На подлете к Истонвиллу Кейд разглядел пелену дыма, закрывавшую северную часть города. Он, конечно, догадывался, что дела обстоят скверно, но не думал, что настолько. Страх, который во время трехчасового перелета удавалось подавлять, снова завладел им. Ладони стали влажными, сердце колотилось. Страшно хотелось выпить.
Но уже зажглась надпись с требованием пристегнуть ремни и не курить, и он знал, что звать стюардессу бессмысленно – ничего не принесет, слишком поздно. Да он и так ей уже осточертел – за эти три часа она восемь раз приносила ему двойной виски. Место Кейда находилось в верхнем салоне самолета, стюардессе приходилось каждый раз подниматься-опускаться, и с каждым разом выражение недовольства на ее лице становилось все отчетливее. И хотя для его напряженных, издерганных нервов выпивка сейчас была жизненной необходимостью, он понял, что придется смириться и подождать приземления.
Кроме него самого на борту было еще два пассажира. Оно и понятно – только крайняя нужда могла погнать людей в Истонвилл, когда там такое происходит...
Пассажиров двадцать, а может и больше, вместе с которыми Кейд вылетел из Нью-Йорка, сошли в Атланте, а на борт поднялись эти двое: здоровенные, краснорожие амбалы в широкополых шляпах и костюмах невыразительного покроя. Они сидели через ряд от него, впереди. Кейд с беспокойством и тревогой слушал их приглушенные комментарии. Когда самолет заходил на посадку, один из них сказал:
– Глянь, Джек, какая дымина! Кажись, мы вовремя возвращаемся – к самой потехе.
– Ублюдки черномазые, – проворчал второй. – Надеюсь, они там все изжарятся.
Кейд съежился. Он украдкой покосился на свою поношенную дорожную сумку с символикой авиакомпании «Пан Ам» на боку. Сумка лежала на соседнем сиденье, и в ней была его камера и прочее снаряжение. Он благоразумно решил держать камеру в обычной сумке, а не в специальном футляре, который сразу бы выдал в нем фоторепортера. Было бы чистым безумием в такой обстановке открыто показывать, что ты намерен делать снимки.
– Думаешь, копы вмешаются? – спрашивал тип, которого звали Джеком.
Его попутчик хохотнул.
– Насколько я знаю Фреда, нет. Он не позволит этим молокососам испортить нам развлечение. Разве только в самом крайнем случае...
– А может, какой-нибудь ниггер уже успел настучать федеральным властям?
– Фред обещал мне держать под контролем все междугородные переговоры, и он это обещание сдержит. Нет, Брик, на этот раз мы хорошенько проучим всех этих черномазых, и никакой сукин сын со стороны нам в этом не помешает.
Кейд вытер лицо платком. Еще когда Мейтисон только вызвал его к себе, он, Кейд, уже почуял, что запахло жареным. И, входя в маленький запущенный кабинет Мейтисона, он интуитивно знал, что тот поручит ему исполнить этот смертельный номер. Кейд не винил Мейтисона. Не было редактора отдела новостей лучшего, чем Генри Мейтисон. Он прикрывал Кейда, когда тот ушел в трехнедельный запой. Он давал ему работу. Он прислушивался ко мнению Эда Бердика, что Кейд все еще остается гениальным фотографом, возможно, самым лучшим в мире, и ему надо дать шанс доказать это. Что ж, шанс ему дали, а он?..
Кейд в приступе стыда уцепился за сумку трясущимися, липкими от пота пальцами.
Ну, правда, на протяжении пяти месяцев он делал все, чтобы оправдать мнение Бердика: честно отрабатывал деньги Мейтисона, временами даже ловил восхищенный блеск в глазах шефа, когда выдавал ему на стол свои снимки. А уж Мейтисона пронять было трудно. Да, пять месяцев, а после – новый запой. Причина имелась. Серьезная причина, да только про нее не расскажешь трудоголику Мейтисону, для которого работа была всем, а женщины и все остальное мало что значили. Бессмысленно рассказывать ему про Хуану...
В течение последних трех недель Кейд завалил четыре важных задания, так что, когда Мейтисон вызвал его, репортер ожидал пинка под зад. И он понятия не имел, что делать, когда его вышвырнут на улицу. Кейд был болен. Он не мог спать. Ему нужно было выпивать не меньше пинты виски в день. Это был минимум. Он мог бы проглотить и больше, но деньги кончались: на его счету уже почти ничего не было. Он пропустил несколько выплат за автомобиль; из ценных вещей оставалась только камера и некоторые фотопринадлежности. Но с этим он согласился бы расстаться только после смерти.
– Садись, Вэл, – сказал Мейтисон. Он был невысок, лет на десять старше Кейда и похож на птицу. – Что-то неважнецкие у нас с тобой дела.
Кейд продолжал стоять, только вцепился дрожащими пальцами в спинку кресла. Его мучило похмелье. На лице – испарина, голова раскалывается, а в желудке – пугающая, грызущая боль.
– Не надо проповедей, – ответил он. – Все ясно. Рад был поработать на тебя и...
– Заткнись и сядь, – мягко сказал Мейтисон. Он извлек из ящика стола бутылку скотча и два стакана. Разлил и пододвинул один стакан Кейду. – Да садись же, Вэл.
Кейд глядел на выпивку. Секунду боролся с собой, затем принял стакан и осторожно отпил. Уселся. В стакане еще оставалось, но Кейд хотел продемонстрировать, что владеет собой. Не совладал – осушил до дна.
– Есть дело. Как раз для тебя, Вэл, – заявил Мейтисон, с сочувствием глядя на Кейда. Он пододвинул бутылку ближе к репортеру. – Валяй. Чувствую, тебе нужно.
Кейд притворился, что ничего не увидел и не услышал.
– Что за дело?
– «Синдикат тузов» надыбал горячую темку. И они хотят, чтобы ты ею занялся. Польза от этого будет и нам, и им, и тебе.
Работа на синдикат обычно означала хорошие деньги. Ты делаешь снимки, синдикат обеспечивает их публикацию по всему свету, прибыль пополам.
– Что за работа?
Кейд подумал, что если не пить какое-то время, то можно поправить денежные дела. А рука в это время наполняла стакан.
– Сегодня вечером в Истонвилле начинаются выступления борцов за гражданские права, – Мейтисон не глядел на Кейда. – Значит, завтра можно ожидать сильных беспорядков. Синдикат хочет, чтобы ты вылетел туда в девять утра.
Кейд медленно закрутил крышечку на бутылке. Он чувствовал холодок вдоль позвоночника.
– Почему не сегодня? – спросил он, с тоской глядя на виски в своем стакане.
– Не следует крутиться там слишком долго. Все надо провернуть оперативно: быстренько туда и быстренько обратно.
– Если получится обратно.
Мейтисон отпил глоток и не сказал ни слова.
После длинной паузы Кейд произнес:
– Последний раз, когда журналисты из Нью-Йорка пытались заснять такую вот заварушку, трое из них оказались в госпитале. Было разбито пять камер. И не появилось ни одного снимка.
– Именно поэтому «тузы» в них так заинтересованы.
Кейд допил стакан и попытался сфокусировать взгляд на лице Мейтисона.
– Тебе эти снимки тоже нужны?
– Да. Мне тоже. Синдикат пообещал мне сорвать большой куш с «Лайфа», если фотки будут первоклассными. – Мейтисон на минуту задумался, потом продолжил: – Тут мне агент из «Дженерал моторс» звонил. Спрашивал, будем ли мы оплачивать твои счета за автомобиль. Я сказал, что это не предусмотрено контрактом. – Снова пауза. – Эта работенка как раз для тебя, Вэл. Элис организует билеты. Вот сотня долларов на расходы. Если нужно, получишь еще. Ну так как?
– Я бы не назвал эту «работенку» приятной прогулкой, – ответил Кейд, чувствуя, как его сердце сжимается от страха. – Кто еще едет?
– Никто. И никто про это не знает. Если справишься, то считай, ты снова в деле.
Кейд провел ладонью по лицу.
– А если нет, то нет?
Мейтисон посмотрел на него задумчиво, взял синий карандаш и принялся черкать лежащую перед ним рукопись. То был знак, что разговор закончен.
Кейд угрюмо молчал. «Смертельный номер», – подумал он со страхом. И в то же время чувствовал, как в нем просыпается былое самоуважение. Этому способствовало и выпитое виски.
– Ладно. Покупайте билет, – сказал он. – К утру буду готов.
И неверной походкой, но соблюдая достоинство алкаша, он вышел из кабинета.
* * *
Пока Кейд шел по летному полю к зданию истонвиллского аэропорта, он мог видеть клубы дыма, поднимающиеся в безоблачное небо. Освещение казалось странным и даже зловещим – как при солнечном затмении.
Его попутчики шли впереди. Они энергично шагали в ногу, размахивая мускулистыми руками, как люди, знающие, куда и зачем направляются.
Кейд не спешил. Было жарко и влажно, и тяжелая сумка оттягивала плечо. Ему не хотелось выходить в город. Долг призывал броситься в самую гущу событий, но репортер с удовольствием остался бы в аэропорту. Кейд решил, что надо будет устроиться в отеле и все подробно разузнать – что и как. А там – видно будет. Но сначала надо выпить.
Он зашел в прохладное сумрачное здание аэропорта. Здесь никого не было, кроме двух его попутчиков. Они стояли у выхода в город и разговаривали с высоким крепким мужиком, одетым в спортивную рубашку с короткими рукавами и широкие брюки цвета хаки.
