Кис помедлил, но все же ответил:
– Ничего, сойдет.
– Вы даже не разделись.
– С наручниками сложновато.
– Хотите, я вам помогу?
– Благодарю, не стоит.
– Может, вас расстегнуть?
– Расстегните.
– А вы не сбежите?
– Нет.
– Почему?
– У меня нет такой привычки. Когда я ухожу, я предупреждаю.
– А где гарантии, что так оно и будет?
– Нигде.
– Тогда я вас не расстегну.
– Как хотите.
Она подошла к кровати. Села на краешек. Наклонилась над ним, разглядывая в темноте его лицо.
– Вы мне не верите? – прошептала она.
– Не знаю.
– Я не убивала Марка.
Она потянулась к его груди и просунула два пальца под застежку рубашки. Пошевелила ими и расстегнула пуговицу.
– Речь шла, насколько я понял, о наручниках, а не о пуговицах.
– Вы неправильно поняли, – ответила Майя и расстегнула еще одну пуговицу.
Потом еще одну.
Потом все.
Кис молчал. Он растерялся.
Она прикоснулась губами к его ключице.
– Майя… – проговорил он тихо, – если вы думаете, что это аргумент, который поможет вам убедить меня в вашей невиновности, то напрасно…
– Вы мне нравитесь, – сказала она, подняв на секунду голову и снова опустила ее. На этот раз он ощутил прикосновение нежного языка к своей коже.
Положение было совершенно идиотским. Одна рука пристегнута к изголовью кровати, другая свободна, но… Что ею делать? Ударить девчонку? Как-то некрасиво, право… Отпихнуть, оттолкнуть?
Алексей никак не видел себя в роли оскорбленной невинности. Не по-мужски это – отпихивать женщину, которая тебя целует… Даже если она это делает против твоей воли.
Но как следовало себя повести, он совершенно не представлял. Он не хотел ее ласк, ему не нравились эти провокации. И потом, Александра… Он любил ее, он хотел ее, и ему не нужна была никакая другая женщина.
Так и не придумав, что делать со свободной рукой, Алексей закинул ее за голову.
Майя гладила его грудь, время от времени прикасаясь осторожным, будто пыталась распробовать Алексея на вкус, поцелуем. Ее волосы свесились над ним, щекоча его кожу и обдавая ароматом духов. «So pretty», вспомнил он название. Эта паршивка была действительно pretty…
Пока Кис мучился в выборе своей линии поведения, в дверях – явление номер два – возник Веня. И молча уставился на открывшуюся ему сцену.
– Там друг ваш, Веня, – сообщил Кис не без злорадства, – беспокоится, куда это вы пропали.
Майя подняла лицо и удивленно посмотрела на Веню, без всякого, однако, смущения.
– У тебя все в порядке? – глухо проговорил «старший брат».
– Да, Веничка, – нежно прожурчала Майя, – не волнуйся. Мы тут просто беседуем.
Ого-го, да тут интересные вещи происходят! Уж не ревнует ли «старший брат» «сестричку»? Любопытно. «Сестричка» меж тем ничуть не сконфузилась, только головкой чуть дернула, хотя поза ее была весьма красноречива. И спокойненько так Вене сообщила, что они беседуют, хотя Веня прекрасно видел, как именно…
– Правда, Алеша? – добавила Майя.
Эти слова хлестанули его.
По невесть каким причинам сложилось так, что друзья его звали Кис, люди посторонние – Алексей, а то и по отчеству, Алексей Андреевич, а Алешей его звала одна Александра… И надо же, эта мышь рыжая туда же! Какой он ей, к черту, «Алеша»!
– Послушайте, милая девушка, шли бы вы баиньки, – раздраженно буркнул он.
Майя откинулась, проведя рукой, будто бы нечаянно, в районе ширинки. Проверяет реакцию на свои поцелуи? К счастью, если она и была, то уже исчезла при слове «Алеша».
– Почему ты меня называешь «милой девушкой»? Что значит – «милая»? Так к горничным обращаются! – надула губки Майя.
Та-ак, они уже оказались на «ты». Интересно. Днем он, правда, сгоряча ей тыкал, держа под мышкой, но то было злое «ты», а не интимное, как сейчас.
– К старшим надо на «вы» обращаться, – сказал Кис сухим воспитательным голосом.
– Я всегда на «ты» с теми, с кем занимаюсь любовью, – пожала плечами Майя. – Веня, ну что ты стоишь? Иди ложись, тебе говорю. Я скоро приду.
Куда она придет? К Вене в койку? Черт знает что тут творится! Если Веня – «старший брат», то это называется – инцест…
– Я с вами не спал, – сказал он так же холодно, намеренно заменив выражение «заниматься любовью» на циничное «спать».
– Так будете!
Майя вновь коснулась поцелуем его груди, прихватив попутно легонько зубами сосок, и поднялась.
– Ты еще тут? – обратилась она к Вене, замершему, как Каменный гость, на пороге комнаты. – Пойдем, видишь, я же сказала, что скоро приду…
Она покинула его комнату, не обернувшись.
Место укуса еще долго горело на груди Алексея. Он так и не заснул в эту ночь.
* * *
…Он так и не заснул в эту ночь. Он выждал, пока затихли шорохи в доме, расстегнул наручник и приоткрыл дверь своей комнаты. В доме было несколько помещений. Входная дверь с крыльца вела в просторные сени, в которых было три двери: слева, справа и прямо. Правая таила за собой лестницу в подвал: именно там был оборудован кабинет. За левой находились ванная и туалет, совмещенный санузел, немыслимый люкс для деревенского жителя. Прямо была дверь в гостиную. Из гостиной четыре двери, по две с каждой стороны, вели в кухню и три комнаты. Одну занимал Алексей, и сейчас он был намерен выяснить, как расположились остальные.
Гостиная была пуста. Лунный свет высвечивал кресла и упирался в бочку-бар. В углу стояла клюка Вени. Через спинку одного из кресел был небрежно перекинут Майин пиджачок, поверх которого свисал тот самый душистый шарфик, в тонком шелке путался лунный луч. Алексей прокрался к первой двери и прислушался. Тихо. Ко второй: тихо. Чтобы выяснить диспозицию, оставалось только одно средство: открыть хотя бы одну из дверей. Кис осторожно нажал на ручку первой: в образовавшемся проеме был виден спящий Вениамин, который, словно почувствовав потревоживший его взгляд детектива, недовольно всхрапнул. Вроде бы Веня один в постели…
Кис все же решил заглянуть во вторую комнату: может, эта мелочь, Майя, просто не видна за Веней? Он направился к следующей двери и вдруг напрягся: до него донеслось едва слышное шлепанье босых ног. Кис быстро и бесшумно спрятался за креслом.
Майя, совершенно нагая, вышла из комнаты и, просияв белым телом в лунном луче, пересекла гостиную в направлении туалета. Не дойдя, она свернула, приблизилась на цыпочках к двери, ведущей в комнату Алексея, и прислушалась. Естественно, в комнате стояла тишина. Майя, помедлив, пошла к туалету.
Как только она в нем скрылась, Кис тихонько пробрался к себе. Он быстро залез под одеяло и, едва протянул руку, чтобы застегнуть наручник, как дверь приоткрылась и Майина мордочка сунулась в проем. Кис оставил руку вытянутой, авось в темноте не разглядит, что наручник не надет.
Должно быть, она не заметила. Через пару минут, в течение которых Кис старательно изображал беспробудный сон – от усердия даже похрапывал, – дверь благополучно закрылась.
Итак, перевернулся на спину после ее ухода Алексей, что мы имеем? Майя не спит с Веней. Точнее, Майя сегодня не спит с Веней. Может, спала вчера или будет спать завтра… Было бы естественно предположить, что на второй день после убийства любимого мужа безутешная вдова не станет прыгать в постель к другому мужчине, даже если этот мужчина ее любовник…
Было бы, конечно, естественно, да, – но только не с Майей. Эта вдова вовсе не была безутешной. Веня – не Веня, но к Алексею-то она явно клеилась! Какого черта? Что ей понадобилось от него? Нимфоманка с повышенной сексуальной возбудимостью? Кокетка, множащая свои победы и способная кончить только оттого, что внесла еще одно имя – нет, еще одно тело – в свой список? Из тех, у которых тщеславие – самая эрогенная зона? Или она и впрямь решила таким образом расположить детектива к себе и завербовать его в союзники?
Из всех возможных объяснений Алексей исключал лишь одно: что Майя могла вот так с места в карьер им увлечься. Он никогда не был сердцеедом и соблазнителем, в его взгляде никогда не теплилось обещание-понимание, как, например, у Сереги. Вот Серега это умел: смотрел так ласково, словно еще чуть-чуть, и обнимет. И поцелует. И все остальное тоже непременно сделает. Почему-то на женщин это действовало безотказно. От него словно лучи исходили, такие нежные, такие теплые сексуальные лучи, которые кидали в объятия коварного Сереги практически всех, что попадали в периферию его зрения. Проблемы начинались потом, когда выяснялось, что лучи обманчивы и ничего, кроме этой эфемерной субстанции, Серега давать своей новой подруге не намерен.
Но Алексей был совсем не таков и хорошо осознавал это. Если он к чему и располагал, то скорее к доверительности, к дружбе, а вовсе не к страсти. У него была тьма-тьмущая таких подружек, чужих жен и любовниц, приходивших плакаться в его жилетку и твердивших о его замечательной душе. Если дамы иногда и покушались на его тело, то в основном ведомые желанием отомстить своим мужьям или любовникам – как раз из той разновидности, к которой принадлежал Серега, – и немного забыться. «Ты такой славный», – говорили они с некоторым сожалением, многозначительно беря его руку и заглядывая в глаза, но Кис слышал недосказанное: «…вот только я почему-то люблю не тебя, а моего мерзавца…»
