Дневник убийцы
Джини становится в тягость. Отирается возле Шэрон. За ужином имела наглость спросить у папы, нельзя ли и ей в воскресенье пойти с нами на прогулку. Какое нахальство!
Если она полагает, что это помешает мне привести в исполнение свои планы, то ошибается.
Шэрон сегодня вечером как–то странно на меня посмотрела. Я скроил невинную физиономию. Не понравился мне этот взгляд. Как если бы она что–то подозревала. Но это исключено. Не может она что–то заподозрить из–за того, что произошло так давно. Не может она догадаться, что…
Как будто инстинктивно почувствовала, что я ломаю комедию. Не нравится мне это. Шэрон опасна для меня. Ее нужно убрать. Когда она на меня смотрит, мне хочется опустить глаза.
Что же до тебя, Джини, то держись подальше от моих когтей — я уже вволю наигрался.
Дневник Джини
Хорошо, голубчик, но мне–то не хочется выходить из игры — рановато.
Нынче вечером много чего произошло. Перед самым ужином мне удалось подловить Шэрон в уголке прихожей.
Мальчишки смотрели какую–то телевизионную игру, и дверь была прикрыта. Я откашлялась: «Шэрон, мне нужно поговорить с вами: здесь творится что–то ненормальное». — «Что вы имеете в виду?» — «Я имею в виду, что кто–то здесь кое–что скрывает. Кое–что очень серьезное. Один из здешних мальчиков делает вещи, о которых никому не говорит, — я прочитала его дневник». — «Что еще за вещи?» — «Вы не поверите, Шэрон, но клянусь, это правда: он убивает людей».
Шэрон слегка отшатнулась и как–то странно на меня посмотрела.
«Прошу вас, поверьте, я не пьяная и говорю вам это ради вашей же безопасности». — «Не понимаю. Почему же вы молчите, если знаете такое?» — «Я не знаю, кто из них это делает, понимаете?!» — «Но вы же только что сказали, что читали его дневник!» — «Да, но он скрывает, кто он, ох! слишком сложно объяснить все как следует, мне известно только, что речь идет о том из мальчиков, с которым вы подрались, когда были ребенком, о том, который пытался засунуть вас в топку, — вы помните, кто это был? Скажите мне его имя, Шэрон, больше я вас ни о чем не прошу». — «Имя?» — «Да, имя — который из них? Даже если вы думаете, что я, бедняга, умом тронулась, — все равно скажите». — «Послушайте, Джини, вы удивляете меня, то, что вы говорите, звучит так странно!»
В этот самый момент из погреба вылез доктор и спросил у Шэрон, любит ли она белое вино. Шэрон сказала «да». Старушка открыла дверь на кухню, оттуда несло горелым: «Джини, скорее, Джини!». «Увидимся чуть погодя», — шепнула Шэрон, следуя за доктором, который уже рассказывал ей о калифорнийских виноградниках. Я вернулась на кухню.
После ужина, когда я убирала со стола, они все пошли в гостиную смотреть по телевизору какой–то ковбойский фильм. Только бы она ничего им не сказала. Наверняка я показалась ей чокнутой.
Сижу у себя. Жду. Может быть, она все–таки решится прийти. Выпью–ка я глоток джина. Нет. Ладно, выпью.
Конечно, сигареты у меня кончились. Кто–то идет по коридору. Идет сюда; нет, в уборную… Слышно, как спускают воду, шаги в обратном направлении, они смолкают у меня под дверью — в дверь кто–то скребется. Сейчас открою.
Неслыханно! Как можно забыть такое?
«Послушайте, Джини, никто никогда не пытался сунуть меня в топку головой». — «Но ведь я же читала, он сам написал про это!» — «Эти записи у вас?» — «Нет, он забрал их оттуда». — «Ах да, конечно!» (Она как–то странно на меня посмотрела.) Я рассказала ей все — как Карен убили топором и прочее… но уж про Карен–то я не выдумала!
Это ужасно, я сама себе не верю. Не верю тому, что прочла. А вдруг? Нет… вдруг это я спятила и все это выдумала? Вдруг это я придумала себе двойника, который вместо меня… Нет, ни в коем случае нельзя вбивать себе такое в голову.
Шэрон шепнула мне: «Обещаю, я постараюсь вспомнить, обязательно постараюсь, а вы успокойтесь, не надо так волноваться».
Черт возьми, но я не псих! Нет, Джини, девочка моя, не пей; ох, ну самую капельку, хуже от этого не будет. У–у–ух как крепко!.. Я не псих. Я очень спокойно ей обо всем рассказала. И даже дала прослушать магнитофонную запись.
«Так шептать может кто угодно, — сказала она, — даже женщина; голос похож на детский, такой пронзительный…» Догадываюсь, на что ты пыталась намекнуть, Шэрон: я — злая старая дева, любительница все усложнять и нагонять туману, опасный псих, а может быть, и хуже; ты собираешься навести обо мне справки,и это никак не улучшит твоего представления о моей замечательной личности.
А если она обратится в полицию? Я не могу так рисковать — скажу, что все это шутка… Ну и винегрет получается!
Черт, кляксу посадила; ненавижу заляпанные тетради; ладно, закрою–ка я ее и прикончу свой стаканчик в постели. Доброй ночи, Джини.
Дневник убийцы
Послезавтра идем кататься на лыжах, послезавтра идем кататься на лыжах, ля–ля–и–ту! ля–ля–и–ти, — тебе нравится, когда я пою, кляча старая? Как ты, должно быть, заметила, я не пишу больше ничего интересного — пишу лишь для того, чтобы задать тебе работу. Может, перепрятать все это в другое место? Ну и плохой же из тебя получится биограф, когда я умру, — столько пробелов в описании такой превосходной личности!
Некогда мне сейчас поразвлечься с тобой. Сожалею!
Дневник Джини
У меня все еще болит голова. Я проснулась внезапно, с мерзким привкусом джина во рту, — будильника не слышала. Бросилась вниз. Шэрон завтракала; тут же был и Марк — жевал тост и просматривал какое–то досье, и Кларк — тот стоя допивал бутылку молока. Мне показалось, что Кларк злобно на меня глянул, но только на какое–то мгновение… «Ну, Джини, вы проспали? Пришлось нам тут самим похозяйничать», — это сказала Старушка, и, следует признать, довольно миролюбиво.
У меня было такое ощущение, будто на кончике языка у меня расположилась бронетанковая дивизия в полной боевой готовности. «Простите, мадам, последнее время я чувствую себя немного усталой». — «Вот завтра и отдохнете», — сказала Старушка. «Да, мадам», — принимаясь за посуду, вполне вежливо ответила я.
Шэрон поднялась, чтобы освободить свою чашку, Кларк вышел, за ним — Марк, и мы остались одни.
Шэрон передавала мне чашки. «Знаете, Джини, я долго думала о том, что вы рассказали мне. Не скрою, в это трудно поверить, но, с другой стороны, здесь действительно происходит нечто странное. Может быть, вы стали объектом шутки?» — «Нет, какие там шутки, нет! Карен и в самом деле мертва!» — «Я имею в виду, что здесь есть кто–то — может быть, не совсем здоровый, — ну, скажем, кто–то, кому нравится представлять себе, что все это, все эти убийства, совершил он, но вовсе не значит, что это и на самом деле так; он хочет заставить вас поверить в то, что это его рук дело, только и всего». — «Да нет же! Про девушку из Демберри я прочитала до того, как это появилось в газетах, до того — понимаете?» — «Но, Джини, вы же хорошо знаете всех четверых — ни один из них убийцей быть не может!» — «Почему же тогда вы считаете, что здесь происходит что–то странное, а?» — «Не знаю, иногда возникает такое чувство, будто за мной наблюдают, внимательно следят, понимаете, что я имею в виду? Но я очень эмоциональна, знаете ли, нельзя же давать волю своим фантазиям».
Я посмотрела ей прямо в глаза: «Вы и вправду не помните того случая, Шэрон? Это так важно — не понимаю, как такое можно забыть!» Она, похоже, замялась, потом сказала, понизив голос: «Я предпочитаю не вспоминать о тех каникулах, потому что как раз после них бедняжка Зак…» — «Зак?» — «Ш–ш–ш, никогда не произносите его имя в этом доме!» — «Но кто он?» — «Закария — их брат», — прошептала она. «Что?» — «Да, их брат. Он умер в десятилетнем возрасте как раз после этих каникул. Для тетушки это было страшным потрясением! Озеро замерзло, он пошел туда кататься на коньках, а лед под ним проломился. Когда прибежали остальные, было уже поздно… (Она взглянула на часы.) Опаздываю — пора бежать! (Послышался гудок машины мадам Блинт.) Пока, обедать не буду — мне надо в библиотеку!»
Я была совсем ошарашена! Плодятся хуже кроликов! Понимаю теперь, почему Старушка удалилась от мирских наслаждений. Наверное, из–за этого и мой гаврик спятил… Лицемер — никогда не рассказывал об этом Закарии… Ему, надо полагать, не очень хотелось, чтобы о том зашла речь… Стоп, чушь какую–то несу. Закария Марч… да, конечно, «3. М.» — костюмчик–то его! Нужно будет разузнать об этой истории, но в данный момент самое неотложное — Шэрон. Она хотя бы верит мне — я это чувствую. Интересно, до чего же у нее развитая интуиция: заметила, что за ней шпионят. Славная девчонка. Наверняка она все вспомнит. Наверняка! И — конец проблемам! Даже не верится, что такое возможно…
За обедом они сидели мрачные; заметно было, что малышки им не хватает: девочка — вовсе не лишнее в этом доме, это как–то смягчает атмосферу.
И еще: я снова все перерыла в их комнатах, чтобы посмотреть, нет ли недостающих листков. Ничего, конечно же, не нашла. Кажется, есть какой–то рассказ про то, как вот так же ищут какое–то письмо, а оно тем временем лежит у всех на виду — на столе.
