Софья выжила. Единственный пассажир последней электрички, вышедший на этой маленькой станции, заметив два тела валяющиеся в крови на платформе, забил тревогу, закричал, остановил электричку, несколько пассажиров бросились ему на помощь, обнаружили что у Софьи еле, но все-таки бьется пульс, на той же электричке повезли её в город в больницу, и попала она совершенно случайно, по воле судеб именно в ту больницу, в которой работала. Дежурный врач узнал её, хоть лицо и было разбито до неузнаваемости, тут же ей стали оказывать первую помощь, но Софья впала в кому, и пролежала в коме четверо суток.
За телом Самеда поехала милиция и до опознания поместила его в морг.
Только через четыре дня, когда Софья пришла в сознание и смогла кое-как говорить, удалось сотрудникам милиции выйти на брата Самеда.
Заур был на работе, в отделение милиции, когда его вызвал начальник отделения.
— Плохие вести, сынок, — без обиняков начал седой полковник.
Заур в милиции привыкший к плохим вестям, не очень внутренне огорчился, исправлять плохое было его работой, его профессией, но что-то необычное было в голосе, во всем облике начальника, и он насторожился.
Когда он услышал, он сгоряча не понял, думая, что ослышался и хотел уже попросить полковника повторить, что он сказал, но тот, заметив растерянный вид Заура, сам повторил еще раз, тихо, медленно и попросил молодого человека присесть.
Заур остался стоять возле стола полковника, все еще плохо соображая.
— Тебе надо поехать туда, — сказал полковник, — и привезти тело брата. Я с тобой пошлю нашего человека, поможет.
Заур вышел из кабинета начальника, пошел в свою комнату, сел за стол и уставился перед собой, стараясь взять себя в руки, осмыслить до конца сказанное полковником.
— Что с тобой? — заметив, как сильно он побледнел, спросил его сотрудник, сидевший с ним в одном кабинете лейтенант, его близкий товарищ.
Заур посмотрел на него невидящим взглядом, долго молчал. Тот не стал переспрашивать, но ждал ответа. Заур ответил. Товарищ заговорил не сразу, осмысливая информацию, потом сказал:
— Я поеду с тобой.
Заур покачал головой.
— Нет. Я сам… Спасибо.
Матери дома он сообщил, что его отправляют в командировку, и чтобы она не стала расспрашивать, боясь, что по его убитому виду она может догадаться, и тогда придется все ей рассказать, он поспешно вышел из дома, пошел покупать билет на самолет, и той же ночью прибыл в город, где жил, где прожил короткую спокойную и может самую счастливую часть своей жизни его брат, Самед.
Рано утром Заур зашел в больницу к Софье. Увидев его, она заплакала и было видно по тому, как судороги кривили её некогда милое улыбчивое лицо, что даже плакать ей физически больно. Каждое движение, каждый жест отдавался болью во всем её теле, в голове.
— Почему?.. — сказала она еле слышно.
— Что, Софья? — спросил Заур.
Он уже давно взял себя в руки, говорил ровно, спокойно, и уже в самолете решил и твердо знал, что будет делать и как действовать.
— Почему, — прошептала она, — никто мне не говорит… Он ведь… Он ведь…
— Он умер, — спокойно сказал Заур. — Я приехал за телом.
Рыдания стали сотрясать её тело.
— Больно! Больно! — тихо кричала она.
— Успокойся, успокойся, — сказал Заур. — Ты мне будешь нужна. Набирайся сил. Я увезу его, — тут в горле у него встал комок, и он вынужден был сделать паузу, — Увезу… И очень скоро вернусь. Мне нужны будут твои показания.
От Софьи он поехал в отделение милиции, откуда поступил звонок в его город. Зауру дали адрес морга, где лежало тело брата, и заверили, что преступников ищут, но дело затягивается, потому что нет свидетелей, а единственная девушка, которая была в то время в вагоне и могла бы дать показания, утверждает, что ей в самом начале нанесли удар по голове чем-то тяжелым и больше она ничего не помнит.
Заур привез тело брата в город, в его родной город, где он родился, кричал на весь квартал двухмесячным грудным малышом, требуя молока, требуя свое место в этой жизни, привез туда, где он учился жить, трудился и учил жить его, своего младшего брата, который его очень любил, но наученный старшим братом, так же как и он, Самед, не привык выказывать свои чувства, не привык сюсюкать и нежничать, готовый в любую минуту отдать за него, старшего жизнь.
Матери, конечно, пришлось сообщить, но Заур не осмелился сделать это сам, а передал через близких соседок, на руках которых, можно сказать, и вырос он с братом.
Самеда похоронили рядом с отцом, не в городе, в селение, близ города, откуда был родом их отец. После трехдневных поминок Заур, оставив матери деньги на поминальные четверги и сорокадневные поминки (если вдруг к тому времени не успеет вернуться), чтобы все был чин чином, как у людей, сославшись на срочное дело, уехал, как сказал матери — в командировку.
Перед отъездом он зашел к начальнику отделения.
— Ты взрослый, вполне самостоятельный человек, — сказал ему полковник, — И я знаю твой характер, ты давно у нас работаешь, и поверь — я очень ценю тебя как прекрасного человека и отличного профессионала. Потому я не стану тебя отговаривать. Но подумай еще раз, не горячись… Подумай — правильно ли ты решил. Там своя милиция, они разберутся и вызовут тебя на суд, когда найдут преступника, или преступников.
Заур учтиво, не перебивая выслушал полковника, потом сказал:
— Мне, наверное, надо будет сдать табельное оружие?
— Да, — сказал полковник.
— И удостоверение?
— Да.
Заур протянул руку и сердечно пожал огромную ладонь начальника.
— Я вам ничего не говорил. Считайте, что я отпросился на несколько дней в связи… в связи… со смертью брата… С поминками…
В тот же день вечерним рейсом он прилетел к Софье. В больничной палате у нее на этот раз он застал родителей Софьи и маленькую Аню. Аня, завидев Заура, с плачем кинулась к нему.
— Папу Самеда убили! — закричала она и стала громко рыдать.
— Я знаю, — спокойно сказал Заур и тихонько отстранив от себя девочку, присел на пустой стул у кровати Софьи.
Софья выглядела уже немного лучше, могла разговаривать, но лицо было перебинтовано, а нога в гипсе. Ей периодически делали болеутоляющие уколы, часто заходили в палату врачи, проведать, санитарки без всяких указаний делали все, чтобы хоть немного облегчить её страдания. Родители Софьи стали успокаивать внучку, но она вновь подбежала и, плача, обняла сидящего на стуле Заура за колени.
— Успокойся, — сказал он девочке и неумело, одеревеневшей рукой погладил её по голове.
— Мне надо поговорить с тобой, — сказал он Софье.
— Мы в коридоре посидим, — сказала мать Софьи и взяла за руку Аню, отрывая её от Заура, — Пойдём, родная, немного посидим там…
Аня молча повиновалась, шмыгая носом. Когда они вышли, Софья сказала:
— Приходили из милиции. Я им все рассказала. Это были мальчишки, подростки, человек, наверное, десять, старшему, главарю на вид лет шестнадцать-семнадцать… Что еще?
— Ты никого из них не узнала? Видела впервые?
— Впервые.
— Кто еще был в вагоне?
— Два старика, муж с женой, наверно… И девушка лет двадцати— двадцати пяти.
— Как они себя вели?
— Старики закрыли глаза от страха, чтобы ничего не видеть. А девушка читала журнал.
— Она все видела?
— Да. Кажется — да.
— Ты её тоже видела впервые?
— Да, впервые.
— Она заявила, что её ударили по голове, и она не знает, что потом происходило.
— Нет, — сказала Софья. — Её не успели ни ударить, ни изнасиловать. Вмешался… — она стала вдруг бурно дышать, не умея продолжить.
Заур нашел на тумбочке возле кровати посреди лекарств и шприцев нашатырный спирт, намочил палец, поднес к носу Софьи. Она вздрогнула, глубоко вдохнула воздух.
— Что-нибудь у девушки… не запомнила?.. Может, какие-то приметы?..
— Нет, обыкновенная, на студентку похожа… Бедно одетая… Короткое, бордового цвета пальто, колени не прикрывало… Старое пальтишко… может и не студентка… Журнал читала…
— Не густо, — проговорил разочарованно Заур.
Софья пристыжено опустила голову.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, заметив, что Заур собирается уходить.
Он не ответил, пошел к дверям палаты.
— Да! — воскликнула она. — В ногах у нее была целая кипа газет… вечерняя газета… Целая кипа, перевязанная шпагатом.
Заур моментально вернулся, подошел к Софье.
— Ты говоришь, это была кипа одной и той же газеты? Ты уверена, что это не была макулатура?
— Нет, кажется это была вечерняя газета, целая кипа, там названия выглядывали, заголовок я запомнила один и тот же на нескольких газетных листах… А что? Это тебе поможет?
— Не знаю. Надо попробовать.
Он опять направился к выходу из палаты.
