— На ногах не стоишь! Размазня, зачем на ринг полез? Смотри, этот сопляк тебя за противника не считает.
Исаков вздрогнул, ему стало холодно, по коже пробежали мурашки, он двинулся вперед, увидел, как противник улыбнулся, что-то сказал тренеру, и они ударили перчатками друг друга. Именно этого Исакову не хватало, разозлился. По-настоящему, как умел злиться когда-то, оставаясь спокойным и сосредоточенным. Он вновь занял центр ринга. Думаешь, уже выиграл, мальчик? Ну-ну!
Он чувствовал, что сил у него осталось секунд на тридцать настоящего боя. Следовательно, надо протянуть две с половиной минуты, выдать все под занавес.
Несколько секунд Исаков вяло защищался, когда же Фролов стал небрежен в защите, встретил его таким точным и жестким прямым, что юноша закачался. Исаков чуть было не бросился добивать, но вовремя сдержался, и бой пошел по нужному руслу. Пока Фролов оправился, пока он соображал, как продолжать бой, шло время.
Исаков видел, как тренер Фролова хватается за голову, но сам Фролов этого не видел.
Пошла вторая минута, бой был чисто ничейным. Еще немного!
Пора! Исаков пошел в атаку!
Немногие в зале поняли, что произошло, но такие ветераны, как Седов и Пухов, переглянулись и встали со своих мест. Исаков был их чемпион, когда-то именно их он сбивал с ног, лишал славы, титулов, интересных поездок за границу. Хотя сегодня они дружно негодовали, что Петр посмел выйти на ринг, где наверняка потерпит поражение не только Петр Исаков, но и заслуженный мастер спорта Валентин Седов и мастер спорта Константин Пухов, — сейчас они, стоя, приветствовали Исакова. Был единственный шанс на победу, и Петр его использовал полностью.
Придерживая сползающий халат, стараясь не качаться, не глядя по сторонам, Исаков прошел сквозь строй болельщиков, протиснулся в раздевалку. За ним, перекинув через плечо перчатки и полотенце, шел Островерхов. Потеснив болельщиков, он закрыл дверь.
— Все! Все! Кончилось представление! За игра приходите.
Мокрый от пота, тяжело дыша, Исаков выпил несколько глотков боржоми, а остатки вылил на голову.
Островерхов подвинул Исакову чемодан, хотел похвалить, обнять Петра, не сумел, нарочито грубо сказал:
— Бровь покажи, — он взял его за подбородок, повернул к свету. Осмотрев вспухшую бровь, быстро погладил Исакова по мокрым волосам, уже на выходе пробормотал: — До завтра, Петр. На ночь пару столовых ложек валерьяны выпей, иначе не заснешь.
В зале проходили последние схватки тяжеловесов, поэтому в коридоре не было ни души. Исаков подошел к буфету, здесь его слегка толкнули сначала с одной стороны, затем с другой. Он оглянулся и увидел Седова и Пухова. Исаков улыбнулся распухшими губами, хотел обнять друзей, они посторонились, и Исаков опустил руки. Боксеры переглянулись, взяли его под локти, вывели на лестничную площадку с дверью, над которой горела надпись: «Запасный выход».
— Рад вас видеть, ребята.
— Ясное дело, — Седов закурил, угостил товарища. — По мне, так лучше бы тебя и не видеть. Насмотрелся.
— Подожди, Валя, — остановил приятеля Пухов, погасив папиросу о каблук, спросил:— Что-нибудь случилось, Петр?
— Ничего, — Исаков отвернулся.
— Ты подожди, — снова повторил Пухов, крепко взял его за рукав. — Так не пойдет, Петр. Что случилось-то?
— Мо-жет, объяснишь? — неожиданно заикаясь, спросил Седов. — Ты ведь не только себя на позор вытащил.
— Выиграл все-таки, — попытался отшутиться Исаков.
— Что случилось, спрашиваю? — Седов смотрел угрюмо в упор.
Исакова обрадовала настойчивость старых товарищей, их уверенность, что без крайней необходимости он на ринг не вернулся бы.
— Вы знаете, что я на Петровке работаю?
— Ну? — почти в один голос нетерпеливо спросили боксеры.
Он коротко, без подробностей, не упоминая о смерти Федякина, рассказал о случившемся. Впервые ему не пришлось доказывать, что преступник боксер. Ребята все поняли с полуслова.
— Матерый подлюга! — выругался Пухов. — Ты, значит, решил нас собрать и проверить? На ринг полез...
— Брек, Валя! — прервал товарища Седов. — Это наше дело. Общее. Нас всех испачкали. Сами искать будем, всех переберем, каждого руками пощупаем.
Исаков дал товарищам фоторобот — рисованный портрет преступника, сделанный в научно-техническом отделе на основании показаний солдат. Отдавая Седову карточку, Исаков предупредил, что свидетели путаются, возможна ошибка.
Седов и Пухов сидели на лавочке на аллее Ленинградского проспекта, прямо напротив Дворца спорта. Наступили сумерки, друзья расположились под фонарем, в свете которого рассматривали фоторобот разыскиваемого преступника.
— Тип лица, такой тип лица у половины людей. Ничего примечательного. Левша... — говорил Пухов.
Седов молча смотрел на фотографию, вспоминал.
— От среднего до полутяжелого, — Седов помолчал. — Кто у нас бил левой в этих весовых категориях... Неужели не вспомнил?
Некоторое время друзья молчали, затем Седов вытащил из кармана горсть мелочи, нашел двухкопеечную монету, протянул приятелю.
— Позвони жене, скажи, что задерживаешь до утра.
— Какой жене? — Пухов смотрел удивленно. — Я же холостой.
— Моей жене. Соври что-нибудь, — Седов сунул приятелю монету, втолкнул в будку. — Будем искать эту подлюгу. Петру нельзя завтра выходить на ринг.
Супруга Седова обозвала их алкоголиками и повесила трубку.
— Не надо жениться, Костя, — философски реагировал Седов. — Выворачивай карманы.
Седов с Пуховым гнали машину из одного адреса в другой. Их визиты не встречали овациями. Так и младший научный сотрудник Кирилл Иванович Карасев, когда его разбудили приятели, не подпрыгнул от восторга, сидел на кровати в одних трусах, сучил босыми ногами, испуганно смотрел на Пухова и Седова.
— Ошалели совсем. Баламуты, — он отыскал тапочки, накинул одеяло, пересел за стол. Теперь прямо над его головой оказался большой портрет — молодой мускулистый парень прикрывал подбородок боксерскими перчатками, хитро щурил глаза.
Хозяин натянул плотнее одеяло, зябко поежился.
— Дай еще глянуть, — сказал он стоявшему рядом Седову, взял фоторобот, протер глаза и, вытянув руку с карточкой, стал разглядывать. — Валюха, на тумбочке очки.
Седов передал ему очки, хозяин надел их, посмотрел на карточку, покачал головой.
— Мертвец какой-то. Морда-то неживая. Левша, говорите?
Сидевший напротив него Пухов вынул авторучку и блокнот, что-то написал, вычеркнул фамилию хозяина из длинного списка.
— Ну? — нетерпеливо спросил Седов.
— Не помню, — хозяин бросил карточку, снова зевнул, окончательно проснувшись, возмутился: — Вы ошалели? Ночью врываться...
— Спокойно, Карась, — Седов погладил хозяина по лысеющей голове. — Утром все на работу уедут. У тебя фонарь есть?
— Что? Какой фонарь?
— Электрический, с батарейками, — ответил Пухов. — И десять рублей.
Хозяин вздохнул, шлепая туфлями, подошел к шкафу, пошарил на полке, достал электрический фонарик.
— Ведь не отдадите... А денег нет у меня. — Увидев на лицах приятелей недоверие, он повторил: — Честно нет.
Пухов осуждающе покачал головой. Седов взял хозяина за плечо.
— В пятьдесят шестом и Риге я тебе обеды отдавал?
— Вспомнил. Ты вес гнал. Потому и отдавал.
— Я тебе в Вильнюсе совсем новые боксерки отдал, деньги где? — перегнулся через стол Пухов.
— Не помню, — хозяин поморщился.
— В пятьдесят треть...
— Дай червонец, Карась. Добром прошу! — Седов тряхнул хозяина, поднял со стула.
Пухов вскочил, снял со стены портрет молодого боксера, поставил перед хозяином.
— Дай деньги, Карась! Вещами возьмем!
Поняв, что сопротивление бесполезно, хозяин расстался с последней пятеркой, облегченно вздохнув, закрыл за ночными визитерами дверь.
На счетчике такси выпрыгнула цифра пятнадцать.
Пухов вычеркнул в блокноте очередную фамилию, обратился к дремавшему рядом Седову.
— Шабаш, Валюха, по домам.
— Неужто все? — Седов зевнул, протянул руку к блокноту.
Пухов спрятал блокнот в карман, быстро застегнул пуговицы.
— Хватит! — Пухов попытался сделать серьезное лицо. — Этот Исаков всю жизнь заставляет меня ишачить! — он с каждым словом распалялся все больше.
— Он тебя не просил.
— Кого он в жизни просил? — Пухов смотрел возмущенно. — Он просить не подумает, ты сам, по доброй воле, в лепешку расшибешься. Он потом только глянет: мол, ладно, согласен, ты тоже человек!
— Ты чего это вдруг? — Седов недоуменно смотрел на товарища.
— Я вот езжу, врываюсь в дома, людей бужу, ругаюсь! — Пухов повернулся к водителю, тот спокойно дремал, довольный подвернувшимися ночью клиентами. — Задумался, вспоминать начал, — спокойно продолжал Пухов. — В пятьдесят пятом он на сборах появился, еще никто, мальчонка, сопля худющая.
