Корт, в конечном счете и в этом нет ничего страшного: личная заинтересованность заставит его больше заботиться об интересах Америки!
После разговора с помощником президента директор ЦРУ вызвал к себе заместителя начальника отдела внутренних операций Эмсли.
— По указанию Белого дома, — сказал директор, — мы должны заняться Силиконовой долиной. У меня есть некоторые соображения, которые я хочу с вами обсудить. Но прежде всего запомните: это совершенно секретная операция, о которой никто не должен знать даже в нашем центральном аппарате. Всю информацию следует направлять в мой секретариат. Я сам буду курировать эту операцию.
В Токио уже спали, когда директор ЦРУ подписал шифровку, приказывающую аппарату американской разведки в Японии сделать все необходимое, чтобы получить доступ к разработкам компании «Ямато дэнки».
После внезапной скоропостижной смерти Дайтона (врачи единодушно установили, что он скончался от инфаркта миокарда) дежурства шифровальщика американского посольства Тома Эндикота заметно участились.
Однако свои обязанности он выполнял четко и дисциплинированно.
Вот и сегодня, напечатав на стандартном бланке очередную шифротелеграмму, Эндикот сделал необходимую запись в журнале, а телеграмму положил в сейф. Ей следовало лежать здесь до утра, когда в своем кабинете появится первый секретарь посольства Фин-ниган, которому шифротелеграмма была адресована.
Часа в три утра Эндикот раззевался так, что рисковал вывихнуть себе челюсть. К нему заглянул дежурный охранник. Вообще-то, шифровальщику не полагалось допускать к себе людей, не имеющих специального разрешения. Но некоторые формальности до того надоедают посольским служащим, что они рады их нарушить…
В руках у охранника была коробка печенья, он рассчитывал на кофе. Шифровальщик включил кофеварку.
— Ты когда уезжаешь? — лениво осведомился Эндикот.
— Двадцатого. Жена с дочкой уже в Штатах. Вчера звонили.
Охранник досиживал последние дни в Токио. Посольство осточертело ему. Это была его последняя заграничная командировка по линии государственного департамента, поскольку он выслужил срок и имел право на полную пенсию. Этим правом он был намерен теперь воспользоваться.
— Нам от тестя достался домик в Арканзасе. Слава Богу, старик отдал Богу душу. Скаредный был, лишнего доллара за дочкой не дал. Зато домик в полном порядке. Пенсии нам с женой хватит. Сына пора женить…
Эндикот угрюмо кивнул. Он явно не принадлежал к людям, способным радоваться чужой удаче.
Одна из шифровальных машин ожила и застучала.
— Не спится им там, в Вашингтоне, — проворчал Эндикот, игнорируя разницу во времени. По сравнению с Японией США всегда жили вчерашним днем.
Он поднялся из кресла и пошел к своим автоматам. Охранник тоже встал, выключил кофеварку, налил одну чашку Эндикоту, другую — себе. Проходя мимо открытого сейфа, охранник остановился. Его взгляд упал на шифротелеграмму, адресованную Финнигану.
— Эй, дружище, — окликнул его Эндикот. — Туда нельзя смотреть. Слышишь?
Охранник отскочил от сейфа, быстро выпил кофе и ушел.
Утром после дежурства они столкнулись во дворике перед посольством. Охранник холодно кивнул Эндикоту. Шифровальщик часто моргал — глазам было больно смотреть на яркое солнце после того, как целый день он провел в темной комнате.
Усаживаясь в машину, Эндикот, неосторожно закрыв дверцу, защемил палец и выругался.
— Паршивая работа! Ни дня тебе, ни ночи.
Он нацепил темные очки. Ворота автоматически раздвинулись, выпуская его в город. Дежуривший за воротами японский полицейский проводил глазами машину.
Эндикот остановился у одного из магазинов, которые японцы называют «сэбан-эрэбан», он работал в те часы, когда закрыты все другие торговые заведения, — ночью и ранним утром.
Не было ничего удивительного в том, что сменившийся с дежурства человек заходит в такой магазин: купить что-то поесть, а заодно приобрести массу мелочей, которые могут понадобиться в любую минуту, — от авторучки до галстука.
Но Эндикоту, видимо, понадобилось нечто другое. Покупателя попросили подождать, а потом пригласили в служебное помещение магазина, где он пробыл не меньше двадцати минут.
За это время продавцы — молодые высокие парни — приготовили ему несколько свертков. Эндикот расплатился и вышел на улицу. Небрежно бросив свертки на заднее сиденье, уселся за руль. Больше нигде не останавливался. Приехав домой, лег спать.
Клац, клац, клац, клац…
Это был единственный звук, который доносился в крохотную комнату размером в три циновки.
На Кюсю ночью похолодало, выпал снег. В комнате учителя было ненамного теплее, чем на улице, и Сакумаса отчаянно мерз.
Даже в такой холод учитель сидел в своем неизменном черном кимоно. Руки его спокойно лежали на коленях, остатки волос на голове были тщательно выбриты. Но его сморщенная, как кожура высохшего яблока, кожа словно не чувствовала холода.
Клац, клац, клац…
Пальцы рук и ног заледенели. Сакумаса боролся с искушением пошевелить ими. Он старался поймать взгляд учителя, но это ему никак не удавалось.
Губы учителя шевелились. Сакумаса напряг слух. Учитель произносил ритмические фразы:
Тридцать спиц сойдутся
В ступице колеса;
Но можно ли пользоваться повозкой —
Зависит от той части
Ступицы, которая остается пустой.
Сакумаса напряженно вслушивался в тихий голос учителя. Он ничего не понимал, смысл слов ускользал от него. Речи учителя часто казались ему чересчур сложными, но оттого приобретали особый, магический смысл.
Замкнутой
Вылеплена глиняная чашка;
Но можно ли пользоваться чашкой
Зависит от той ее части,
Которая остается пустой.
В промежутках между словами учителя до Сакумаса доносилось неизменное: клац, клац, клац…
В соседнем зале шел урок фехтования на деревянных мечах — бокуто. Но постепенно этот звук отдалился и как будто исчез. В звенящей тишине Сакумаса слышал только голос учителя. Он по-прежнему не мог поймать его взгляд. Два уголька — глаза учителя, казалось, одновременно видели и Сакумаса, и то, что вокруг него, и даже то, что находилось за пределами тесной комнаты и всего здания школы, где Сакумаса постигал высшие истины бытия.
Проруби окна и двери
В доме, который ты строишь;
Но можно ли пользоваться домом —
Зависит от пространства
Между стенами, которое остается пустым.
Убив в Токио шифровальщика американского посольства, Сакумаса вернулся к напряженным занятиям в школе. Учитель ни словом не упомянул то, ради чего Сакумаса посылали в столицу. Хвалить было не принято. Выполнение долга, приказаний старших считалось делом единственным и не нуждающимся в поощрении.
Так что польза извлекается
Из того, что есть;
Но пользоваться можно тем,
Что происходит из ничего.
— Это стихотворение одного китайского поэта, — пояснил учитель. — Перевод на японский несовершенен, но, к сожалению, ты не знаешь китайского. Запомни это стихотворение. Оно поможет тебе понять последнюю главу сочинения Миямото
