– обнаружение виновности подсудимого г. Родионова С.Н. по заявлению прокурора г. Злобина И.П.;
– допрос свидетелей защитой в лице присяжного поверенного г. Скрипицына С.А.;
– вердикт присяжных заседателей.
Заседание будет продолжаться до 10 часов вечера с небольшими перерывами на обед и чай для членов суда и присяжных заседателей, после чего, в случае незавершения судебного следствия, будет объявлен перерыв до 10 часов утра следующего дня».
Сколько народу толпилось год назад у центрального входа здания Окружного суда, когда слушалось дело маниака-некрофила Феофилакта Коковцева, осквернителя могил?
Яблоку негде было упасть!
Обер-полицеймейстер был вынужден самолично следить за порядком и благочинием у знаменитого здания и даже вызвал конный наряд полиции, дабы избежать возможных беспорядков. И вход в судебную залу осуществлялся строго по печатным билетам, достать которые было труднее, нежели на мировой чемпионат по греко-римской борьбе с участием Ивана Поддубного и Ивана Заикина.
А какая ажитация среди публики была в зале, когда в ходе судебного следствия обнаружилось, что Феофилакт Коковцев осквернял могилы в течение восьми полных лет! Особенно когда было выявлено восемьдесят четыре факта вскрытия свежих могил Коковцевым, который затем совершал противуестественное соитие с покойными лицами женского полу, не гнушаясь и весьма престарелых особ восьмидесяти с лишком лет и оглашая территорию кладбища звериными рыками во время кульминации своих гнусных деяний.
То-то и оно!
А дело Зинаиды Завьяловой-Лопухиной? Сия минерва и фурия резала направо и налево самых красивых девиц города только потому, что они могли быть потенциальными невестами красавца князя Мамонова, которого, как оказалось позднее, тайно и до сумасшествия любила. Прирезала она насмерть и действительную невесту князя, с которой он был помолвлен, княжну Еропкину. Орудовала Завьялова-Лопухина в городе целых восемь месяцев, и ежели бы не удачная полицейская операция по поимке преступницы, убивица продолжала бы изничтожать самых хорошеньких и богатых московских девиц, одна терроризируя весь город...
Когда начались судебные слушания по ее делу и преступницу привезли в коляске к зданию Окружного суда, собравшаяся толпа едва не разорвала ее в куски. Жандармам едва удалось отстоять Завьялову-Лопухину от разъяренных людей, но все же кому-то удалось повредить ей левый глаз, который к окончанию первого дня судебного следствия понемногу вытек. Когда, после десятидневного лечения Завьяловой-Лопухиной, судебные слушания продолжились, жандармам, чтобы дать пройти подсудимой, пришлось организовывать живой коридор из нижних жандармских чинов, – настолько много публики собралось возле здания Окружного суда лишь только для того, чтобы посмотреть на погубительницу семнадцати девических душ и плюнуть в ее сторону.
В конечном итоге она была признана душевнобольной и вместо бессрочной каторги отправилась на принудительное лечение и проживание в желтый дом, кажись, куда-то в Казань. Тоже на бессрочное. Через одиннадцать лет Зинаида Завьялова-Лопухина тихо и мирно скончалась в собственной постели, упросив в последнюю минуту местного архиерея постригнуть ее в монашеский сан. И преставилась Богу в образе Христовой невесты под именем Феофилактиды.
Нынче же возле ампирного особняка стояла лишь небольшая кучка людей, среди которых можно было заметить Елизавету Петровну, законную супругу обвиняемого; Мамая, старого товарища и дядьку Родионова, и еще пару-тройку людей, имеющих к Савелию Николаевичу прямое товарищеское прикосновение. Ни одного репортера, ни одного зеваки или празднолюбца, посещающего судебные разбирательства вместо театра или ярмарочного балагана, замечено не было.
* * *
Здание Окружного суда, действительно, было славно и знаменито и обладало долгой историей.
Принадлежало оно, входя некогда в обширную городскую усадьбу, богатейшему домовладельцу и помещику князю Антону Всеволожскому. Потом у князя случилась большая любовь, требующая, как известно, неуемных материальных затрат, и князь продал усадьбу одному отставному корнету, который, ни много ни мало, являлся внуком самой государыни императрицы Екатерины Великой и графа Григория Орлова. Звали корнета их сиятельством графом Василием Алексеевичем Бобринским. Жил он в сем доме почти безвыездно, находясь под неофициальным домашним арестом и под негласным надзором полиции не один годочек.
Лет через десять такой жизни граф Бобринский заскучал и отъехал в Санкт-Петербург, где ему казалось не в пример веселее («Москва, – дескать, – всего лишь большая деревня»). А купчую на его дом подписала внучка крепостного мужика и дочь крепостной наложницы княгиня Екатерина Гагарина, будучи до замужества Екатериной Семеновной Семеновой, знаменитой трагической актрисой Петербургского театра.
Это о ней Пушкин писал:
Ужель умолк волшебный глас
Семеновой, сей чудной музы,
И славы русской луч погас?..
После Семеновой-Гагариной в доме поселилась Провиантская комиссия, а затем вот уже более полувека владели домом прокурорские да судейские крючкотворы. Вот у какого славного здания Лизавета, Мамай и иные ждали, когда из Бутырок привезут сюда их мужа, хозяина и товарища Савелия Родионова, дабы свидеться и перекинуться с ним хотя бы парой-тройкой слов...
* * *
Наконец, из-за поворота выехала коляска с двумя жандармами по бокам и Родионовым посередке. Руки его были скованы. Напротив него сидел пристав в своем синем мундире, придерживая рукой саблю и не сводя взора со знаменитого маза-медвежатника.
Доехав до судебного крыльца, пассажиры коляски вышли, и Савелий Николаевич оглянулся. У Елизаветы едва не подкосились ноги, когда их взгляды встретились. Впрочем, как быть им и жить дальше – все было обговорено в деталях ранее, когда Лиза приходила к Родионову на «свиданки». Да и Мамай был рядышком – хватанул покачнувшуюся Лизавету за локоть и удержал.
Зал судебного заседания был пуст. Ну, или почти пуст, потому как рассчитан был человек на триста, а сидело в нем около тридцати человек. Вместе с присяжными, которые покудова кучками сидели в секторе публики. На хорах и вовсе никого не было.
Родионова из действующих лиц судебного процесса ввели первым. При его появлении будущие присяжные зашушукались, а кое-кто и привстал, чтобы получше разглядеть подсудимого.
Его провели за решетку, отделяющую место подсудимого от остального зала, и рядом с ним встал жандарм с саблей наголо. Второй жандарм и полицейский пристав присели неподалеку. Для порядку.
Вошли председатель с двумя членами суда, свидетели, обвинитель и защитник Арнольдыч. Последний был хмур и, кажется, небрит, что говорило о длинном ночном сидении над делом и коротком сне, после которого времени на бритье уже не оставалось.
В первом ряду сидел генерал Аристов. После его знакомства с содержанием похищенных материалов он пришел к убеждению, что Савелий Родионов не знал, какой ценности документ крадет. А может, и вовсе не подозревал о его существовании. Более того, вполне возможно, что его просто подставили, опустошив сейф загодя и желая свалить на него похищение секретных документов. «Но вот кто это все подстроил?» – не давала графу покоя одна и та же мысль.
– Ваш чин, возраст, семейное положение? – вывел Григория Васильевича из раздумий голос судьи.
Родионов встал.
– Чинов не имею, так как на службе не состою, – сказал он глухо. – Возраст мой тридцать три года, женат.
– Профессия? – спросил судья-председательствующий, взглянув на подсудимого с интересом: что-де ответит вор-медвежатник на подобный вопрос.
– Профессия? – переспросил Родионов.
Судья кивнул:
– Да, ваша профессия.
– Я игрок.
– Что, простите? – удивленно протянул председательствующий.
– Моя профессия – игрок, – чуть улыбнулся Савелий. – Я играю на бирже, в карты, на бильярде. Бывает, выигрываю. Иногда даже неплохие суммы.
– Понятно, – вяло произнес председательствующий и объявил о начале судебного следствия.
Свидетелей на суде должно было быть пять человек: помощник полицеймейстера Второй части коллежский советник Степан Самойленко, городовой и охранник, что первый услышал тревожную сигнализацию и позвонил в участок; пристав Второй части отставной штаб-ротмистр Вениамин Зудов и управляющий банком статский советник Борис Заславский.
После переклички свидетелей оказалось, что Борис Яковлевич не явился. Вместо него в руки судьи была передана записка, сообщающая, что Борис Яковлевич Заславский находится в настоящее время на излечении в Голицынской клинике по причине обострения хронического бронхита. Записка была написана лично управляющим банком. Посовещавшись, суд счел возможным продолжить слушание дела без него.
