Пользуясь тем, что Анины родители возвращались с работы лишь в восьмом часу, Артем начинал приставать к девушке — и «приставания» эти могли длиться часами, потому что оба теряли контроль за временем. Аня на поцелуи отвечала охотно, а вот дальше… Нет, она тоже заводилась (да еще как — раскрасневшаяся, с легкой испариной от частого дыхания — она превращалась просто в красавицу), но, что называется, полностью контроль над ситуацией не утрачивала, чем доводила Артема до бешенства. Пару раз Токарев сумел все-таки стащить с нее платье и все остальное, но потом Анька уходила в глухую защиту, пробить которую пока не получалось. Пока. Артем надежды не терял — платье с девушки ему ведь тоже удалось снять не с первого захода…
Ради этой своей надежды он готов был терпеть даже попытки Тороповой заняться его воспитанием. Аня, как и большинство ее сверстниц в этом возрасте, считала себя намного мудрее сверстников. В последнее время Аня ни с того ни с сего вдруг взъелась на бокс — она считала, что Артем зря занимается «этим дебильным мордобоем» и что «если он не бросит немедленно „эту дурость“, то и сам вскоре станет дебилом, „как все боксеры“». Артем очень хотел Аню, но даже ради нее (а точнее — ради ее каприза) предавать бокс не собирался. Они крупно повздорили, и он хотел было уже послать одноклассницу куда подальше, но вспомнил сумасшедшую белизну ее голых ног и… И попытался Ане рассказать о боксе, попытался объяснить, что это спорт, а не просто мордобой. К его великому удивлению, Анна согласилась пойти на соревнования. Токареву еще лишь предстояло постичь простую аксиому, что женщины свои безапелляционные мнения могут так же безапелляционно менять. Причем сами представительницы прекрасного пола эту свою особенность не отрицают, но и ничего странного в ней не находят — чем доводят мужиков иногда просто до исступления…
Итак, Артем и Аня сидели на трибуне Манежа. Надо сказать, что девушка оказалась болельщицей на удивление страстной — в обморок не падала, глаза от ужаса не закатывала, наоборот, казалось, что «дебильный мордобой» ее даже возбуждал. По крайней мере руку Артема она стискивала очень эротично. Впрочем, Токареву по тем временам любое соприкосновение с Анькой казалось жутко эротичным…
А на ринге работал хороший приятель Артема Леха Суворов. Выступая в весовой категории «полутяж», он достаточно легко вышел в финал, но на этом вся легкость для Леши и закончилась, потому что противник ему достался серьезный — Сева Гордеев, по прозвищу Сева-Негр. Прозвали его так, кстати, не за кучерявые волосы и не за смуглый цвет кожи, а за удивительную выносливость и презрение к боли. Гордеев был парнем туповатым, но энергичным, книжек не читал, полагал, что в жизни удача зависит не от образования, а от силы и воли. Леша Суворов обладал техникой боя чуть ли не на порядок выше, чем у Гордеева, но… Почти у каждого из побежденных Гордеевым на пути к финалу «техника» была лучше. Но они проигрывали.
Вот и Суворову приходилось трудновато. Артем приобнял Аню за плечи и, вдыхая запах ее волос, начал вполголоса комментировать бой:
— Ты понять не пытайся… Следи только за его левой рукой… Видишь, он ее чуток опускает?
— Вижу. И что? — Аня возбужденно облизала губы, и Токарев чуть не поперхнулся — ему пришла в голову мысль, что если бы он мог стащить платье с Тороповой вот прямо сейчас, то… Глядишь, и выгорело бы… Интересно, почему на некоторых девушек вид крови, удары или броски действуют так странно? Артем где-то читал, что древнеримские матроны чрезвычайно сильно возбуждались, глядя на гладиаторские бои. Торопова, конечно, не матрона, но…
— Так и зачем он ее опускает, руку-то?
— А? — Токарев тряхнул головой, отгоняя истомную блажь — Это и есть «техника»… Он ловит, понимаешь? Ждет, караулит… Это как в фехтовании…
— А у второго почему не опускается?..
Вокруг них засмеялись — естественная мужская реакция на девичье незнание некоторых специфических идеологических выражений.
— Вчера на приеме в Кремле жена американского посла отказалась есть груши, мотивируя свой отказ тем, что она знает, чем их в России околачивают… — Взрослый мужик, сидевший на ряд ниже, отпустив эту шутку, подмигнул Артему. Смех усилился. Аня, интуитивно догадавшись, что смеются над ней, растерянно завертела головой.
— Я что-то не так сказала? Чего они?
— Не обращай внимания, — чуть нахмурился Токарев. — Шутят люди… Смотри на ринг… Второй — это мешок воли, завязанный злостью. Он физически сильнее Лехи. Поэтому пытается уйти в обмен ударами. То есть… Ну, как если бы — ты мне по роже, я тебе — и так далее, кто первый сломается… Леха это знает, понимает, что на обмене — ему хана.
— Почему? Он слабее?
Артем улыбнулся:
— Он… техничнее. У него другая школа.
— Значит, лучше? — Аня все-таки пыталась получить более или менее конкретный ответ. Объяснения Артема она не очень понимала и начинала слегка злиться, как ребенок, которому папа не может четко и внятно сказать, кто сильнее — кит или слон…
Токарев заулыбался еще шире:
— Наверное, лучше… Его манера — «добрее». А Сева… Он, прежде чем перейти в обмен ударами, говорит себе: боли нет, боли нет…
— Подожди, — Аня непонимающе затрясла головой. — Так говори — не говори, боль-то есть? Или это типа самогипноза?
Артем погладил девушку по волосам, прижал к себе:
— Если я себе сейчас скажу, что боли нет, а ты мне дашь сковородой по голове, то боль будет… А если мы на ринге, то адреналин решает эту проблему. Временно. Поняла?
Аня неуверенно кивнула и тут же задала новый вопрос:
— А Леша — добрее, потому что умнее?
Токарев ответить не успел — кто-то выше и левее, как оказалось, прислушивался к их разговору:
— Добрее он, потому что слабее. Слабак он. Его и не боксер урыть на улице сможет.
Голос прозвучал резко, почти агрессивно. Не поняв, кто говорил, Артем закрутил головой, ощупывая взглядом лица зрителей. Никто на его взгляд не откликнулся.
Аня по-женски мудро успокаивающе стиснула руку Токарева, но сама не удержалась от язвительного замечания:
— Уж не вы ли уроете-то?
— А не в этом дело…
И снова голос прозвучал словно ниоткуда. Токарев начал привставать, чтобы обернуться и найти глазами говорившего, но Аня силой усадила его на место:
— Да не обращай ты внимания… Даже я понимаю, что с Лешей на улице никто не справится — кроме такого же боксера… Правда?
Токареву показалось, что сверху прошелестел смешок… Артем нахмурился и ничего не ответил, потому что вспомнил историю, приключившуюся с ним пару недель назад…
…Его тогда занесло по делу в район улицы Шкапина. К нужному адресу он пробирался «огородами» — проныривая через дворики, потому что опасался стычки. Точнее, не опасался, а не хотел ее — зачем? Ответить-то он сможет, но на хрена попу гармонь? А «шкапинских» в те времена втайне боялись все. Хуже их были только «чубаровцы» в двадцатых годах, которые подарили русскому языку слово «гопник» (ГОП — городское общежитие пролетариата).
Впрочем, сейчас уже мало кто помнит о чубаровцах, о садике Сан-Галли…
А в семидесятые годы улица Шкапина и район Нарвских ворот пользовались самой дурной славой. Это был тот еще райончик — паутинные бараки, нищая закусь дешевого пойла, безразличие к надежде и шакалья удаль подростков из неблагополучных семей… Все в этом районе было по-горькому, по-заводскому… И бились там люто — кость в кость. И менты там лютовали не меньше, чем ватажники, — если били, то в мясо, в синь и с перекурами. А если кто-то скулить начинал, ему в лицо тыкали: «А чего ты хотел? Мы давно так живем, Обводному каналу молимся»…
Несмотря на все предосторожности, Артем, подходя к Балтийскому вокзалу, разумеется на шкапинских все-таки наткнулся. Их было пятеро, и вся компания заслуженно причисляла себя к сливкам шкапинского «общества» — Гера — Быстрый Олень, Валера — Подножка, Саша Эймер, по прозвищу «КВН», Петя — Юнкер да Вадик — Мокша. Артем их, конечно, не знал по именам и кликухам, но этого и не требовалось. Лица и повадки говорили сами за себя.
Увидев чужого, шпана рассыпалась, как гиены, нашедшие раненого волка. Заводила — Гера — шагнул вперед, маскируя прищуром огонь в глазах.
Тренер учил Артема нападать первым, отец — отвлекать чем-нибудь неожиданным.
— Скажите, пожалуйста, сколько времени?
Токарев спрятал часы в карман заранее, еще до встречи с ватагой, поэтому и смог опередить своим вопросом подобную же «заводку» со стороны «шкапинских».
Гера чуть удивился, но тут же нашелся:
— Тебе точно или можно приблизительно?
— Можно приблизительно, — кивнул Артем, дружелюбно улыбаясь и показывая всем своим видом, что не боится. Шакалы — они ведь чуют запах страха и реагируют на него мгновенно.
