Поначалу ей было неприятно сознавать, что она живет у человека, чьи руки наверняка по локоть в крови. Пусть он сам и не убивает людей, лишь отдает приказы.
Но и возвращаться в детдом не хотелось. Что ни говори, а у Кузьмина лучше жить. Одевает, обувает он ее так, что у всех детдомовских девчонок глаза бы вылезли на лоб.
Только скоро Оксана стала замечать, что ее приемный папашка посматривает на нее не как на дочь. А как-то после очередного застолья, когда гости ушли, Аркадий Сергеевич велел ей ложиться спать в его спальне.
Оксана догадалась, что это означало. Не глупенькая. Кузьмин и так весь вечер не спускал с нее глаз.
Войдя в свою комнату, Оксана разделись, подошла к трюмо, осмотрела себя голую. Так не хотелось первый раз заниматься любовью с человеком намного старше себя.
Голая, она вышла в коридор и, ступая босыми ногами по ковру, зашла в спальню к Аркадию Сергеевичу.
Тот лежал на постели в брюках и рубашке и храпел. Оксана села рядом, тронула Кузьмина за руку.
– Эй, ты зачем меня звал, чтобы спать?
Он не ответил, тихонько похрапывал, облизывая во сне сухие губы.
Оксана беззвучно рассмеялась, чтобы его не разбудить.
Она никогда еще не была голой рядом с мужчиной, и вдруг сама почувствовала возбуждение, осторожно прикоснулась к его ширинке, расстегнула «молнию» и потрогала член. Он оказался не таким большим, как у парней в порнофильмах. Но сейчас, трогая его, она чувствовала неудержимое желание, чтобы он оказался в ней, и стала сжимать его и разминать.
Но пьяный Кузьмин спал и не реагировал на ее прикосновения. Как показалось Оксане, даже захрапел еще сильней.
Тогда Оксана достала его член, вспомнила, как поступали девушки в порнофильмах в такой ситуации. Стыдливо поглядывая на спящего Кузьмина, она наклонилась, чуть приоткрыла рот и дотронулась до его члена языком.
Кузьмин что-то пробормотал во сне.
Оксана схватила его член губами.
Она не помнила, как потом очутилась у себя в спальне. Было хорошо, непонятная тяжесть в животе теперь пропала. И, уже засыпая, она думала, как приятно быть близко вот так с мужчиной, особенно когда он не может с тобой ничего сделать. Тогда ты владыка над ним.
Но на следующий вечер Аркадий Сергеевич был трезвый, к себе в спальню ее уже не звал.
Едва Оксана разделась и легла в кровать, он вошел и, ни слова не говоря, залез к ней под одеяло.
Самое лучшее было сейчас от стыда закрыть глаза. Так Оксана и сделала, чувствуя, как Кузьмин аккуратно ложится на нее и раздвигает ей ноги, лаская языком ее груди.
Она задышала часто-часто и тут же почувствовала, как его упругий член вот-вот войдет в нее. Успела подумать: «Ну все. Прощай моя девичья честь».
Она вскрикнула от боли. Вот уже не думала, что первым у нее будет мужчина, которому за пятьдесят. По детской наивности полагала, что Кузьмин хотел всего лишь удочерить ее. Но все оказалось иначе. Чтобы менты не прихватили его за вовлечение несовершеннолетней в сексуальную связь, он поступил хитро.
Кузьма приглядел детдомовскую молоденькую красавицу, удочерил ее и теперь мог свободно трахать, знал, что приемная дочура жаловаться никуда не побежит.
В результате этих любовных утех Оксане пришлось несколько раз посещать гинекологический кабинет, где ей делали аборты. Потом папашка сжалился над приемной дочурой, и ей вставили золотую спираль.
Но не зря же Оксана всегда считала себя неудачницей. Произошло непредвиденное.
В тот вечер Оксана задержалась в консерватории, потом посидели в кафе, отмечали день рождения ее преподавателя. И домой она приехала поздно. Поставила свою «девятку», подаренную Кузьмой, на стоянку, поднялась в квартиру и увидела папашку мертвым.
Как чумовая она выскочила из дома и тут увидела Колобка с каким-то парнем, испугалась и убежала, домой решила не возвращаться, чтобы не подумали на нее.
Спрятавшись недалеко от сквера, она видела, как потом выскочили из подъезда Колобок с тем парнем, как подъехал на своей машине Манай с Чумой и пацанами.
Сквер. Стрельба. Колобку тогда не повезло. Его подстрелили, а парень убежал. Прыткий оказался. Не взяла его пуля.
Потом Манай с пацанами перетащили тело Колобка в подъезд и быстро уехали. Тогда Оксана поняла: надо звонить в ментовку.
Кузьму она жалела. К ней он всегда относился по-доброму. А Манай – сволочь. Такого и убить не жалко.
– Ну что? Здесь мы с тобой и расстанемся, – сказала Ксюха, припарковав «девятку» возле входа в метро «Ботанический сад».
Лешка сидел, тупо уставившись перед собой, и молчал. И Ксюха поняла его молчание как нежелание вылезать.
– Понимаешь, я не могу мотаться с тобой по городу. У Маная много «шестерок». А мою тачку они все хорошо знают. Увидят тебя.
Лешка взялся за ручку, но прежде чем вылезти из машины, сказал:
– Спасибо, что помогла мне выбраться из гроба.
Ксюха улыбнулась. Этот парень ей нравился.
– Не стоит благодарить. Ты ведь тоже мне помог. Ну, иди. Мы еще как-нибудь с тобой увидимся. Только не попадайся Манаю на глаза.
Лешка ничего не ответил, вылез и направился к метро.
Едва он скрылся за стеклянными дверями, к «девятке» подошел парень, причем сделал это так быстро, что вряд ли кто, кроме самой Ксюхи, мог разглядеть его лицо.
До этого он стоял за киоском с газетой в руках, притворяясь, будто увлечен чтением. Но на самом деле газетой он только закрывал лицо.
Когда Лешка ушел, он скомкал газету, бросил в урну и сел в машину.
Ксюха задумчиво глядела на стеклянные двери метро, которые то открывались, то закрывались, подгоняемые потоком входящих людей.
– Это тот самый кадр? – спросил парень, прикуривая.
– Да. Тот самый, – как бы с неохотой ответила Ксюха, открывая боковое окошко. В салоне и так душно. Она никогда не позволяла себе курить в машине.
– у него хорошее лицо. Красивое. Ты поступила правильно, вытащив его из могилы, – похвалил парень Ксюху.
Но та словно бы пропустила его слова мимо ушей. Сидела хмурая.
– Чего такая озабоченная? – поинтересовался он.
– Да жалко его. Манай у него мать убил. Его закопал.
Парень причмокнул как бы с сожалением, выплюнул окурок в окошко.
– А меня тебе не жалко? Вижу, что нет. Только знай, от меня так просто не отделаешься, – и он рассмеялся.
А Ксюха сказала грубовато:
– Перестань паясничать.
Он перестал. Лицо сразу сделалось серьезным. И таким же серьезным тоном сказал:
– Как скажешь, герцогиня! – Помолчал, обводя взглядом снующих возле метро людей. – Ладно. Поехали подальше от этого стада.
Все люди казались ему серой массой, на которую и смотреть-то неохота.
Открыв дверь, Лешка вошел внутрь.
После смерти матери квартира выглядела нежилой. Даже остатки хлеба на столе в кухне успели зачерстветь.
Лешка взял покрытый белым налетом кусок ржаного хлеба и стал грызть, расхаживая по комнатам, словно надеялся, что мать еще где-то здесь.
Внезапно зазвонил телефон.
Лешка даже вздрогнул. «Кто это может быть?» Но трубку снимать не стал. Хотя телефон настойчиво надрывался резкой трелью.
Прошла минута-другая, и телефон умолк.
Тишина в квартире казалась сдавливающей, и, чтобы не сойти с ума, Лешка включил телевизор. Пусть хоть кто-нибудь разговаривает. Неважно о чем. Иначе можно свихнуться.
Он плюхнулся в кресло и стал тупо глядеть на экран. Все его мысли были о мести. Теперь он знает, кто убил его мать. Манай. Чума. Можно и тех двоих мордоворотов убрать. Все они уверены, что его нет. Для них он лежит там, в земле, на поляне в лесу.
В половине одиннадцатого к ресторану «Сказка» подкатил новенький черный «Форд».
В нем сидели четверо: Манай, Чума и две молоденькие девчушки из украины, приехавшие в Москву только вчера.
Манай и обе девчушки вылезли, а Чума остался за рулем.
– Ты только недолго, – сказал Манай, прижимая к себе за попку малолетнюю блондинку с большой грудью.
– Я мигом, – пообещал Чума, улыбнувшись девушкам. Для удобства посетителей автостоянка находилась прямо за углом ресторана, занимая заднюю часть территории.
Ни Манай, ни Чума не обратили внимания на старый оранжевый «Запорожец», приехавший к ресторану вслед за ними.
Он остановился на противоположной стороне улицы, явно не претендуя на место на автостоянке. Сидевший за его рулем человек не выходил из машины до тех пор, пока «Форд» не въехал на стоянку. Тогда он быстро открыл дверцу и вылез, прикрываясь темнотой. Избегая освещенных мест, не спеша направился к автостоянке. Он шел так мягко, что его шагов было не слышно. Прошел до решетчатого ограждения и встал в тени.
Чума загнал машину под фонарь, чтобы ее было видно со всех сторон, запер дверцу и сказал охраннику, топтавшемуся возле шлагбаума:
