До конца рабочего дня оставалось полчаса.
В глубине просторного здания службы материально-технического снабжения пароходства тяжело ухали двери.
Обычно к вечеру накапливались нерешенные вопросы, подваливали экспедиторы с железной дороги, из авиапорта, с автогрузовых баз. Но Одинцов так организовал работу, что весь поток срочных вопросов замыкался на трех его заместителях. И лишь наиболее запутанные дела могли проникнуть сквозь обитую звуконепроницаемым материалом двойную дверь кабинета Серафима Куприяновича.
В папке, которую держал на коленях Гусаров, лежали бумаги, относящиеся именно к таким делам. Это была переписка о докомплектовании мебели для кают-компаний судов. Изготовленный за рубежом из специальных сортов дерева, с применением украшений и хрустального стекла, подобный набор мог облагородить самую изысканную гостиную. И стоил он не дешевле последней модели легкового автомобиля…
До полного комплекта почти в каждом из тридцати наборов не хватало каких-то пустяков. Однако именно это вносило путаницу в отношения с заказчиками и открывало возможность злоупотреблений. Надо было только решить, какое количество заказанной мебели есть смысл переправить с территории порта, чтобы впоследствии распорядиться ею по своему усмотрению. Если передать кораблям часть предметов из каждого набора, то из оставшихся можно свободно составить десять полных гарнитуров для своих нужд.
Верный своим принципам, Серафим Куприянович Одинцов обсуждал в стенах кабинета вопросы, касающиеся интересов дела. Это потом, после работы, по дороге домой, он вскользь даст понять своему помощнику, как распорядиться судьбой десяти хрустально-латунных гарнитуров. Остальное, как говорится, дело техники.
- Ну и что пишут наши друзья-демократы? - спросил Одинцов у Гусарова.
- Предлагают раскомплектовать наборы и дослать им дефектную ведомость для учета неустойки. Представителя командировать отказываются.
- Деловые люди, - ухмыльнулся Одинцов. - Все на доверии.
- Видимо, не первый случай, - сказал Гусаров.
Он бросил быстрый взгляд на утлую фигуру всемогущего Серафима. Элегантный темно-серый костюм делал хозяина несколько стройнее. Белый крахмальный воротничок оттенял смуглую шею, распаханную морщинами.
- Вы верите в сны, Виталий Евгеньевич? - спросил Одинцов.
- Очень, - оживился Гусаров. - А что вам снилось?
И оживление это не прошло незамеченным. Одинцов усмехнулся и хрустнул костяшками тесно переплетенных пальцев.
- Хотите знать, что ждет меня в будущем? Ха-ха… Тогда внимательнее следите за своими снами, Виталий. Мы ведь связаны одной веревкой. Правда, в отличие от вас у меня застарелая язва и куча других хвороб - наследство бурной молодости… Мне снился капитан Рой с чумной посудины «Двадцатый век».
Гусаров вяло кивнул белобрысой головой.
Капитан Рой был тем самым авантюристом, который доставил из Роттердама последнюю партию импрегнато-ра. Гусаров встретился с ним за коктейлем в Морском клубе, оговорил юридическую сторону косметического ремонта некоторых помещений корабля, изрядно потрепанных во время шторма. Кстати, прикрываясь ремонтом, и удалось заполучить импрегнатор минуя дотошных таможенников…
- Не падайте духом, Виталий Евгеньевич… Во сне капитан явился мне в обличье рыбы.
- Рыба - это к болезни, - промямлил Гусаров. - А рыба в образе бравого капитана Роя явно к трипперу.
- Ну, это уже не по моей части, - улыбнулся Одинцов. - Говорят, рыба к неприятностям.
- Неприятности вам не грозят. - В тоне Гусарова появилась грубая, несдержанная нота. В подтексте его реплики отчетливо звучала мысль о том, что благодаря ловкости хозяина ответственность за многие дела ляжет на плечи его, Гусарова Виталия Евгеньевича. И не надо строить из себя мученика: он, Гусаров, все отлично понимает, но ничего не может поделать - повязан…
- У вас плохое настроение, Виталий? - жестко проговорил Одинцов. - Не взять ли вам отпуск на недельку-другую? Укатить куда-нибудь, забыться.
Пересилив себя, Одинцов отошел от окна-перископа к шкафам, на полках которых теснились всевозможные сувениры, подарки клиентов. Золотистая гондола, чучела диковинных рыб, якоря. Причудливые кораллы тянули ажурные лапки, зеленый краб таращил жемчужный глаз…
Одинцов любил свою коллекцию и пользовался каждой возможностью, чтобы пополнить ее. Когда он перебирал сувениры, у него улучшалось настроение и мысли становились яснее. Особенно дорожил он эбонитовой фигуркой адмирала Нельсона - в треуголке и с подзорной трубой. Косица адмирала была сплетена из настоящего волоса. На конце ее красовался тряпичный бант.
- В плавании я от безделья научился вязать, - сказал Одинцов. - Тогда это было какое-то поветрие - все вязали. Должен заметить - очень увлекательное занятие. За один рейс я связал шарф и носки. Шарф подарил капитану, а носки - тестю. Внесите в мое досье, Виталий. Это единственное, что вам еще не известно из моей биографии…
- И что же во сне сказал вам капитан Рой? - прервал Серафима Гусаров. - Или он молчал?
- Нет. - Черты лица Одинцова заострились. - Он мне сказал: «Серафим, не пора ли тебе завязывать? Ты живешь в стране, где существует законопорядок. И этот законопорядок направлен против тебя, хоть ты и не скупишься. Но у веревки есть конец, Серафим».
Гусаров передернул плечами. Кажется, впервые они заговорили в стенах кабинета о том, что нависло над ними с неотвратимостью дамоклова меча сразу же после первого их дела. Это была переадресовка крупной партии простыней, предназначенных китобойной флотилии, перекупщикам-оптовикам в Среднюю Азию. Безнаказанность операции и положила начало деятельности Серафима и компании.
- Вы помните Вагалюка? - проговорил Одинцов. - Он и его люди заправляли аттракционами курортного побережья…
- Двоих приговорили к высшей мере, - отозвался Гусаров.
- Не повезло ребятам, - усмехнулся Одинцов.
Круглое лицо Гусарова одеревенело. В голосе Серафима он уловил тоску. Одинцов был игрок по натуре. И, как всякий игрок, он нередко рассчитывал на везение. Так обычно уверенный в своем здоровье человек однажды с удивлением узнает, что он неизлечимо болен, и отказывается это понимать… Если бы не Гусаров! В последнее время Одинцову внушал беспокойство и его помощник. Нутром, животом, селезенкой чувствовал Серафим Одинцов - Параграф боялся. Вот и сейчас. Сидит он в глубине кресла, просматривает бумаги, а розовая проплешь в белесых волосах выражает какой-то детский испуг.
- Ты, Виталий, в последнее время напоминаешь мне белую мышь, - проговорил Одинцов.
- Есть немного, - неожиданно согласился Гусаров. - Сам чувствую.
Одинцов хмыкнул. Готовность, с какой откликнулся Гусаров на нелестное замечание хозяина, говорила о том, что юрисконсульт управления ждал случая, чтобы обсудить вопросы, которые его тяготили. Одинцов не очень охотно шел на откровенность. Старая тактика. Он перекладывал на Гусарова ответственность за многие решения из двух соображений. Во-первых, Гусаров и один способен был разобраться во всем. Во-вторых, он, Одинцов, в острой ситуации мог сказать, что был не в курсе дел, и уйти от ответственности. Доверие Серафима поначалу льстило Виталию Гусарову, но впоследствии он разобрался в тактике хозяина…
Как бы там ни было, сегодня Одинцов от него не увильнет - Гусаров был в этом уверен.
Ветер прижал Наталью к стене дома, парусил куртку, трепал волосы, выжимал слезы из глаз. Хорошо, что она надела брюки, а не то совсем бы замучилась. И откуда что взялось: с утра была хорошая погода - и вдруг такая перемена.
В прострелах между складскими ангарами темнело море. Ветер гнал по нему белые морщины.
Наталья прождала уже полчаса и совсем закоченела. Иногда, когда становилось невтерпеж, она заходила погреться в узкий коридор проходной. Злой и шумливый вахтер в старой флотской фуражке и пожарной брезентовой робе, из-под которой виднелся линялый матросский тельник, тотчас заприметил Наталью.
