— Отель, говоришь, фильдеперсовый, пять звездюлей.
— Да, хороший отель.
— Вот как люди живут, а мы тут шарахаемся. Это всё от бедности.
Поговорили о делах. Второв сообщил, что схема с бюджетными поставками накрылась, — у облздравотдела оказались «свои» поставщики. Даже Синельникова стукнули об шляпу, а ведь это благодаря ему областная дума приняла решение отдать большую часть трансферта комитету по здравоохранению.
Антонов, компаньон Второва по «Технокомплексу», выбывает из игры. Запил, стал буксовать. Ещё милиция им интересуется. Вместе с Еремеевым он оказался замешан в деле «Компании „Три-Эн“ — идёт как соучастник убийства Шапиро, директора фирмы. Тот долгое время считался пропавшим без вести, но потом выяснили, что его тело было давно найдено в одном из районов, и захоронено, как неизвестный труп. Пойман исполнитель, назвавший заказчиков: Антонов и Еремеев. Ведётся следствие, устанавливается вся цепочка, выясняются мотивы.
Провальным оказался придуманный Першиным проект с «Химтрастом». Колоссальные расходы — выемка документов на квартире Шмерко, переоформление на подставного человека, юридические услуги — и все шайтану под мохнатый хвост. Местная элита всесильна.
Трегубов, заявивший, что «с него хватит», решил податься в службу судебных приставов, с руководителем которой его познакомил Хохлов, замначальника ГУВД.
— Как поживает твоя смазливая худышка? — поинтересовался Андрей у Вадима.
— Офигительно, — ответил он вяло.
И тут же оживлённо спросил:
— Хочешь, тебе подгоню?
— Не понимаю, о чём ты. Жена — моя единственная страсть.
— Э-э, Разгон, давно такой целомудренный стал?! — протянул Роман.
— Разбирается, — усмехнулся Вадим. — Чем теснее норка, тем приятнее мышам вылезать из неё…
— И влезать… — расхохотался Роман. — Фильдеперсовая норка!
Андрей поспешил отвести от себя скользкий разговор.
— Открой мне страшную тайну, Вадим — зачем девочку на общак выбрасываешь, это же твой любимый размер?
Роман ответил за него:
— Если даже петуха кормить одним сладким тестом, то и он сбежит к навозной куче в надежде выцарапать зерно.
Сплюнув, Вадим хватил Романа по плечу и спросил Андрея:
— Что будешь делать, дружище? Бизнес накрылся женским половым органом, с двух работ ушёл.
— А что делать… Мой походный мешок набит одними мечтами.
— Ничего, мы тебе поможем, — привлечём к делу. Антонов выбыл… ладно, видно будет.
И Вадим посмотрел на часы.
— Скоро лодочник приплывёт. Давайте, последний раз окунёмся.
И они с разбега нырнули в воду.
— Вы сдержали слово, — сказала Арина, положив конверт в сумочку.
Иосиф Григорьевич пожал протянутую ему руку. Он проделал долгий трудный путь ради этого рукопожатия, ради благодарного взгляда, ради этой встречи в ресторане, ради дружеского расположения этой женщины.
Для исполнения цели двигались по служебной лестнице люди, заводились уголовные дела, назначались и отменялись судебные заседания. Затеяна игра с заводом «ВХК», ходы которой оказались гораздо сложнее, чем предполагалось. Деваться было некуда — именно туда ушли деньги Виктора Кондаурова. Шарифулин, возлагавший большие надежды на проект, теперь недоволен — слишком много непонятного, нет уверенности в том, что ему достанется сколько-нибудь значимый пакет акций. Фирма его, «Приоритет», под руководством исполнительного директора Мордвинцева, работала на заводе, но Иосифу Григорьевичу от этого ни жарко, ни холодно. Под угрозу поставлено трудоустройство в «Волга-Трансойл». Да что там, под угрозой была его жизнь, жизни его близких!
В прошлую их встречу Арина была в черном траурном платье. Сегодня на ней наряд из струящегося золотистого шёлка.
— Ваш ещё не женился? — спросила она.
— Изверг, мытарит нас. Сопротивляемся — подождать бы ещё лет десять — но, видит шайтан, дело идёт к логическому концу.
— Может, к началу чего-то светлого.
— Это откуда посмотреть. Ну, а ваша ребятня?
— Младший норовит всё на запчасти разобрать. Старшая — та ещё невеста.
— Согласен: мечта… одним словом… мечта.
Играла тихая музыка, созерцательная и гармоничная, комбинация сонных синтезаторов, дронирующих симфонических инструментов и вступающего время от времени детского хора.
Наклонив голову, Арина задумчиво проговорила:
— Странно всё — непонятно и несправедливо. Лучшие годы человек тратит на ошибки, заблуждается, чего-то ищет. Немногим удаётся удачно ошибиться. Найдя то, что искал, тут же теряет это, не успев вкусить того, о чём мечтал. На новые поиски нет времени и сил. Приходится жить, как растение. Вот и думаешь: в ошибках молодости не бессмысленность, а смысл жизни.
— Человек сам за глупость и жадность наказан: когда бог распределял долготу жизни, то дал человеку только тридцать лет, ишаку сорок, а свинье шестьдесят. Человек не подумал и уговорил бога отнять для него у ишака двадцать лет, еще больше не подумал и стал надоедать богу, пока бог не отдал ему пятьдесят лет свиньи, от которых умная свинья сама отказалась. Поэтому ответ такой: пусть человек живет хоть сто лет, по-человечески он живет только тридцать, остальные двадцать, как ишак, и пятьдесят, как свинья.
— Я не ханжа и не лицемерка, — продолжила Арина, — мне было известно, чем Виктор занимается, и чем занимаются его люди. Но мне было всё равно, я любила его.
Подняв голову, внимательно посмотрела на Иосифа Григорьевича.
— Я думала: если человеку суждено быть убитым другим человеком, интересно проследить, как постепенно сближаются их дороги. Сперва они страшно далеки, — вот один с семьёй в Испании, купается в море, играет с детьми, щёлкает «Кодаком». Другой, его смерть, за тысячи километров в это время пьёт пиво, забивает «козла». Вот первый, приехав с моря, едет в офис; второй смотрит футбол по телевизору. Но всё равно им неизбежно встретиться, дело будет. Вот и сейчас, человек, который не увидит больше ночью ковш Большой Медведицы, не встретит утро завтрашнего дня, шагает своими ногами маршрутом, который на одном из участков пересечётся с маршрутом другого человека… Посмотреть со стороны — их движение идёт само собой, без насилия, какое-то полусонное скольжение, будто всё кругом смазано глицерином и сонно скользит само собой.
Они помолчали. Отпив воды, Иосиф Григорьевич сказал:
— Наверное, пока в человеческих жилах течёт кровь, неизбежно ей проливаться. Только если раньше один подходил к другому и замахивался шашкой, теперь один продаёт другому палёную водку, сливает отходы в реку. А высокий уровень жизни, навязываемая отовсюду бессмысленная доброта, общества защиты голубых от розовых, все эти разноцветные сопли, делают человека беззубым, травоядным, беспомощным. Современного пиндоса — стильного, с модным радиотелефоном, знатока всех на свете товаров и услуг — надо нарисовать в самом низу антропологической таблицы, а эволюция пойдёт от него вверх и придёт к заросшему шерстью неандертальскому человеку.
— Да, мы отвыкли бороться. Что вы будете делать с заводом? Это была Витина мечта, мне интересно, как там дальше сложится.
— Придётся довольствоваться малым, ибо сказано: если не удалось поймать рыбу, напейся хоть воды. Шарифулину всего не отдам. Двину туда другую фигуру. Першина надо убирать, сажать его за хищения. На его фирмах УНП обнаружит сокрытие доходов от налогообложения, счета арестуют. Чтобы облегчить путь в будущее, акции он отдаст мне, а бизнес — Моничеву. Тот хоть и ползающее животное, но ползки его просматриваются. У Першина нет ни дружбы, ни чести. Весь он пропитан жаждой наживы, как глиняный кувшин жиром, в котором больше ничего нельзя хранить. Нельзя ему доверить даже пересчёт пузырей на воде — и это умудрится продать речному чёрту.
Решив переменить мрачную тему, спросил:
— Вы купили себе бюджетный автомобиль?
— Да, подержанного немца — «народную машину».
— Так приезжайте с детьми на мою фазенду. Я там построил бассейн, уверен: всем понравится.
— Теперь после поездки.
— Вы уезжаете?
— Улетаем на море. Будем там две недели.
И она вздохнула:
— Жаль, не встречу человечка…
— Кого-то ждёте в гости?
Губы её тронула мягкая улыбка, глаза заискрились.
— Да, ветреный, непутёвый, но дорогой… родной мой человек.
— Кто же это?
— Надеюсь, она меня дождётся. Если снова не упорхнёт куда-нибудь.
Придя домой, Арина застала дочь стоящей перед зеркалом. На ней был новый купальник, светло-зелёный, с золотистыми полосками. Девочка рассматривала себя, то выставив вперёд ногу, то подняв руку, повернувшись то одним боком, то другим.
— Скажи, как я в нём?
Присмотревшись так, будто видит её в первый, а не в сто тридцать первый раз в этом купальнике, Арина ответила:
