Андрей спросил, что за ассортимент у этой компании. Оказалось, что кардиопрепараты.
— Что у тебя с Олей? — взглянув на часы, спросил Вадим.
— Всё ещё свербит, чешется?
— Мазафака, я не об этом. Вообще, я одну только свою жену и люблю. А это…
Он махнул в сторону подъезда.
— Так… Перхоть. Так ты с ней встречаешься?
Андрей кивнул.
— Дружище, выручай! Ты же знаешь её папу?
— Нет, с родителями она меня не знакомила.
— Ёперный театр, какие родители. У неё там женатик есть один…
— Михалыч?
— Зовут его Капранов Александр Михайлович…
Тут Вадим запнулся. Посмотрел по сторонам, подошёл к машине, облокотился.
— Ну, освети глубину проблемы! — поторопил его Андрей.
— Мне нужна информация о нём, — обернувшись, быстро проговорил Вадим. — Где бывает, с кем разговаривает и о чём, может, копии документов, записные книжки, ежедневники. В общем, вся эта шпионская перхоть.
— Тебя в самолёте продуло?! Как я это объясню ей?
— Дружище, надо! Просто так бы не просил. Придумай что-нибудь, ты умеешь, когда надо.
— А что тут придумывать. Я ей кто, и кто Михалыч. Он её содержит, а ты хочешь, чтобы она за ним шпионила. Ты ж не собираешься использовать информацию в целях его обогащения? Обычно делают наоборот — чтоб навредить. Тут такой вопрос начинается: зачем ей испытывать на прочность свой кошелёк?
— Ты можешь, ты ведь любишь играть на тонких струнах, строить эти возвышенные отношения, попробуй, дружище!
— Я попробую, но ты подскажи какой-нибудь мотив. Что, я ей приду и тупо скажу: тащи сюда бумаги своего папика!
— Скажи, что пересекаешься с ним на химзаводе, тебе непонятно его поведение, и, чтобы скорректировать свои действия, нужна информация. О его мыслях можно догадаться по его делам, встречам, словам, записям.
— Но я не пересекаюсь с ним на химзаводе.
Рука Вадима опустилась на плечо Андрея.
— Если всё получится, ты будешь в теме. Охренительная тема, все твои пилюли — это ничтожная перхоть!
Они смотрели друг другу в глаза. Выдержав взгляд, Андрей ответил, что попробует, но результат гарантировать не может.
На том и расстались.
Приехав домой, он позвонил Гордееву — проконтролировать, как тот доехал. После долгих гудков трубку взяла Клава, и, узнав Андрея, сказала сонным голосом, что Глеб давно спит.
Откинувшись назад, Оля попыталась опереться руками о стол, и левым локтем угодила в тарелку. Отдернула руку, и от неосторожного движения тарелка соскользнула с края, упала на пол и разбилась. За ней последовала задетая ею чашка.
— Сделал всё, как обещал, — сказала Оля, не обращая внимания на звон посуды. — Отдраил всю палубу.
Она сняла майку, вытерла ею лоб, и, со словами «ну, раскочегарил…», бросила на пол. Наклонившись к Оле, Андрей стал целовать её грудь.
— Любишь солёные брызги?
— Только если это твои брызги, — ответил он.
— Мясо!
— Что ты имеешь виду?
— Я имею в виду мясо, оно не горит?
Он осторожно обернулся.
— А-а… Я уж и забыл, что этим словом называют реальное мясо.
— Подожди, не выходи…
Придвинувшись, она обхватила его ногами, и обняла руками шею. Поддерживая её за спину, он, путаясь в штанинах, сползших на пол, подошёл к плите. Подняв крышку сковородки, Оля положила её на соседнюю горелку, взяла вилку, стала переворачивать ею шипящие куски свинины.
— Не подгорело. Всё, готово.
И она выключила газ.
— Всё-таки вылез…
С этими словами Оля опустила ноги и встала на пол. Собрав осколки, она выбросила их в ведро, затем подмела пол, и пошла в ванную. Когда вернулась, Андрей уже разложил по тарелкам мясо и овощное рагу, которое Оля принесла из дома. Запахнув халат, она села напротив него, посмотрела удовлетворенным взглядом.
— Регулярный качественный секс… красота!
Взглянув на тарелку, сказала:
— О-о… хороший получился выход.
— Хозяйка задолбала. Что за тупое деревенское любопытство.
Эту однокомнатную квартиру на улице Пражской Андрей снял, когда начал встречаться с Олей. Хозяйке было сказано, что он будет проживать здесь один. В один из первых визитов в дверь позвонили. Это была соседка, она спросила какую-то ерунду, пытаясь рассмотреть, что твориться в квартире. В другой раз она снова заглянула, и попыталась пройти вовнутрь, мотивируя тем, что соседи снизу якобы жалуются, что их затапливают, и надо бы осмотреть кухню и ванную на предмет течи. Андрей попросил не беспокоиться самой, и не беспокоить других, и закрыл перед её носом дверь. После этого он перестал открывать дверь, как бы долго не звонили. А хозяйка начала упорно допытываться о подробностях его деловой и личной жизни, и почему это он так редко бывает дома. Последний раз, когда Андрей вносил очередной платёж, она спросила прямо, не является ли её квартира местом встреч. Это, мол, квартира для проживания, а не для тайных свиданий.
— Надо бывать здесь чаще, и останавливаться на подольше, — сказала Оля, устремляя на него свой пронизывающий взгляд.
Он пропустил намёк мимо ушей.
— Вот если бы тут жили вдесятером и круглосуточно, так, чтоб дым стоял коромыслом, — посмотрел бы я, как ей это понравится.
— Ты прилетел вчера ночью?
— Да, рейсом 22–20.
— Как съездил? Сидишь, ничего мне не рассказываешь. Молчишь, х…ню всякую про меня думаешь. Я в шоке.
— Так мы же тут… — он красноречиво обвёл взглядом стол. — Я просто не успел.
И он приступил к рассказу. Говоря про Краснова, пересказал историю, случившуюся с ним в Новосибирске. Там Олег познакомился с девушкой, и после некоторой прелюдии пригласил её в баню. Та согласилась. У них ещё не было жарких объятий, пальпации интимных точек, они ни разу не целовались. Оказавшись в месте, где всё должно случиться, нужно было с чего-то начинать. Направляясь в парилку, закутанный в простыню Олег стал продумывать первые шаги, и алгоритм дальнейших действий. Окутанный горячим паром, он сидел на деревянной скамье в позе мыслителя, и уже собрался произнести вводную фразу, но девушка его опередила. Сбросив простыню, она произнесла, — степенно, тяжело, таким тягучим тоном: «Давай, не жалей меня…» Олег понял, что обречён, выхода нет. И дал жару.
Ольга хохотала долго, до колик, до слёз, повторяя эту замечательную фразу — «давай, не жалей меня». Потом спросила:
— Так ты летел с Второвым?
— Да, мы случайно встретились в аэропорту. А ты давно с ним знакома?
— Ой, ну долго рассказывать. Мы пошли с девчонками в клуб, там познакомились с парнями. Это был Трезор, и с ним какие-то мухоморы. Потом тупо встретились пару раз — ходили компанией то в кафе, то на дискотеку. Трезора я отшила, тогда он попросил познакомить его с кем-нибудь. Я подогнала ему Оксану, — он до сих пор с ней. Второв был с нами на этих тусовках — два, три раза, не помню. Тоже пытался что-то изобразить, но… он несексуальный. Фу, мясо.
— Тут такое дело, — медленно проговорил Андрей. — От него поступила странная просьба. Он хочет, чтобы ты следила за Михалычем — с кем встречается, о чём говорит… у него какой-то интерес на химзаводе…
Тон его становился всё более неуверенным, он пожалел, что начал этот разговор.
— Если это нужно тебе лично, я это тупо сделаю, можешь всё не объяснять.
Андрей колебался. Вспомнились многочисленные обещания Второва «взять в дело», «привлечь к теме», и что из этого вышло.
— Да, в общем, не очень-то…
— Не загоняйся, мне до звезды. Я сделаю, — только если это лично тебе нужно.
— Опять же, говорю, — сказал он твёрдо, — мне самому до фонаря. Я рассказал так, для поддержания разговора. Даже если бы горело, не стал бы просить тебя. Слишком это грязно.
— А ты давно знаешь Второва?
— С первого класса. Потом мы учились в институте, работали в морге.
— Давай сделаем, если он твой друг. Друзьям нужно помогать.
— Нет, Оленька, мы это не сделаем. Дружба — дружбой, а табачок врозь. Он дружит в мелочах, пока дело не коснулось больших денег. В крупных делах он опрокидывает.
— Ты ему завидуешь.
— Возможно. Мы — соперники.
— Я заметила… Но, ебани меня калиткой, я уже отказала ему, забудь. Думай о своих делах.
— А я что делаю.
— Не завидуй.
Она встала, подошла к плите, поставила чайник на огонь. Потом села к Андрею на колени.
— Не считай себя хуже него. У тебя есть дело, есть цель, ты успешнее многих своих сверстников. Многие сидят тупо, и не знают, что им делать.
И многозначительно добавила:
— У тебя есть то, чего нет у Второва, и никогда не будет…
Распахнув её халат, он провёл ладонью по её груди.
— А говорят, что все блондинки — дуры. Чушь, это крашеные — дуры, а натуральные все — умницы.
— Я одна такая. Сама в шоке. Все бабы, как бабы, а я — богиня!
