— Понятно, — Дима кивнул.
— Снято! — крикнул тем временем Миша. — Всем спасибо.
Его реплика прозвучала примерно как: «Ну хоть что-то мы сегодня сделали». Судя по лицу Миши, он остался не очень доволен, но время поджимало.
— Снимаем эпизод двенадцатый, — объявила помреж. — Ведьмы свободны. Вова, ты тоже свободен. Напоминаю, завтра в одиннадцать в четвертом павильоне. «Мышеловка». И попрошу без опозданий.
Рабочие принялись спешно снимать рельсы, переносить юпитеры и вспомогательные прожекторы. Оператор возился с камерой.
Юный Вова тут же улетучился. Жунов и актриска продолжали самозабвенно целоваться. Подошла Наташа.
— Ну и как впечатление? — спросила она, нервно усмехнувшись.
— Нормально, — спокойно ответил Дима. — Вашему Мише характер бы порезче.
— Какой есть, другого нет, — ответила она. — Тяжелее тому, кто больше заинтересован. Знаешь, сколько сейчас невостребованных режиссеров? Кино — бизнес такой. Хочешь снимать, спрячь гордость подальше, держи свое мнение при себе и делай то, что говорят.
— На хрен нужна такая работа? — абстрактно поинтересовался Борик.
— Мы ее любим, — ответила ему Наташа. — А почему твой Чингиз не приехал? — спросила она Диму.
— У него дела, — пожал плечами тот.
— Понятно. Я сейчас пойду переодеваться. Ты со мной? Или здесь побудешь?
— Постою посмотрю, — улыбнулся Дима. — Мне интересно.
— Как хочешь. Только в склоки не ввязывайся. Это наши внутренние дела. — Наташа чмокнула его в щеку. — Скоро вернусь.
— Хорошо.
Миша взял сценарий, прошелся по площадке.
— Леша, иди сюда.
— Зачем? — Жунов продолжал обжимать свою новую пассию.
— Давай обговорим сцену. Я хочу, чтобы ты понял концепцию этого эпизода.
— Да я и так все сделаю, Миш, — тот отмахнулся, даже не оборачиваясь. — Мы что, «Войну и мир» снимаем? Или «Броненосец „Потемкин“»?
Актриска засмеялась, обожающе взглянула на своего кумира.
— Леша, — тон у Миши стал холодно-ровным, — поднимись, пожалуйста, на площадку.
— Миш, я занят. Ты же видишь. Не волнуйся, я все сделаю как надо. Я — профессионал как-никак.
Жунов вновь вернулся к объятиям. Миша оглянулся на отвернувшуюся, якобы ничего не слышащую помрежа, на слишком усердно возящегося с камерой оператора, на посмеивающихся рабочих, укладывающих рельсы для «долли», на звукооператора, «увлеченно» пристраивающего «журавля» на новом пятачке, на Диму. Тот стоял, скрестив руки на груди, с интересом ожидая дальнейшей реакции режиссера.
— Леша, прошу тебя по-хорошему, оставь эту потаскуху и поднимись на площадку.
Жунов, пафосно разыгрывая негодование, поднялся.
— Ты что себе позволяешь? И кто здесь потаскуха?
На колосниках заржали в голос, крикнули:
— Миша, а дайте ему в морду!
Жунов вспыхнул:
— Ну все, с меня хватит. Я не могу работать в такой обстановке.
Он резко развернулся и вышел из павильона. Актриска возмущенно фыркнула и направилась следом. Похоже, рядом с Жуновым она почувствовала себя «за каменной стеной».
Миша вздохнул:
— Закончили на сегодня. — Сказал помрежу: — Скажите Наташе, что она свободна. Судя по всему, мы все теперь долго будем свободны.
— Мишаня, — вдруг подал голос оператор. — Да ну его в ж…у, этого п…деныша. Не расстраивайся. Было бы из-за кого. Придет сам. Потерпи пару дней.
— Правда, Михал Михалыч, — поддакнула помреж, прежде чем «испариться».
— Видели? — спросил, поднимаясь с тележки, сценарист. — То самое, о чем я вам говорил. Миша! — Он вдруг резко повернулся к помосту. — Я с этим козлом больше работать не буду! Достало меня!!! Можешь снять мою фамилию с титров. Мне все равно! — и, размахнувшись, швырнул сценарий на съемочную площадку.
Тонкая папка, пролетев через половину павильона, шлепнулась на бетонный пол. Сценарист криво усмехнулся и вышел.
Щелкнул тумблер, юпитер погас, в павильоне сразу стало темно. Рабочие, тихо переговариваясь между собой, потянулись к выходу.
— Михал Михалыч, я могу идти? — донеслось с колосников.
— Иди, Гриш, иди, — устало ответил Миша. Он подошел к краю площадки, присел, свесив ноги с помоста. — Видал? — спросил он невесело Диму. — А ты говоришь, Родригес… На хрен. — Он оглядел павильон, вздохнул: — Кранты картине.
— Почему?
— Дядя этого козла позвонит, потребует извиниться, а я не могу уже. — Миша чиркнул ладонью по горлу. — Вот он у меня где сидит. Тот не переведет завтра деньги, декорации разберут, а павильон потом освободится только месяца через три. — Режиссер покачал головой. — Олег еще дверью хлопнул.
— Отойдет.
— Думаешь?
— Уверен. Он полностью гонорар получил?
— Половину.
— Тогда вернется. Есть всем надо.
Миша вздохнул.
— Блин, ну почему в этой стране всегда все через задницу? Гланды — через ж…у, аппендицит — через рот… — Дима поднял сценарий, положил на помост.
Миша даже не взглянул на папку. — Когда-нибудь мы будем нормально жить?
— Успокойся, — Дима остановился рядом. Он бы, пожалуй, тоже присел, если бы не был в свадебном костюме. — Все наладится.
— Твоими бы устами…
Несмотря на знак, запрещающий курить, Миша достал из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой.
— На свадьбу-то поедешь? — спросил Дима.
Миша хмыкнул:
— Да Наташка приглашала, но я даже не знаю… Да и без костюма неловко.
— В реквизите подбери, — Дима улыбнулся. — Поехали. Я тебя приглашаю.
— Ну, когда очень настойчиво приглашают, отказываться некрасиво. — Миша сполз с помоста. — Сейчас погляжу, что из костюмов там есть. И ребят соберу, кто поедет. Встретимся на главной проходной.
— Давай, — Дима проводил режиссера взглядом, посмотрел на сиротливо лежащий сценарий, подхватил его, свернул трубочкой, сунул в карман. Кивнул Борику: — Пошли. Наташу возьмем и к этому… «Марлону Брандо» заглянем по дороге.
— Зачем? — не понял тот.
— На свадьбу позвать хочу.
— Да ему репу хорошенько надо начистить, а не на свадьбу звать, — осклабился Борик.
— Пошли, пошли…
* * *
Степан заскучал. Он специально не поехал в ЗАГС, чтобы досадить отцу, а прибыл в пансионат уже после начала банкета, даже не потрудившись переодеться в специально привезенный охранниками черный хвастливый смокинг. В гробу он видел все эти приличия. Нет, Степан не питал неприязни к брату и не хотел его обидеть. Это был всего лишь протест против давления отца. В конце концов, он, Степан, уже не в детсадовском возрасте и сам знает, что и как ему делать.
По дороге, несмотря на наказ отца, успел принять «двести граммов для разгона» и теперь чувствовал себя вполне прилично. Другое дело, что Степан не любил показушно-торжественные мероприятия.
Надо признать, дирекция пансионата, понимая, КАКОГО клиента принимает, постаралась. Подъездные дорожки расцвечивала праздничная иллюминация. Брызгали огнями фейерверки, слепящие лучи разноцветных прожекторов вычерчивали в ночном небе замысловатые узоры. Украшенные гирляндами повозки с впряженными в них четверками белых коней выстроились у основного корпуса, готовясь принять и прокатить подгулявших «дорогих» гостей. Кучеры были одеты в богатые красные ливреи. Даже охрана, маячившая повсюду, не могла испортить праздничной атмосферы. Обстановка пансионата поражала воображение. Цветные витражи, изображающие сосновый бор, нарядно украшенный зал, столы длиной с аэродромную полосу, заставленные такими блюдами, о которых большинство могло только мечтать. Советник предлагал выписать поваров из лучших ресторанов города, но директор пансионата уверил, что их повар сумеет обслужить гостей по самому высокому классу. Не обманул. Вышколенная до умопомрачения обслуга. Такую, наверное, готовили только до революции. Просто эти слишком хорошо сохранились. Присутствовал даже святой отец в серебристо-золотых одеждах, освятивший столы и номер, где молодоженам предстояло провести первую брачную ночь. Степан ухмыльнулся. Он всегда подозревал, что отец склонен к лицемерию и театральным эффектам.
Невеста, точеную фигурку которой скрывала длинная фата, спускающаяся белыми складками. Жених в белом, идеально сидящем фраке. Негромкий блюз в исполнении стоящего на невысокой эстраде оркестра. И, конечно, море цветов. Многочисленные гости уже расселись по своим местам и успели выпить за здоровье новобрачных. И, наверное, не один раз. То, что их пригласили на свадьбу, было знаком высочайшего внимания со стороны «папы» одной из самых влиятельных бригад в городе. Приглашение давало право в случае нужды обращаться к Вячеславу Аркадьевичу со своими проблемами. Конечно, большинство присутствующих никогда этой возможностью не воспользуются, но сам по себе факт уже стоил немало. Кроха мог очень многое. Почти все.
