но на основных транспортных артериях пробки все равно образовывались по нескольку раз в день. Таких пробок, как в Токио, Аадетто, несмотря на солидный водительский опыт, не видел нигде.
Магазины, ресторан, бары привлекали на Гиндза многочисленных туристов. Здесь можно было услышать обрывки разговоров на нескольких десятках языков. Но при всем своем великолепии Гиндза не вызывала у Ладетто восторга. Остатки интереса к Японии исчезли у него года два назад. Тогда он очень надеялся вернуться в Штаты, но в Вашингтоне воспротивились этому.
Напротив универмага «Мицукоси» шла рождественская распродажа. У входа в магазин люди копались в контейнерах с грудами уцененной одежды. Здесь Ладетто свернул по направлению к парку Хи-бия. Здания корпораций «Сони» и «Тосиба» были уже безлюдны — рабочий день давно кончился. Служащие возвращались сейчас домой в битком набитых электричках. На Гиндза нет жилых домов. Здесь только работают или развлекаются. Живут же на окраинах Токио, в пригородах, в городах-спутниках, где земля, а значит, и жилье — дешевле.
Ладетто мог поехать и на метро, но ему не хотелось толкаться. Он не любил и не уважал японцев, а в последние два года стал еще и презирать их.
Да, обстановку следовало бы сменить. Пора возвращаться домой. Все японское решительно надоело Ладетто: и еда, и пресловутая вежливость, и даже неумение правильно произнести его простое имя. Вместо «Луиджи Ладетто» у них получалось что-то совершенно немыслимое.
Он посмотрел на часы. Сонобэ придет только через полчаса. Когда зажегся зеленый глаз светофора и зазвучал разрешающий звуковой сигнал, Ладетто направился к стеклянным дверям патинко, откуда доносилась громкая музыка. Свободных мест было сколько угодно. Разменяв две тысячеиеновые бумажки, он примостился на ближайшем к выходу сиденье.
Ладетто любил заглянуть в патинко. Чтобы переключиться хоть ненадолго, ему не жалко было нескольких тысяч иен.
Вот и сейчас горка мелочи в его руке растаяла за несколько минут. Без сожаления проводив взглядом последнюю монету, проглоченную безжалостным игровым автоматом, Аадетто поднялся и вышел.
Возле гостиницы «Империал» на него обрушился пронизывающий до костей ветер. Сразу повалил снег. Аадетто прибавил шагу, чтобы поскорее очутиться в тепле «Империала». Одетые в униформу швейцары, как заведенные, повторяли «Добро пожаловать». Аадетто стряхнул мокрые хлопья снега на ворсистый ковер. Капризы зимней погоды Токио особенно раздражали его. В течение дня все менялось по нескольку раз.
Оставив на конторке мелочь, он взял свежие номера токийских газет, издающихся на английском языке.
В холле было многолюдно, и это устраивало Ла-детто. Он отыскал свободное кресло и уселся лицом к входной двери. За низенькими столиками расположились группы беседующих людей. Между ними сновали официантки. Аадетто заказал чай с лимоном и кусок пирога с клубникой. Около гостиницы поминутно останавливались такси — в «Империале», видимо, предстояли традиционные праздничные проводы уходящего года.
Сквозь широкие стеклянные двери Аадетто увидел выходящего из машины Сонобэ.
Старший шифровальщик американского посольства в Токио Дайтон был не очень-то доволен своей квартирой. Его поселили в посольском доме и по ночам, если кто-то из советников должен был передать срочную информацию в государственный департамент, частенько вытаскивали из постели. Все советники предпочитали работать именно с Дайтоном. Старшему шифровальщику уже исполнилось пятьдесят пять. Подобное внимание отнюдь не льстило ему. Он всячески пытался доказать, что его младший коллега Том Эндикот не менее успешно справляется со своими обязанностями.
Эндикота никогда не заставляли приезжать на службу не в его смену, тем более что сделать это было бы трудновато. Эндикот приехал в Токио, когда все квартиры в посольском доме были заняты, и ухитрился снять себе жилье минутах в сорока езды от посольства, хотя советник по безопасности таких вещей не одобрял.
Помимо неурочных вызовов у Дайтона были и другие причины для недовольства. На лестничной клетке, в подъезде, в садике у дома он неизменно видел одни и те же физиономии. Они уже успели ему порядком надоесть. Дайтон знал, что большинство сотрудников посольства желали бы поселиться подальше от своих коллег, но правила безопасности этого не допускали.
На улице было уже темно, сыпал снег. В теплом, домашней вязки шерстяном жилете Дайтон подошел к окну, чтобы задернуть шторы. Он жил на третьем этаже и не испытывал удовольствия, когда за ним наблюдали. Приникнув к толстому оконному стеклу, он с облегчением убедился, что на улице никого не было.
Держа в руке большую сумку со множеством «молний», Сонобэ долго искал глазами Ладетто. Поблескивали стекла его очков в тонкой металлической оправе. Американец и пальцем не пошевелил, чтобы помочь ему. Закинув ногу на ногу, он продолжал маленькими глотками пить чай.
Наконец Сонобэ увидел американца и облегченно вздохнул. Он даже улыбнулся. «Еще немного, — с раздражением подумал Ладетто, — и он помашет мне рукой». Но Сонобэ вовремя спохватился и направился («излишне быстрым шагом», — отметил про себя Ладетто) к торговой секции, где все продавалось по невероятно дорогой цене. Но уйти отсюда без покупки Сонобэ было нельзя. Пришлось купить дешевую электронную игру — развлечение для мальчишек.
Из торговой секции Сонобэ прошел в туалетную комнату. Ладетто уже был здесь и неторопливо мыл руки. Судя по его размеренным движениям, он мог заниматься этим еще битый час. Сонобэ пристроился рядом. Дождавшись момента, когда они остались одни, Сонобэ протянул американцу толстый бумажный пакет и получил в обмен запечатанный конверт. Аадетто опустил пакет в объемистый внутренний карман куртки и отвернулся к электросушилке для рук. Сонобэ тотчас исчез.
Сакумаса стоял напротив дома, принадлежащего американскому посольству, и наблюдал за крайним окном на третьем этаже. Пожилой человек прижался лицом к стеклу, потом задернул шторы. Это был Дайтон. Сакумаса следил за ним несколько дней и считал, что хорошо в нем разобрался. В представлении Сакумаса это был типичный американец — надменный, презирающий японцев и ни на что не годный.
Сакумаса ни секунды не сомневался, что Дайтон его не заметил, хотя и смотрел прямо на него. «Эти люди ничего не видят, — с пренебрежением подумал Сакумаса. — Что они сделали со своими глазами? Они даже не способны толком использовать органы чувств, дарованные им природой!»
Отделившись от стены, он перебежал через улицу. На нем был длинный, до земли, черный плащ с капюшоном, на ногах — сапоги. Появись он в таком наряде посреди бела дня — окружающие были бы изумлены. Сейчас же эта одежда была как нельзя более уместна. Плащ скрывал очертания фигуры, и Сакумаса словно растворился в воздухе.
Сакумаса провел рукой по шершавой стене посольского дома и остался доволен. Из-под плаща он извлек моток прочной веревки, сплетенной из конского волоса. На
