– Василий Васильевич, выпроводите этого человека, и чтобы он больше никогда, вы слышите – никогда здесь не появлялся!
– А я что? Я ничего! Я понимаю! Вы меня знаете! Так точно! Будет исполнено! – пропыхтел охранник, выпучив глаза. – Это такой человек! Я его туда, а он обратно!
– Так вот чтобы больше никаких «обратно»! – припечатала Ирина. – Или вы здесь больше не работаете!
– Так точно! Будет исполнено! Вы меня знаете! Я всегда как штык! Я никогда! Мимо меня даже муха!..
Василий Васильевич неторопливо двинулся к Мухину. Журналист с неожиданной ловкостью отпрыгнул к двери и заверещал, как пойманный на базаре карманник:
– Что за насилие! Что за порядки! Никакого уважения к свободной прессе!
– Я тебе щас покажу свободную, блин, прессу! – пропыхтел Василий Васильевич и медленно двинулся на журналиста, колыша многопудовым животом. Несмотря на внешнюю суровость, он не очень спешил с расправой – Мухин наверняка успел подмазать отставника.
– Все, я уже ушел! Меня уже нет! – верещал журналист и в то же время посылал Тине сигналы глазами, носом и остальными выразительными частями своего характерного лица. Всеми доступными ему способами он давал ей понять, что будет поджидать ее снаружи.
Через минуту в студии воцарилась тишина, и наконец продолжилась съемка.
На этот раз Тина позировала в компании эффектной металлической тумбы с выдвижными ящиками. Она то стояла возле этой тумбы, то присаживалась на нее, то наклонялась, выдвигая один из ящиков… При этом нужно было смотреть в объектив с интимной улыбкой.
Ирина крутила ее, как бессловесный манекен, Артем бесконечно ругался и время от времени щелкал камерой, Тина послушно выполняла его команды, принимая самые неудобные позы, но ее неотступно преследовали слова Мухина.
Что же такое заметил вчера настырный журналист? Здравый смысл подсказывал ей не вступать с подозрительным типом ни в какие беседы, скорее всего он просто наврал, чтобы выманить из Тины несколько слов, а потом опубликовать это как интервью, присочинив от себя всякую ерунду. Ему-то нужно побольше шума, чтобы публика не успела забыть о скандале. Однако она вспомнила лицо мертвой Алисы и вчерашний разговор с Лизой Шапошниковой. Что-то там было серьезное с приятелем Алисы, если болтушка Лиза, да еще под кайфом, сумела себя сдержать! Здорово она испугалась…
А если Виктор Мухин ничего не сочиняет и он действительно заметил кое-что подозрительное?
Едва дождавшись завершения серии фотографий, Тина бросилась к дверям.
– Куда? – крикнула ей вслед Ирина. – Перерыв не больше пяти минут! Вы можете понадобиться Артему Андреевичу!
– В туалет я могу выйти? – огрызнулась Тина в дверях и, не дожидаясь ответа, выскочила в коридор.
Захлопнув за собой дверь студии, она огляделась по сторонам.
В коридоре никого не было, только под потолком гудел неисправный трансформатор да со стороны входа доносились фальшивые жизнерадостные голоса – видимо, на посту охраны был включен телевизор. Оттуда же доносились еще какие-то неясные звуки, отдаленно напоминающие работу автомобильного мотора.
Журналиста в обозримых окрестностях не было видно.
– Мухин! – вполголоса позвала его Тина. Никто не отозвался, и она повторила: – Виктор! Вы где?
Ей снова никто не ответил.
Тогда она двинулась вперед по коридору. Повернув за угол, увидела Василия Васильевича, который крепко спал, угнездившись в массивном вращающемся кресле перед входной дверью. Перед ним мерцал экран монитора охранной системы и обычный телевизор, по которому шел очередной сериал для домохозяек. Впрочем, ни то ни другое не нарушало его спокойный, здоровый сон.
То, что Тина издали приняла за звук работающего мотора, оказалось храпом спящего охранника.
– У них с такой охраной не то что муха, у них сюда стратегический бомбардировщик пролетит! – пробормотала она. – Впрочем, меня это не касается… мне бы найти Мухина… Куда он подевался?
Действительно, только что назойливый журналист буквально изнемогал от желания поговорить с ней – и вдруг пропал, будто утратил всякий интерес.
Тина еще раз огляделась по сторонам и двинулась назад – в конце концов, ей что, больше всех нужно?
Однако не успела она сделать и шага от поста бдительного охранника, как из-за поворота коридора до нее донесся негромкий скрип двери.
– Мухин, вы там? – снова окликнула она журналиста и заглянула за угол.
Виктора там не было видно, но одна из дверей была немного приоткрыта. Тина подошла к этой двери, потянула на себя и заглянула внутрь.
За дверью оказалась кладовка, где Артем держал всевозможную фотоаппаратуру – увеличители, штативы, кюветы для проявки пленок и прочее, в чем она не разбиралась. Все эти предметы были в полном порядке расставлены на металлических полках, здесь же стояли банки и коробки с химическими реактивами.
Тина знала, что Артем, как и многие другие профессиональные фотографы, презирает цифровую технику и пользуется исключительно традиционной технологией.
В глубине кладовки было распахнуто окно, в которое тянул сильный сквозняк. Видимо, этим сквозняком и приоткрыло дверь…
Тина хотела уже закрыть дверь и вернуться в студию, как вдруг заметила высовывающийся из-за стеллажа ботинок.
Ботинок был неаккуратный, давно не чищенный, с рваными, завязанными на бантик шнурками – но самое главное, он был как-то неестественно повернут…
– Мухин! – почему-то почти шепотом окликнула Тина.
Она вспомнила, что настырный журналист именно так, неестественно вывернув, ставил при ходьбе левую ногу.
Никто ей не ответил.
Тина задержала дыхание и шагнула вперед.
Теперь из-за стеллажа были видны обе ноги в обтрепанных, давно не глаженных брюках: левая – косо вывернутая и правая – согнутая в колене, будто журналист собрался пуститься вприсядку.
– Виктор! – еще раз позвала Тина, уже понимая, что он ей не ответит, и холодея от предчувствия.
Она сделала еще несколько пугливых шагов, обошла стеллаж и увидела Виктора Мухина.
Журналист полулежал на полу, привалившись боком к стене. Окончательно сползти на пол ему не позволял какой-то остроконечный штырь, которым он был пригвожден к стене, как бабочка, приколотая булавкой в коробке энтомолога.
Металлический штырь пронзил горло Мухина, и вся его одежда была залита темной кровью.
В первый момент ужас от увиденного парализовал Тину.
Она замерла, не издавая ни звука, только бессвязные мысли пробегали в ее голове. Она подумала, что никогда не узнает, о чем хотел поговорить с ней Мухин. И еще – что Мухин снова, оправдывая свое прозвище, безошибочно прилетел на трупный запах. Только труп на этот раз оказался его собственным.
Тина была словно парализована увиденным.
Вокруг царила странная, звенящая тишина, только в голове у нее звучал знакомый зловещий стишок: «Есть жнец, смертью зовется он… властью от Бога большой наделен…»
Под влиянием стресса все ее чувства странным образом обострились. Она удивительно отчетливо видела поношенный пиджак Мухина, залитую кровью рубашку, торчащий из горла штырь. Она даже поняла, что этот штырь – отломанная опора от фотографического штатива. Остальная часть штатива валялась тут же, на полу.
Внезапно за спиной у нее раздался грохот.
Этот звук словно расколдовал Тину, она подскочила, развернулась, увидела, что это всего лишь грохнула дверь, захлопнутая сквозняком… и завопила от ужаса.
Через несколько минут в кладовку набились почти все, присутствовавшие на съемках, – Диана, Эльза Михайловна, сам Артем, его помощница Ирина, охранник Василий Васильевич, электрик в синем комбинезоне и еще какие-то люди, толпившиеся в дверях. Сержа не было, он ушел раньше, сделав свою работу.
Тина продолжала кричать, пока Ирина не ударила ее изо всех сил по щеке.
Тогда она развернулась и молча показала на труп журналиста.
Артем тут же принялся вопить, что ему не дают работать, что все против него сговорились и хотят его гибели – творческой и физической.
Охранник Василий Васильевич выпучил глаза и забубнил, что он никогда, ни за что, что мимо него даже муха, а этого журналиста он в глаза не видел.
Эльза Михайловна резко побледнела и воскликнула, что больше не работает с Артемом, раз у него такое творится в студии, а Тину немедленно уволит без выходного пособия.
Одна Ирина не впала в истерику. Она тут же вытащила мобильник и позвонила какому-то Рубену Романовичу, ничего ему не сообщив, но попросив немедленно приехать.
Тина чувствовала себя так, как будто между ней и остальными людьми был толстый слой воды. Точнее – не воды, а какой-то вязкой, студенистой прозрачной жидкости.
Голоса окружающих доносились до нее сквозь эту жидкость приглушенными и искаженными до неузнаваемости, понять смысл слов было невозможно. Когда Тина пыталась пошевелиться, та же жидкость сопротивлялась каждому ее движению – как бывает в тягостном сне, когда руки и ноги кажутся чугунными…
