Ирина АРБЕНИНА
ЭЛИКСИР ВЕЧНОЙ МОЛОДОСТИ
— А как искупалась Царевна-Лягушка в волшебной воде первый раз, стала она как прежде… А как искупалась другой раз — стала даже краше и моложе, чем была раньше… И стали они тогда с мужем жить-поживать да добра наживать… Тут и сказочке конец, а кто слушал, тот…
— Молодец!
— Точно… Угадала. Ну, все, дружочек.
Мужчина захлопнул книгу.
— А почитай еще про “Молодильные яблоки”…
— Нет, все, дружочек мой, пора спать.
— Не хочется…
— Пора! Сон до двенадцати — это сон красоты… beauty sleep. Всем известно. Кто ложится спать до полуночи — долго остается молодым. Так что, давай-ка баиньки… Чтобы наутро щечки были у нас свежие-свежие и румяные — кровь с молоком.
— “Кровь с молоком”! Ужасное выражение, правда?
— Что же тут ужасного? Ну, кровь.., с молоком. В общем, характерное для фольклора выражение.., для сказок!
Крепкая мужская рука осторожно накинула на лампу шелковый платок. Разноцветный шелк при этом движении взлетел и распахнулся на мгновение, как крылья экзотической бабочки. Шелковая “бабочка” тут же “сложила крылья”, накрыла лампу, и свет в окне померк.
— Не выключай совсем свет, а то я боюсь.
— Чего ж тебе бояться? Я ведь всегда рядом. Спокойной ночи, дорогая.
— Спокойной ночи!
Когда голоса в спальне затихли, кто-то на улице, под окном, жадно прислушивающийся к этому разговору, неслышно и легко ступая по траве газона, отошел прочь… И через секунду уже растворился в темноте осенней ночи.
А трава сорта “green”, примятая легкими шагами маленьких белых кроссовок, тут же распрямилась, словно никто никогда по ней и не ходил. Трава сорта “green” была чудом садоводческого искусства. Как на воде, на ней не оставалось следов. Трава забывала о тех, кто по ней ступал.
Серая “Тойота” стояла на обочине. Дверца настежь…
Больше всего Светловой не хотелось останавливаться. И она даже попробовала себя убедить, что ничего не заметила. Но из этого фокуса ничего путного не вышло.
В том-то и дело, что заметила. Отлично Анна заметила, что голова водителя “Тойоты” беспомощно лежала на руле. Ничего не поделаешь. Пришлось останавливаться и сдавать назад.
Это оказалась девушка…
Голова ее действительно — Светловой не померещилось! — лежала на руле автомобиля.
Под ногами растеклась лужа крови.
Светлова заставила себя дотронуться до бессильно повисшей, словно плеть, руки.
Холодной руки.
Очень-очень холодной.
Бросить беспомощного человека на дороге — это, конечно, позорно… А бросить мертвеца? Ну, все равно ведь эта девушка уже мертвая… Рано или поздно ее обнаружит милиция. Нет, в общем, тоже ничего хорошего… Бросать неживого — тоже позорно.
Светлова тяжко вздохнула — это ведь надо так вляпаться! И, проклиная свою невезучесть, стала набирать номер на сотовом.
* * *
Милиция приехала довольно быстро. Но даже те полчаса, которые Светлова провела в ее ожидании, были явно не самыми веселыми в ее жизни.
Трасса в это безлюдное время совершенно пуста. Из предутренней туманной дымки выступали шевелящиеся от ветра деревья придорожных лесопосадок.
Мертвая женщина в машине — длинные светлые волосы закрывают ее лицо и тоже чуть шевелятся от сквозняка…
Именно от того, что Светлова не видела лица пострадавшей, ей стало очень страшно. Дотрагиваться до мертвой еще раз Анна не решалась. К тому же девушка явно уже не нуждалась в помощи. А нарушать положение.., хм-м.., трупа до приезда милиции… За это Светлову “товарищи милиционеры” явно не поблагодарят.
И Светлова, поеживаясь от утреннего холода и сырости, оглядывалась довольно затравленно по сторонам — то на качающуюся стену деревьев, то на неподвижную женщину в “Тойоте”.
Вот ее длинные светлые волосы опять зашевелились от ветра, и…
Ощущение ну просто как в детской страшилке:
«А мертвец вдруг как вскочит…»
В общем, обстановочка, когда непонятно даже несуеверному человеку, кого больше следует боятся — живых или мертвых, чистых или нечистых, реальных или призрачных…
Живых, кстати, почти и не было… Один раз пронесся мимо какой-то зачуханный “Москвич”. Причем было видно, как мужчина за рулем, панически оглядываясь, прибавляет скорость, развивая ее до поистине невиданной для этой модели отметки.
"Вот это правильно! — одобрила водилу Светлова. — Вот и умница! Вот так и должны вести себя умные мужчины на дороге: увидел дам, одна из которых явно нуждается в помощи, — и жми на газ! Живее будешь”.
Трусливый “Москвич” растворился в тумане. И опять явилось прежнее ощущение странной зыбкости и призрачности окружающего мира, из которых могло “соткаться” что угодно: хоть шекспировские “пузыри земли”, хоть бандиты с большой дороги.
Потому что это, собственно, и была та самая большая дорога. Трасса федерального значения. Дорога, по которой лежал путь Светловой к морю и отдыху.
Вечно опасаясь ненавязчивого отечественного сервиса, Светлова решила, что вполне одолеет этот путь без ночлега. Она рассчитывала, что если накачаться кофе и гнать почти без остановок, то через двадцать четыре, ну двадцать шесть часов, она прибудет из столицы на побережье. И тогда уж отоспится.
Собственно, так бы оно все и случилось. Еще часов восемь, и Анна уже была бы почти у цели… Да вот взяла сдуру и остановилась — жертва собственной чувствительности и глупости.
Наконец они появились.
Белобрысенький лейтенант в железных круглых, как у террориста-народовольца на портрете в школьном учебнике, очечках, прежде чем бросаться к мертвой девушке в “Тойоте”, цепко и внимательно оглядел живую. Причем, как показалось Светловой, не только цепко и внимательно, но и крайне удивленно. “Тойоту” лейтенант лишь мельком окинул предварительным беглым взглядом…
— Богул, — наконец представился он, очевидно, придя к каким-то своим, особым, ведомым только посвященным, милицейским умозаключениям. — Документы!
Аня протянула права.
— А паспорт?
— Ах, ну да… Вы ведь не гаишник! — Аня полезла в сумку за паспортом.
Лейтенант внимательнейшим образом изучил все странички краснокожей книжечки.
— Что здесь случилось? — Он наконец поднял на Аню глаза.
Аня кивнула на “Тойоту”:
— Я ехала мимо.., смотрю… Ну и остановилась, естественно.
— Естественно? — переспросил белобрысенький с таким насмешливым сомнением в голосе, что Светлова сразу поняла: общение с лейтенантом лично ей ничего хорошего не сулит.
— Да, естественно, — твердо повторила она.
— Значит, ехали мимо…, в четыре часа утра?
— Да.
— Увидели на обочине машину?
— Да.
Белобрысый наконец соизволил обратить внимание на девушку в “Тойоте”. Он дотронулся до ее руки и попробовал найти пульс.
Пульса он, конечно, не нашел — чего нет, того нет — и продолжал неспешную беседу:
— Значит, увидели мертвого водителя и остановились?
— Мне кажется, вы считаете это странным? — не выдержала Светлова.
— А вам это не кажется, — развеял последние надежды Светловой на справедливость белобрысый.
— Но почему?
— Как вам сказать… Я, в общем-то, нечасто встречаю молодых одиноких девушек, путешествующих в это время суток. К тому же… Если даже такая — молодая и одинокая! — девушка и столкнется с чем-то подобным, — белобрысый кивнул на “Тойоту”, — она скорее всего испугается и прибавит газу… А вы, получается, очень храбрая, очень отзывчивая и очень куда-то торопящаяся в четыре утра, так?
В голосе дознавателя было столько сарказма, что Светловой немедленно захотелось дать себе самой хорошего пинка. “Ну, все правильно, товарищ милиционер, ваш сарказм вполне уместен, ох как уместен, ибо дура, она и есть дура!"
— Да, — только и произнесла вслух Анна, вовремя сообразив, что многословие ей только повредит. Потому что многословие обычно сопутствует лживости, испугу, неискренности.
И Светлова решила быть лаконичной и не мешать белобрысому направлять неспешную беседу в нужное тому русло. А она пока понаблюдает, что это будет за русло такое, и подумает, что ей, собственно, делать и как ей из этого дерьма выбираться.
В это время лейтенант приподнял голову мертвой и откинул с ее лица спутавшиеся льняные волосы.
"Почти детское лицо… Лет семнадцать-восемнадцать?” — подумала про себя Аня.
— Обратите внимание, лейтенант, — подчеркнула все-таки Светлова, — что я не уехала с места происшествия.
— Обратил.
— Понимаете, лейтенант, я не уехала отсюда, хотя могла бы… Понимаете, могла бы просто посмотреть и уехать…
