов на официальных бланках, компьютерные распечатки ГАИ, фототаблицы — в сущности, все возможное и действительно важное уже было сделано, оставались только процессуальные конвульсии, позволяющие имитировать «движение» по делу до того предусмотренного законом дня, когда следователь с легкой душой спишет его в «глухари» и засунет в самый дальний угол сейфа.

— Понимаешь, Степаныч, формально это дело прекратить — раз плюнуть. — Старший следователь региональной прокуратуры по особо важным делам Ишков был старинным приятелем начальника отдела морской милиции, в кабинете которого сейчас сидел, и мог себе позволить говорить откровенно. — Преступник установлен, погиб и к ответственности привлечен уже быть не может — Кодекс дело прекратить позволяет. А соучастники — какие такие соучастники? Не было никаких соучастников. Машина там случайно мимо проезжала, испугался водитель стрельбы — дал деру. Ну не нашли твои сыщики этого важного свидетеля — что ж поделаешь? Свидетель — всего лишь свидетель, слава Богу, не единственный и погоды не делающий.