Курт потянулся к своему рундучку, чтобы сменить промокшую робу на сухую.
— Скотина, дверь хоть прикрыл бы! — рявкнул на него Галениек. — А еще порядком хвастается…
— Не привязывайся, я закрыл.
— Спокойно, ребята, спокойно, я сейчас… Вот затыкать бутылку — это занятие не для меня, а дверь закрыть — в любое время.
Лишь теперь матросы заметили, что вошел Паруп. По его лицу тоже текли струйки, совсем как шампанское из переполненного бокала.
Матросы выжидательно молчали. Обычно господа в кубрик не заходили. Тем более в такую погоду.
— Это матросский кубрик, — заметил на всякий случай Курт. Ему показалось, что Паруп спьяну заблудился.
— Мне все равно кто — простой матрос или адмирал, лишь бы компания была. Я человек не гордый.
— Смотри-ка, насосался! Сейчас грохнется! — шепотом сказал кто-то за спиной Галениека.
Паруп, кажется, тоже услышал реплику. Стараясь сохранять равновесие, он пристально заглянул по очереди каждому в лицо. Затем достал из кармана коньяк. Зашатался, но на сей раз не устоял. Бутылка выпала из рук, покатилась. Паруп посмотрел ей вслед с веселой ухмылкой.
— Вот здорово, что заранее сел! — бормотал он. — Теперь незачем вставать на четвереньки… Спокойно, ребята, щщас я ее… На судне ничего пропасть не может.
Он заполз под одну койку, под другую, наконец нашел.
— Удрать хотела, — упрекнул Паруп бутылку. — Не выйдет, милашка! За это я тебя щщас выпью без лимона.
Он попытался встать, но не смог. Галениек поднял его за шиворот. Бутылка опять скатилась на пол.
— Тут вы себе собутыльников не найдете! — проворчал Галениек и распахнул дверь.
— Щерещур вы больно гордые. Ну ничего, поищу в другом месте. — И Паруп, ковыляя, удалился.
— Господин Паруп, вы свой коньяк позабыли, — догнал его Курт.
— Благодаррствую! Что такое человек без выпивки? То же, что морре без воды!
— Глядите не захлебнитесь! — пожелал ему Галениек и с шумом захлопнул дверь. — Ну и шприц же ты, фриц! — налетел он на Курта. — Кой черт тебя дернул отдать этому болвану коньяк? Сейчас бы в самый раз крепенького хватить. После душа-то.
Галениек силился стянуть с себя промокший свитер.
— Это же его коньяк, — оправдывался Курт.
— Нашелся защитник частной собственности! Я те покажу сейчас порядок! — Галениек изготовился к внушительной речи, но заметил юнгу, который в отчаянии балансировал с бачком супа в вытянутых руках. — А-а, обед! Дружба с коком — залог здоровья… Тьфу ты, дьявол!
Судно накренилось.
Галениек, сдергивая свитер, потерял равновесие и ударился о стол.
Неожиданный толчок имел и другие последствия. Зигис, словно его толкнули невидимые руки, споткнулся и налетел на Галениека. Половина похлебки вылилась на пол, изрядная порция — матросу на брюки.
— Я тебе! — взревел Галениек.
Он схватил парнишку за шиворот и в ярости начал хлестать мокрым свитером.
— Перестань! — Курт вырвал у него из рук свитер.
— Чего лезешь, фриц? Его морда что — тоже частная собственность? Последние штаны мне изгадил!
— Не волнуйся, Галениек. В супе так мало жира, что пятен не останется. Ручаюсь!
Галениек помешал ложкой остатки похлебки, попробовал и тут же выплюнул:
— Свинство! Дружба с таким коком — гарантия третьей стадии чахотки…
— Да, харчи сегодня, как в богадельне.
— В чем дело, черт подери! — Кулак Галениека грохнул по столу.
— Валлия чего-то говорила… — начал было Зигис, но, вспомнив, как ему сейчас всыпали, насупился и умолк.
— А ну, малый, выкладывай! И не хныкать, а то опять по уху схватишь.
— Правильно, без хорошей лупцовки еще никто моряком не стал, — подхватил боцман, входя в кубрик.
— Ты только посмей его тронуть, — пригрозил Галениек. — Будешь со мной иметь дело! Чего тебе надо, боц?
— Ребята, пошли задраим люки. Радист получил штормовое предупреждение… Сделаем, а тогда и на боковую можно.
Курт и два других матроса поднялись и стали надевать клеенчатые куртки, но Галениек прикрикнул на них:
— Сидеть! Никуда мы не пойдем! Задраивать люки, чтобы хозяйские шпроты не уплыли, а нас тут помоями кормить будут. Пускай ищут дураков в другом месте!
— Валлия сказала, что ночью немецкие матросы перетаскивали на лодку продукты, — не утерпел Зигис.
— Ах, вот где собака зарыта! — крикнул Галениек. — Шагу отсюда не ступлю!
— Постой, Галениек, не бунтуй, — сказал Курт. — Пошли к Цепуритису. Послушаем, что он скажет.
— Нашел Соломона-мудреца, — проворчал Галениек, но возражать не стал.
При всей своей буйной натуре Галениек признавал опыт и трезвый ум старейшего моряка на «Тобаго». У команды вошло в привычку обращаться в трудных случаях за советом к Цепуритису.
С Цепуритисом они столкнулись в двери.
— Мы с Антоном пришли поговорить насчет харчей, — сказал моторист спокойно, но тут же заметил на полу растоптанную сигарету с золотым мундштуком: — Паруп к вам тоже заходил?
— Нашел чему удивляться. Компанию искал. Мы его послали к чертям, он прямехонько к вам, черномазым, и отправился. Пьян-пьян, а дорогу знает.
— У него на уме что-то другое, — глубокомысленно заметил Антон. — Он и вниз приходил к нам. Ради одного удовольствия человек не пойдет у машин пачкаться и глазеть на гребной вал.
— Он в коридор залезал? — переспросил Цепуритис.
— Ну да, говорю тебе… Я даже знаю зачем. Во взгляде Цепуритиса мелькнула тревога.
— Говорят, он будет совладельцем «Тобаго», — продолжал Антон. — Вот и хочет посмотреть — так ли хороша эта посудина, как хозяйская дочка.
— Факт, кому охота покупать кота в мешке, — согласился боцман. — Послушай, Цепуритис, образумь ты этого Галениека. Я и пожаловаться мог бы, да сами знаете — не из таких я. Втолкуй ты ему… Квиесис не виноват.
— А я разве говорю, что он виноват? — сказал Цепуритис. — Мы сами виноваты, раз позволяем плевать себе в рожу.
— Ну нет! Не позволим! — отрезал Курт. — Порядок должен быть. Это мой последний рейс. В Сантаринге списываюсь на берег и гуд бай!
— Не воображай, что там молочные реки и кисельные берега, — сказал боцман. — На родной-то стороне оно лучше всего.
— Плевал я на такую родину! — бушевал Галениек. — Пристроюсь на приличный пароход, буду получать нормальный харч, а не эту баланду, военную надбавку, все, как положено. Пусть меня Квиесис…
— Ты об одном себе только думаешь, — сказал Цепуритис, Он знал слабые стороны Галениека.
— У каждого своя голова на плечах, — ответил Галениек.
— Глотка у тебя есть, а не голова. Орать он за десятерых, а если надо у Квиесиса по столу кулаком стукнуть, так небось пороху не хватит.
— Чего?! — вскочил Галениек. — Думаешь, у меня кишка тонка? Подначить хочешь, да?! Да хоть сейчас пойду к Квиесису. Я вам всем покажу!
— Только по-хорошему, — поучал боцман. — Ежели господина Квиесиса получше попросить…
— Просить? Я попрошу — кулаком по столу!
На почетном месте в конце стола сидел капитан. Но, вопреки общепринятому морскому этикету, роль хозяина взял на себя Квиесис.
— Ну, вот и дождались… Посмотрим, господа, чем нас сегодня кок порадовал. — Он снял крышку с миски и принюхался к пару. — Опять шницель по-венски! Прямо тоска разбирает по «малому верманскому». Как вышли в море — ни одного настоящего латышского блюда.
— Какая разница, было бы сытно, — проворчал капитан и взялся за вилку.
— У нас, у морских айзсаргов, кока в два счета выдрессировали бы, — сказал старший механик и услужливо пододвинул Квиесису горчицу.
— Было время, когда я был бы рад и собачьему шницелю и не слишком допытывался бы — национальное это блюдо или нет, — вспомнил Нордэкис.
— Было когда-то… — отрезал Свадруп. — Теперь вождь все упорядочил. Работать не хочешь — ступай задарма лес рубить!
— Делегация от команды, — сообщила Валлия. — Пустить, господин капитан?
Квиесис и тут поспешил выскочить:
— Пригласите, пригласите! Пусть войдут.
Галениек и не думал дожидаться разрешения. Он уже стоял на пороге. Увидал стол, уставленный едой, и побагровел от злости. Курт вошел тоже, снял берет и поклонился. Антон был последним. Он робко, бочком, протиснулся в дверь и стал у стенки.
— Мы… — начал Галениек.
— Знаю, — самодовольно подхватил Квиесис. — Хотите от имени команды поздравить мою дочь. Валлия, налейте моим отважным матросам по бокалу.
— Поздравить?.. Совершенно точно… — промямлил Антон. — Только мы еще… у нас… так сказать…
— Не хватает духу через губу переплюнуть, так помалкивай… — перебил его Галениек. — Мы требуем харчей получше, капитан.
— Господин капитан, — твердо, но спокойно поправил его Вилсон.
