— Домой?
— Она плохо себя почувствовала, поэтому и уехала. — Тяжелая челюсть опустилась, явив белозубую улыбку. — Рейдун позволяет слушателям магистратуры работать в своем кабинете. Она не вредная.
— С ней что-то серьезное?
— Понятия не имею. Нет, вряд ли. Рейдун редко болеет.
Рейдун Вестли собрала вещи и уехала пару часов назад. Элизабет собрала вещи и уехала пару часов назад.
— Мне очень нужно с ней поговорить, — сказал Фрёлик. — Мы с ней договаривались…
В кабинете Рейдун Вестли царил идеальный порядок. Общее впечатление портила только теплая куртка с капюшоном, которую блондинка небрежно бросила на стол в углу. Видимо, она вполне освоилась в кабинете преподавательницы.
— Если у вас важное дело, позвоните ей домой.
— Да, конечно. У вас есть ее домашний телефон?
Блондинка задумчиво сдвинула брови.
— Рейдун одна из немногих преподавательниц, у которых есть визитные карточки, — сообщила она, выдвигая ящик стола. — Обычно она держит здесь несколько штук. Ну вот, пожалуйста! — Мощный подбородок снова опустился в улыбке. Блондинка протянула карточку.
Фрёлик читал адрес в лифте, спускаясь вниз. Рейдун Вестли жила в Люсейорде.
Сев в машину, он сразу набрал ее домашний номер. Снова длинные гудки. Она не подходила. Через пять гудков на том конце послышался щелчок: звонок автоматически переключился на другой номер. Значит, ее нет дома. Еще два гудка — и она ответила.
— Говорит Рейдун. — Голос был звонкий; фоном слышался ровный гул. Фрёлик понимал, что это значит: Рейдун куда-то едет на машине.
— Меня зовут Франк Фрёлик. Я хотел бы поговорить с вами.
Молчание.
— Речь пойдет об Элизабет Фаремо.
Собеседница нажала отбой. Фрёлик посмотрел на дисплей. Да, он и сам боялся разговора с ней, но Рейдун Вестли, должно быть, боялась еще больше. Ее странное поведение вынудило его немедленно перезвонить. Длинные гудки. Потом переключение на автоответчик.
Фрёлик понял, что сыт по горло. Он страшно устал. К тому же его положение выглядело просто нелепым. Он отчетливо слышал голос Гунарстранны: «Подстава! Конечно, тебя подставили, Фрёлик!»
Он решил взять все накопившиеся отгулы, потому что… а почему, собственно? Потому что Элизабет Фаремо покрывает своего братца? Или ему захотелось спрятаться от стыда?
Убит совсем молодой парень. Но может быть, Элизабет все-таки говорит правду? Почему она обязательно должна лгать? Элизабет всегда уходила от него по ночам, выбиралась украдкой, чтобы не разбудить его. Возможно, в ту ночь все было именно так, как она показала на суде. Элизабет вернулась к себе домой. Несколько часов просидела с братом, и вдруг в дверь их квартиры ни с того ни с сего звонит полиция. Но ведь их взяли по наводке! Трудность в том, что ему ничего не известно о человеке, который навел полицию на их след… Кто настучал на Фаремо и его дружков и почему?
Фрёлик, не раздумывая больше, повернул домой. Темнело; начинался час пик. Он в отпуске. Делать ему совершенно нечего. Чем занимается норвежский мужчина, когда ему нечего делать? Выпивает рюмочку или… пять. Франк Фрёлик поехал в торговый центр в Манглеруде.
Он решил прогуляться по пивным и барам. Выпил пару светлого в соседнем заведении. Официально оно называлось «Ресторан Олимпийский», но местные жители звали его «Грёнланнской розой». Зал был наполовину пуст. Здешние завсегдатаи не были простыми забулдыгами. В основном они жили по соседству, а в «Розу» приходили не только выпить пива, но и обстоятельно побеседовать.
Франк Фрёлик сел за столик и стал наблюдать за посетителями. Тощие, проспиртованные насквозь мужчины шагали в туалет на негнущихся ногах — как будто балансировали на ходулях. Фрёлик решил сменить дислокацию. Ему хотелось найти местечко поуютнее, где он смог бы застрять надолго. Он отправился на Центральный вокзал, в бар у платформы номер два старого Эстбанехалле. Там было не протолкнуться от пассажиров. В основном в баре коротали время жители пригородов, которые работали в столице. Кроме них, за столиками сидели люди из Мосса и Ски с чемоданами. Они согревались пивком перед тем, как переправиться на пароме в Данию. Из динамиков неслось «He Ain’t Heavy, He’s My Brother» в исполнении The Hollies; какие-то тетки в лыжных костюмах громко подпевали. Фрёлик посмотрелся в зеркало — ну просто марсианин на Плутоне. Он машинально выпил еще пару пива, наблюдая, как два наркодилера, его старые знакомые, продают травку каким-то сопливым девчонкам. Фрёлик поднял бокал. Вот повезло-то, что он сегодня не на дежурстве! Сегодня ему на все наплевать! Но наркодилеры насторожились, как дикие зверьки. Их встревожила пассивность Фрёлика. Видимо, они все истолковали неправильно. Допив пиво, Фрёлик двинулся дальше, на улицу Карла-Юхана. Остановился на перекрестке с Дроннингенгате и задумался. Здесь забегаловки на каждом шагу. С какой начать? И вдруг откуда ни возьмись к нему подошел еще один старый знакомый:
— Франки, пивка хочешь?
Фрёлик покачал головой и зашагал в сторону площади Ернбанетург. Можно ли пасть ниже, чем позволить угощать тебя пивом рецидивисту, которого неведомо сколько раз арестовывал? Нет, наверное, лучше податься в западную часть города.
Он сел в первый подошедший трамвай, чуть не упал на Принсегате, когда трамвай качнуло, ухватился за ремень. Сойдя в конце Контраскъер, добрался до площади Фритьофа Нансена и решил начать с угла и пройтись по всем питейным заведениям, расположенным в окрестностях Ратуши.
Переходить из одного бара в другой было все труднее, хотя пьяным он себя не чувствовал; только время от времени испытывал острое желание опорожнить мочевой пузырь. Через пару часов он, пошатываясь, вошел в бар отеля «Континентал». Именно здесь на стене раньше висели оригиналы картин Мунка, именно в «Континентале» останавливаются богачи, которые с нетерпением ждут выходных, когда можно примерить новые брюки для гольфа. А стенки там подпирают холеные красотки с наметанным глазом на богатство. В таком месте полицейскому в отпуске можно появляться небритым. Здесь его никто не узнает!
Фрёлик плюхнулся на диван в центре зала и заказал виски. После того как он потребовал повторить, запил виски пивом, опрокинул бокал и попытался вытереть лужу скатертью с соседнего столика, его вежливо попросили уйти. «Жизнь-то налаживается, — подумал Фрёлик. — Если я прямо сейчас разыграю все свои карты, меня еще до утра отправят протрезвляться за решетку».
— Я н-не пьян, — сообщил он девице, которой поручили незавидную работенку — выпроводить его вон. — Н-просто страдаю от п-проблем с синхронизацией. — Он встал, очень радуясь, что может произнести такое длинное и трудное слово.
Выйдя, он едва не налетел на Эмиля Иттерьерде. Иттерьерде, должно быть, тоже решил прогуляться по злачным местам. Его лицо стало красным, почти багровым. Пока Фрёлик и Иттерьерде стояли и задумчиво разглядывали друг друга, Иттерьерде пришлось ухватиться за фонарный столб, чтобы не упасть. Вместе они доковыляли до угла и свернули на Университетгата. Там их ждало несколько баров. И у Фрёлика еще не закончились деньги.
Был вечер, а может, и ночь — во всяком случае, прошло много времени, прежде чем они с Иттерьерде очутились за столиком в кафе «Фиаско». «Да, — решил Фрёлик, — наверное, ночь». Он пил пиво, прилагая все силы, чтобы не свалиться с высокого барного табурета, и притворяясь, будто слушает Иттерьерде. Грохотала музыка, и Иттерьерде приходилось кричать, чтобы Фрёлик его расслышал.
— Она была из Аргентины! — заорал Иттерьерде.
Фрёлик поставил пол-литровую кружку на стол и поморщился. Скорее бы Иттерьерде заткнулся.
— Но я понял это только потом! — завопил Иттерьерде.
— Что ты понял?! — крикнул в ответ Фрёлик.
— Что она из Аргентины. Понимаешь, она была на мели, и я подбрасывал ей сигареты и еду. Дураком я был, когда сел в тот автобус! Но время четыре утра, а я хотел поехать в Милан. В общем, я сел в автобус, а она подошла и села рядом. Сказала, что потратила все деньги на аренду машин и дорогие отели в Париже и Риме. И теперь до обратного рейса из Парижа еще целых две недели, а ей нужно где-то жить…
Иттерьерде ненадолго замолчал. Подкрепился пивом, набрал в грудь воздух.
— Ты вообще сейчас о чем? — спросил Фрёлик.
— О моем отпуске! — ответил Иттерьерде. — Давай пей!
Фрёлик поднял голову. В таком случае невозможно было услышать даже собственные мысли. Наконец в музыке наступила пауза. Но ненадолго. Кто-то поставил Спрингстина. Один аккорд, один гитарный рифф: «Рожденный в США».
Фрёлику хотелось отпустить какое-нибудь остроумное замечание, доказать, что он не собирается разваливаться на куски. Но вместо этого пришлось напрячь все силы, чтобы не свалиться с табурета. Он вцепился в кружку и сказал:
