Аполлинарий ходил ножками. Глядя на него, Алик спросил с отвращением:
― Зачем мы здесь, Саша?
― Теперь только за тем, чтобы поужинать, ― ответив, Саша налил себе вторую рюмку. ― За удачу, Алик.
Опять была улица Горького. Из въезжей арки, недалеко от "Грузии" навстречу Алику и Саше вышли трое.
― Мужик, ― обратился один из них к Саше. ― Можно тебя на минутку?
Двое, ласково взяв Сашу под руки, повели его в подворотню, а третий, несильно толкнув Алика в спину, предложил:
― Иди. Он тебя догонит. ― И кинулся следом за остальными.
― Саша! ― отчаянно закричал Алик, вбежал в арку и уже во дворе столкнулся с обернувшимся на шум шагов третьим.
― Я же сказал: он тебя догонит! ― раздраженно повторил третий и вдруг стал мягко оседать на землю. Алик, перепрыгнув через него, бросился дальше. В глубине двора стояла "эмка" и несколько человек рядом с ней.
― Саша! ― еще раз крикнул Алик.
― Да успокойся ты, Алик! Все в порядке, ― раздался веселый Сашин голос, а другой голос ― начальственный, спросил:
― Кто это?
― Мой друг, Алик, иди сюда, знакомься.
Алик подошел. Стояли те двое, что увели Сашу, Саша и подполковник милиции в полной форме. Все молча пожали Алику руки.
― А где Малявин? ― вдруг вспомнил подполковник.
― Я здесь, товарищ подполковник, ― жалобным голосом обнаружил себя тот, третий, и приблизился, обеими руками держась за живот.
― Вы заболели, Малявин? С желудком что-нибудь?
― Да вот паренек устроил, ― обиженно сказал Малявин.
― Паренек чемпион Москвы по боксу, ― объяснил Саша.
― Среди юношей, ― скромно уточнил Алик.
― Всегда-то тебе повезет, Малявин, ― позавидовал кто-то и все заржали.
― Алик, нам с Сашей надо поговорить, ― сказал подполковник. ― Ты побудь здесь с ребятами, а мы в машине поговорим. Ладно?
― Ладно, ― солидным басом согласился Алик.
― И поучи пока, пожалуйста, наших оперативных работников не пропускать ударов. Даже если это удар чемпиона Москвы, ― добавил подполковник, открыл дверцу "эмки" и, пропустив вперед Сашу, вслед за ним влез в кабину.
― Как это ты меня? ― спросил пришедший в себя Малявин.
― Элементарно. Левый крюк в печень.
В темной утробе кабины они как по команде откинули головы, расслабились.
― За вчерашний день твой отчет я прочитал. А что ты сегодня делал? спросил подполковник.
― Растрату. Совершил должностное преступление: из добытых шантажом подотчетных денег малость истратил на приличный гражданский костюм.
― Этот? ― подполковник пощупал материю на пиджаке.
― А ничего себе пиджачок, да?
― В темноте не видно. А еще что?
― Пушку показывал. Семеныча искал. Чтобы знали все: пусть мне не попадаются.
― Не перебрал?
― В самый раз. Играть не надо: фронтовик без тормозов, что и есть на самом деле.
Уютно было в "эмке". Добродушно урчал на малых оборотах мотор, светился приборный щиток, жила бурной самостоятельной жизнью включенная полевая рация.
― Много успел, ― грустно заметил подполковник.
― Я старался, ― настороженно ответил Саша.
― О чем мы тебя просили? ― задал вопрос подполковник и сам на него ответил: ― Наблюдать, регистрировать преступную активность возможных участников грабительских акций. Собирать информацию.
― Ну, а я что делаю?
― В принципе ты нарушаешь социалистическую законность, ― устало констатировал подполковник, ― а методы твои, мягко говоря, слегка отдают анархизмом.
― С врагом у меня метод один: давить, чтобы врага не стало.
― Здесь не враги, капитан. Здесь твои сограждане. Запутавшиеся, преступившие закон, не лучшие граждане нашей страны, каждому из которых, заметь ― каждому, мы обязаны дать возможность исправить свою жизнь.
Саша помолчал, посопел гневно и сказал вежливо:
― С большим удовольствием прослушал вашу лекцию. Вмиг открылись глаза. А теперь разрешите вопросик: мы обязаны дать возможность исправить свою жизнь и тому поганому убийце, которого ищем?
― Ну, о нем разговор особый... ― начал было подполковник, но Саша перебил, задыхаясь от ярости:
― Вот это правильно! У меня с ним будет особый разговор.
― Не перебивайте старших по званию. С сегодняшнего дня вы будете действовать строго по моему приказу.
― Товарищ подполковник, разрешите напомнить, что я не служу в милиции.
― Вы откомандированы в мое распоряжение, капитан.
― Шестой! Шестой! ― детским голосом заверещала рация. ― Вас вызывает дежурный по городу. Шестой! Прием!
Подполковник подхватил наушники и микрофон, перевел рацию на передачу, сказал отчетливо и громко:
― Шестой слушает! Прием!
Перевел на прием и долго слушал, потом сказал: "Вас понял". Снял наушники, положил микрофон и обратился к Саше:
― Только что опять совершен налет. У нас на путях.
― Что взяли?
― В том-то и дело, что глупость какую-то. Партию пишущих машинок. Что они с ними делать будут? Машинка ― вещь заметная и громоздкая.
― А может, главное было совершить налет, а не брать что-то?
― Демонстрация? Неуловимый Семеныч продолжает действовать? Вполне возможная вещь. И почерк схож.
Помолчали, подумали, не глядя друг на друга. Внезапно Саша помечтал вслух:
― Как только кончится война ― сразу же в институт.
― В какой? ― поинтересовался подполковник.
― В педагогический.
― А у нас педагогикой заняться не желаешь?
― Так вам же мои методы не подходят.
― Нашим методам мы тебя научим, дело не особо хитрое. Нам позарез нужны люди с чистой и твердой совестью. Люди, не устающие бороться за правду.
Саша заглянул в усталое лицо подполковника и виновато спросил:
― Я сильно напортачил?
― Есть самую малость, ― улыбнулся подполковник. ― Ну а теперь...
― После головомойки, добавил Саша, а подполковник продолжил:
― Ну а теперь после головомойки, вернемся к нашим баранам... ― и сам же прокомментировал: ― Ах, как было бы хорошо, если наши клиенты были баранами! Но они не бараны... Сегодня я нарушил свои же инструкции по необходимости, Саша. Мы проверили всех по твоему списку, а ты должен знать результаты проверки.
― Кого-нибудь зацепили, товарищ подполковник?
― Семеныч твой у нас в картотеке нарисован еще с двадцатых годов.
― Неужто он?
― Вроде бы да. Но, понимаешь, ощущения у меня, что мелок он для такого наглого и страшного разворота.
― А Сергей? ― глухо спросил Саша.
― Одинцов-то? Одинцов есть Одинцов. С ним полный порядок. Если можно так сказать про человека, жизнь которого висит на волоске.
― Я не имею права не сказать о нем, но мне очень не хотелось вставлять его в этот список. А теперь я рад, что он чист.
― Подожди радоваться. Его домохозяйка и сожительница Клава работает на железнодорожном телеграфе нашей дороги, капитан.
― А если просто совпадение?
― У Клавы нет родственников в Болшеве. Она сирота.
― Так кто же, кто был наверху?
― Узнаем, капитан, через неделю. Через неделю в Истру поступит информация о таком грузе, что они все вылезут на него. Запомни: ровно через семь дней ― наша главная операция. Ты ― со стороны.
― А раньше нельзя?
― Мышеловка должна быть без дыр. А у меня нет людей, капитан. Только через неделю обещали дать.
― Это все понятно. А что мне семь дней делать?
― Деньги еще остались? Ну и гуляй на них!
― Вот такую работу люблю! ― восторженно объявил Саша, пожал подполковнику руку и, выскочив из "эмки", закричал, подражая женскому голосу: ― Алик! Домой!
Итак, отсчет от второго. Долго они шли, эти майские семь дней. Они медленно тянулись потому, что от каждого из них ждали победы. И каждый день сообщал России о победах: брались города, громились дивизии и армии врага, освобождались целые державы. Но главной победы пока не было. А надо было твердо знать ― там, на западе, больше не убивают русских ребят. Чтобы без страха ждать их домой. Чтобы вздохнуть облегченно. Чтобы позволить себе почувствовать многолетнюю усталость.
