Очнулся в больнице Святого Фомы, надо мной стоит доктор Пател.
Покачал головой, говорит:
— Какую захватывающую жизнь вы ведете, ребята.
О господи, мне было совсем кисло. Все тело болело. Я спрашиваю:
— Что, совсем плохо?
— Нос разбит. Я полагаю, об этом вы знаете.
Я кивнул. Зря, конечно: больно было ужасно. Доктор продолжил:
— Ничего больше не сломано, но вы весь как один большой синяк. Похоже, тот, кто вами занимался, хорошо знал, что делал. Побольнее и чтобы не очень навредить.
Я попросил его взять мои шмотки, поискать адрес могилы Джои. Он нашел. Я спросил:
— Можете об этом позаботиться?
— Да, конечно.
— Когда меня выпишут?
— Вам нужно отдохнуть.
Договорились, что я уйду утром; доктор накачал меня обезболивающими, дал с собой на несколько дней. Пока я там валялся, мне пришло в голову, что Джои, может быть, еще здесь. И я ему по-прежнему компанию составляю. Хотя совсем не так я себе это представлял.
ВЕЧЕРОМ В ВОСКРЕСЕНЬЕ ехал до дома на частнике. Попросил водилу:
— Можешь купить бутылку ирландского виски?
Подумал, что сам выйти из машины еще смогу.
Но вот залезть обратно — вряд ли.
Он кивнул. Я ему бабки даю, он говорит:
— Тебя что, автобусом переехало?
— Ага, черным.
— Это хреново. Вискарь какой-нибудь особенный?
— «Блэк Буш».
— Хороший выбор.
Он за секунду смотался, протягивает бутылку, говорит:
— Налей горячую ванну, и «Рэдокса»[17] туда.
— Да, спасибо.
Дома я передвигался, как инвалид, проглотил несколько таблеток обезболивающего.
Доктор Пател предупреждал: «Не принимайте их вместе с алкоголем».
Ага, щас. Открыл бутылку, глотнул хорошенько. Ох-хо-хонюшки, прям как будто осел лягнул. Очень норовистый осел. Включил радио. Трейси Чепмен, «Прости». Настроил. Открыл кран в ванной, пустил кипяток. Отхлебнул еще немного «Буша».
Час спустя я блестел от ванны и выпивки, боли совсем не чувствовал.
Нашел шерстяной банный халат, завернулся в него. На халате была монограмма, но я не разглядел букв. Позвонили в дверь. Я прошаркал, открыл.
Стоит Нортон, голову повесил, говорит:
— Господи, что они с тобой сделали?
— Все самое худшее.
Он посмотрел на банный халат, ничего не сказал, потом спросил:
— Войти можно?
— Почему нет?
Глянул на почти пустую бутылку:
— Расслабляешься?
Я проигнорировал вопрос, зашел, плюхнулся на софу. Сказал:
— Там в холодильнике пиво есть.
— Да, хлебну немного.
Открыл банку, сел напротив меня, говорит:
— Извини, Митч. Я думал, ты за мной подорвешь.
— А я не подорвал.
Он попытался возмутиться:
— А я тебе разве не сказал? Не говорил, что ли, если круто будет, сваливай?
— Я, наверное, забыл.
Он сделал большой глоток, посмотрел на меня:
— Не беспокойся, Митч, мы их сделаем, да?
Я совсем расклеился — и сердиться не мог. Оставим на потом. Он бросил на стол толстую пачку денег, сказал:
— Самое малое, что я могу заплатить, о'кей, старина?
— О'кей.
Пытаясь выглядеть дружелюбным, полюбопытствовал:
— А что за работу ты нашел?
Я ему все рассказал, даже как дворецкий толстяка отделал. Он говорит:
— Старуха?.. Так ты ее греть, что ли, будешь?
— Не пори чушь.
— Расскажи мне еще раз о «Серебряном призраке».
Черт бы побрал эту выпивку, но я рассказал, и, наверное, рассказал слишком много. Надо было видеть, как у него глаза загорелись. Но, как я уже сказал, я тогда вообще ничего не замечал. Он говорит:
— Пахнет поживой.
— Что?
— Надо бы зайти.
— Эй!
— Да ну, брось, Митч, все как в старые добрые дни… Будет тонна
бабла
ювелирка
картины.
Я поднялся — в банном халате я выглядел, конечно, не очень круто, — сказал:
— Билли, забудь об этом. Как ты думаешь, копы кого первым дернут?
— Да ладно, просто сказал. Я пойду.
В дверях я предупредил:
— Я серьезно, Билли, держись от этого дома подальше.
— Ладно, Митч, век воли не видать.
Опять в койку. Посмотрел на остатки «Буша». Сон сморил меня раньше, чем я дотянулся до бутылки. И я был очень рад этому, когда проснулся утром в понедельник — потрепанный и грязный, но более или менее готовый к работе.
Зазвонил телефон. Доктор Пател. Он организовал всё, что нужно для похорон, и спрашивал, нужны ли какие-нибудь дополнительные услуги. Я сказал, что нет. Джои похоронят во вторник вечером. Я поблагодарил доктора, и тот повесил трубку.
Вы же знаете, метро у нас на последнем издыхании, поэтому иногда приходится ездить на автобусе. И снова Холланд-парк показался чуть ли не другой планетой.
Джордан открыл входную дверь, как только я к ней подошел. Посмотрел на меня неодобрительно, говорит:
— Несчастный случай?
— Слишком усердная тренировка.
— Вам здесь нельзя.
— Что, простите?
— Для работников вход через задний двор.
Мы обменялись взглядами, я запомнил это на будущее.
С заднего двора зашел в кухню. Выглядела она как в «Слуге». И, увы, за кухонным столом не было Сары Майлз.[18] Вошел Джордан, предложил:
— Чай… кофе?
— Кофе сойдет.
Он начал прилаживать фильтры, я спросил:
— Кофе настоящий?
Он натянуто улыбнулся, махнул рукой на шкаф и сказал:
— Здесь мюсли, кукурузные хлопья, хлеб для тостов. Что хотите.
Я кивнул. Он посмотрел на меня, добавил:
— Или вы привыкли к овсянке?
Теперь была моя очередь натянуто улыбнуться. Я спросил:
— Вы тут один за всех?
— Мадам больше никто не нужен.
Кофе закипел. Запах был отменный, это точно. Одно из постоянных разочарований: кофе никогда на вкус не бывает так же хорош, как его аромат. Взял чашку, попробовал, говорю:
— Черт, хороший кофе.
Он поднял указательный палец, говорит:
— Мадам не позволяет ругаться в доме.
— А она нас слышит?
Ответа не последовало. Я достал пару таблеток болеутоляющего, проглотил их, запил кофе. Джордан спросил:
— Сильно болит?
— А вы как думаете?
Он вышел. Вернулся с какими-то пакетиками, сказал:
— Размешайте один в стакане воды, эта штука просто чудеса творит.
Терять мне было нечего, взял стакан, разорвал пакетик, высыпал, добавил воды. Вода стала розовой.
— Красивый цвет.
— Мадам получает их из Швейцарии.
Я выпил: вкус сладковатый, но не противный. Говорю:
— Хоть я и люблю поболтать, но пойду-ка лучше поработаю.
Джордан мне:
— Вы ведь здесь для этого, не так ли?
В гараже я еще раз восхитился «роллс-ройсом». Я бы дорого дал, чтобы на нем порулить. Долго переодевался в комбинезон. Нос болел как сволочь. Сверился с графиком работ:
Понедельник — покраска.
Очень хорошо. Оконные рамы и ставни действительно не мешало покрасить… Вытащил лестницу, принялся смешивать краску. Прошло полчаса, и я почувствовал облегчение. Боль, которая корежила мое тело, ушла. Я сказал вслух:
— Господи, благослови Швейцарию.
Одна из самых полезных вещей в тюрьме — это плеер «Уокмен». «Уокмен», и еще телохранитель. Надеваешь наушники — и улетаешь. Но на прогулке этого делать не стоит. Тут ты обязан быть бдительным на все сто процентов.
Прислонил лестницу к стене, надел наушники. На кассете была Мэри Блэк.
Она зажигательно пела «Все еще верую» — странные молитвы в неподходящих местах.
Веруйте.
Войдя в рабочий ритм, я даже не заметил, как оказался у окна спальни. Увидел кровать под балдахином. Потом появилась Лилиан в шелковом халате. Я подумал: «Ого, лучше свалить отсюда».
Но даже не пошевелился.
Она сняла халат. Охренительно голая. Тело в великолепной форме. У меня встал. Потом она начала медленно одеваться. Черные чулки и шелковое нижнее белье. Посмотрела вверх, улыбнулась одними уголками губ. Я отодвинул лестницу, мозги аж вскипели. Мэри Блэк пела «Ярко синюю розу», но я уже не слушал. Передвинул лестницу к другому окну, занялся им.
Весь остаток дня я не видел Лилиан. Но она засела мне в мозг, как раскаленный уголь. Подошло время ланча, я отправился на кухню. На столе аккуратно разложены сэндвичи. Рядом ваза с фруктами. В доме ни звука. Я перекусил в тишине, вышел покурить. Пришел Джордан с хозяйской половины. Я сказал:
— Вы совсем не шумите.
— А зачем?
На это ответить нечего. Я и не стал отвечать.
Подумал: «Да пошел он» — и занялся сигареткой. Он стоял, наблюдал за мной. Потом заметил:
— Вы хорошо работаете.
— Рад, что вам нравится.
Помолчали. Я сказал себе: пусть копает. Он спросил:
