— В пятницу? Да. Я забеспокоился. Кроме того, нужен был экземпляр режиссерского сценария.
— Экземпляр, принадлежавший Жанзакову?
— Любой. Их всегда не хватает. Приходят актеры в эпизоды, каждый просит. Многие коллекционируют.
Обратившись за помощью к милиции, он тем не менее предпочел скрыть главное.
— А дальше? Вы обнаружили в купе конверт? Вскрыли его. Так?
Сухарев не ответил.
— Что там, в письме или в записке? Вы же знаете. Она у вас с собой?
На несколько секунд возникла неловкая пауза. Решившись, Сухарев достал вчетверо сложенный лист, подал Денисову.
— Читайте!
Денисов развернул. На странице, выдранной из уже знакомой общей тетради, которую Денисов видел в купе, стояло:
«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января. Жанзаков».
— Почему вы ее скрыли?
Сухарев снял жокейскую шапочку, провел по жестким коротким волосам.
— Не хотел огласки. Сабир вернется, узнает, что я передал его записку в милицию. Скандал! Кто знает, писалась ли она всерьез? Главное, почему в январе?
«Во время болезни Овчинниковой… — подумал Денисов. — Перед поездкой в Сосногорск».
— Конверт лежал на видном месте?
— В общей тетради. Он выпал. Не знаю, что меня подстегнуло вскрыть. Может, отсутствие адреса.
— Вы считаете, Жанзаков оставил конверт преднамеренно, чтобы его сразу увидели?
— Нет. Если бы не сценарий, я не обратил бы внимания.
— Ничего не могу понять, — Тереза провела рукой по лицу. — Записка написана шестого января. Гена говорит, что с первого по девятое Сабир был свободен от съемок. В Душанбе он прилетел девятого, пробыл всего несколько часов, даже не побывал дома. Повидал моих — и сразу в аэропорт. Отец и мать Сабира видели сына уже в аэропорту. Ничего не понимаю.
— Вы показывали записку ассистенту по реквизиту?
— Нет. Если бы она была написана в марте, я бы показал ему, всем. Сразу бы забил тревогу. Обстоятельства могли перемениться. Да я и не принял ее всерьез.
— Тем не менее решили сообщить в милицию о том, что Жанзаков исчез.
— Я не мог игнорировать полностью. Это на тот случай, если бы она писалась серьезно. Теперь вы знаете все.
Тереза опустилась на тахту, поставила телефон рядом, набрала код.
— Папа! Никто не звонил? А звонки еще были? Были? — Дочь и отец уже не говорили одновременно. — Как по междугородной? Я не исключаю, что это Сабир. Не может дозвониться? Сообщи, если он позвонит. Нет, нет. Все хорошо. У него съемки… Обязательно. Я в Крылатском. Тофик спит? Целуй всех. — Она поспешила закончить, повторила, что в комнате уже знали: — Кто-то звонит, не может дозвониться!
— Может, все-таки он! — Аркадий вздохнул. — Рано паникуем. Записка все-таки написана в январе. Я его после этого двадцать раз видел.
— Ничего не понимаю, — повторила Тереза. — Быть таким преданным. Каждый день звонить, телеграфировать. И скрывать!
— Чуть-чуть подремли. Тебе нужны силы. — Мила зевнула. — Завтра позвоним в Ташкент. Может, Талгат или Венера что-нибудь знают.
Тереза не ответила.
— Давайте выключим верхний свет, — драматургу было жаль Терезу, жену.
Сухарев дернул шнур выключателя, в комнате стало темно, но только в первую секунду.
За многоэтажными зданиями, словно в порту между силуэтами судов, сочился серый свет. День начинался пасмурным, ненадежным. В мойке на кухне неожиданно потекла из крана вода и так же неожиданно прекратила течь.
Денисов поднялся. Здесь, в квартире, ничего больше нельзя было узнать. Уходя, он снова заглянул во вторую комнату. При свете, падавшем из коридора, обломок деревянного гребня был хорошо виден. Он так и лежал под тахтой.
Сухарев вышел следом.
— Может, позавтракаете? Я видел, вы ничего не ели. У Терезы есть буженина, ветчина.
— Спасибо, поеду.
— Заходите, — предложил Сухарев. — Можно домой.
Денисов вежливо кивнул. Он не простил обмана.
Лифтерша спала, закрывшись в своей конторке за дверью.
У подъезда, во дворе, стояло несколько машин, на некоторых были красные — дипломатические — номера.
Машины и тротуар были припорошены только что выпавшим снежком.
Было еще рано. Но единственный во дворе телефон-автомат был уже абонирован.
Пенсионного возраста здоровяк захватил его, чтобы всласть наговориться с кем-то из сверстников, страдающих бессонницей, как и он.
— А что Шурка? — орал он, рискуя разбудить двор. — Ах, подлец! Ну и дубина! Ты ему сказал, что Вова звонил?
Денисов не стал ждать. По классификации говорунов тип этот стоял в первой пятерке.
У соседнего корпуса все аппараты оказались свободны, Денисов набрал номер дежурного.
— Ты из квартиры? —: трубку взял Кравцов.
— В автомате. Можно говорить. В Душанбе звонил?
— Да. Отца Терезы через междугородную никто не заказывал. Видимо, звонили по коду. В этом случае установить вызывающий город невозможно.
— Связь с Душанбе не барахлит?
— Исправная.
— Дальше!
— Через отделение милиции связался с участковым в Крылатском. Дом новый, соседи мало знают друг друга. Хотя, кое-что он обещал. Наконец… — Кравцов был доволен результатом. — Мне удалось проверить заказы на междугородные переговоры из квартиры, где вы сейчас находились. И это несмотря на то, что воскресенье.
— Молодец.
— Шесть раз Сосногорск, Коми АССР. По одному разу — Тарту, Таллин, Вильнюс и Рига. Абоненты в Прибалтике пока не отвечают. Я звонил. Похоже — какие-то учреждения.
— В Сосногорске Овчинникова, микрорайон…
— Точно. Что будем делать? Режиссер явно что-то знает.
— Ты ел?
— Нет, как обещал. Чем кормят?
— У нас? В первом буфете для транзитных пассажиров и во втором глазунья, холодец. Кофе сурового разлива. В четвертом пельмени. Только привезли.
Денисов подумал.
— Четвертый. Все. Еду.
«В моей смерти прошу никого не винить. 6 января Жанзаков».
Запись была выполнена четким, хорошо выработанным почерком, с большой степенью связанности букв. Содержание не допускало разночтений: автор считал, что в обозримый период жизнь его может прекратиться, и брал всю меру ответственности на себя.
Домой Денисов не уехал.
За несколько комнат, в кабинете, спал Кравцов. Денисов не стал его будить, полистал блокнот. Несколько страниц в нем было отведено убийствам, замаскированным под самоубийства. Но были записи, касавшиеся непосредственно самоубийств.
«Что замечательно — воры, бродяги, каторжники, для которых преступление обратилось в ремесло, почти никогда не лишают себя жизни», — удивлялся автор дореволюционной книги «Самоубийство с древнейших времен до наших дней» Булацель.
Его современник в работе с характерным названием «Последние дни самоубийц» заметил:
«Самоубийцы более или менее долго грустят, необыкновенно мрачны, высказывают желание наложить на себя руки…»
Выписки сделаны были, когда Денисов занимался делом Ланца, труп которого был обнаружен на платформе.
Убийство Ланца было раскрыто, а заметки остались, их так и не пришлось использовать.
«В моей смерти прошу никого не винить…» — Денисов убрал бумагу в сейф.
Записка эта только еще больше все запутывала.
«Самоубийце ни к чему деньги, специально запрошенные Жанзаковым со счета в Душанбе…»
Он заварил чай. Позвонил дежурному:
— Кравцов не давал знать о себе?
— Сидит напротив.
— Скажи, чтоб зашел.
Через минуту на лестнице послышались шаги. Скороход, бывший воспитанник Спортивной школы Олимпийского резерва Кравцов входил в кабинет.
— Почти не спал, — мальчишеское гладкое лицо было довольным.
— Что-нибудь удалось?
— Установил абонентов, которым Сабиров звонил из Крылатского.
— Как связь с Прибалтикой?
— Преотличная. Сабир заказывал директоров кинотеатров. — Кравцов достал блокнот, похожий на денисовский «Фише-Бош», подарок французской фирмы — изготовительницы несгораемых шкафов. — Кинотеатры: «Вария» Тарту. В Таллине — «Сыпрус». В Риге и Вильнюсе — «Юрмала» и «Литва». Пока руководства нет на месте, но обещали, что до обеда переговорят с каждым директором,
Кравцов отхлебнул чаю. — Горячий!
Оперуполномоченный одернул манжеты, поправил галстук. Два поколения Кравцовых перед ним, подвизаясь на поприще внешней торговли, учились со вкусом носить вещи, безупречно завязывать галстуки. Приобретенные навыки они передали третьей смене.
— По городу ничего такого не слышно?
— Спокойно.
— Несчастных случаев?
— Ничего нет.
— Хорошо. — Денисов взглянул на телефон, было такое чувство, что Лина, которой он обещал позвонить еще накануне, сейчас позвонит сама. — Не забыл, о чем я говорил вчера?
— Все помню. Крылатское, соседи по дому, лифтеры. И репродукции «Цапля ловит рыбу» — на опознание съемочной группе… Кроме того ты объявил: к вечеру ты свободен.
