— Решила сбыть кассету? — сразу врубился Шпак.
— Да, она может предложить всем заинтересованным сторонам выкупить несуществующую пленку.
— И что это даст?
— В момент передачи денег мы задержим как представителей бандитов, так и политика и выбьем из этих людей необходимые признания еще до того, как они поймут, что им всучивали фальшивку, — пояснил Зимин. — Тут важно будет действовать по горячим следам, пока все находятся в растерянности, пока не подключились их адвокаты.
— А чего это они захотят раскалываться, давать признательные показания? Чем вы их прижмете? — вопросительно поднял брови Шпак.
— Записью самих предварительных переговоров о продаже, где наша подопечная может несколько раз сказать о содержании кассеты с упоминанием конкретных фамилий. Я постараюсь, чтобы эти переговоры были длительными и все успели наговорить множество пикантных подробностей.
Полковник Васильев решил тоже высказать свое мнение, и теперь уже он не старался смягчать присущий ему скептицизм:
— Во-первых, провоцировать преступные действия, чтобы потом инкриминировать их кому-то — не менее противозаконно, чем заниматься шантажом, — с ехидной усмешкой заметил он. — А во-вторых, даже если мы зафиксируем все детали псевдовыкупа, то это все равно нельзя будет использовать в суде, так как невозможно предъявить саму кассету, где известный политик развлекается с двумя проститутками.
— О какой провокации преступных действий вы говорите?! — удивился Зимин. — То, что такая запись существовала, может подтвердить Никитенко. Но главное, пока дело будет доведено до суда, нам могут открыться новые обстоятельства, новые свидетели, которые способны сдвинуть все с мертвой точки.
— А могут и не открыться, — упорствовал полковник. — Тогда нас самих привлекут к ответственности.
— Но не сидеть же сложа руки?!
Васильев и Зимин одновременно посмотрели на генерала Шпака. Конечно, они могли спорить сколько угодно, но последнее слово было за начальством.
— Речь идет, ни много ни мало, о безопасности страны, — словно думая вслух, сказал тот, — и если бы нам удалось решить проблему с помощью… м-м-м… маленькой хитрости, то лично моя совесть осталась бы спокойной… Другое дело, если подробности этой операции станут известны так называемой широкой общественности, журналистам. Тогда не отмоемся! Оспаривая законность наших действий, эти люди вместе с водой выплеснут и ребенка. Так что… м-м-м…
— Я бы мог всю ответственность взять на себя, — угадал желание начальника Зимин. — Будто бы организация псевдовыкупа — моя инициатива.
Видно было, что подобный вариант Шпака полностью устраивает. Блеф так же широко применялся в работе спецслужб всего мира, как и покупка информаторов. В войне с хитрым, коварным противником все средства хороши. Тем не менее генерал не стал отдавать конкретный приказ на начало подготовки новой операции, а задал еще один вопрос, который фактически подразумевал это:
— Интересно, готова ли Никитенко на более тесное сотрудничество с вами?
— С кем-с кем, а с ней-то я уж справлюсь, — немного самонадеянно усмехнулся подполковник.
Тема вроде бы была закрыта. Присутствовавшие на совещании стали высказывать другие предложения, но Зимин знал, что теперь ему разрешено проявлять инициативу. Более того, если он ничего не предпримет, его не поймут. Зачем же тогда вылезал — не покрасоваться же?!
Возвратившись в свой маленький кабинет, Зимин закурил и стал рассеянно смотреть в окно. Он думал о том, что даже генерал, с его громадным опытом, может упускать важные детали. Или Шпак сознательно не затронул их? Во всяком случае, никто на совещании словом не обмолвился, что вариант с продажей кассеты имеет одно «но», а именно: как только Тамара Никитенко лишится пленки, пусть даже фиктивной, она сразу станет очень уязвимой — бандитов ничто уже не будет сдерживать. Тогда за ее жизнь Зимин не дал бы и копейки. И это, конечно, всем должно было быть очевидно. Его старшие коллеги — отличные профессионалы, и разжевывать им ничего не надо. Почему же тогда никто не сказал о возникающей для их подопечной опасности?!
А может быть, Никитенко — это та жертва, которую они негласно решили принести ради важного дела? Разве стоит задумываться о ее судьбе, когда на кону стоит честь всей конторы? Да и если результат будет достигнут, а шантажисты обезврежены, кто вспомнит об этой женщине? Тем более что она одинока, у нее нет ни мужа, ни детей.
Но все же в глубине души у подполковника занозой сидела досада. Он понимал, что его любимый шеф, одобряя операцию и отдавая Никитенко на растерзание мафии, заботился не только о судьбах страны, но и о собственной карьере.
«А сам я, что ли, лучше?! — вдруг подумал Зимин. — Что заставило меня выйти с таким предложением? Неужели тоже лишь забота о карьере?!»
И вдруг подполковник понял, что лично его решиться на такой вариант подтолкнула обыкновенная мужская обида. Еще тогда, когда Зимин впервые рассматривал фотографии этой женщины, сделанные скрытой камерой в лобби-баре и фойе гостиницы «Метрополь», он почувствовал к ней симпатию. Конечно, на дело это не повлияло, он не позволил себе ни малейшей поблажки. Но в принципе надеялся на сотрудничество и где-то в глубине души на ответную симпатию. Работники ФСБ — такие же мужчины, и ничто человеческое им не чуждо.
Однако Зимин жестоко ошибся. Никитенко постаралась дистанцироваться от него. Она не позвонила после зафиксированной спецслужбами ее встречи с политиком в дорогом клубе, где они спокойно пообедали. Это могло означать все что угодно. В том числе, что дамочка начала собственную игру.
Более того, она не позвонила в ФСБ и после контактов с этим холеным мерзавцем Марковым, с которым, кажется, вообще завела шашни. По крайней мере один раз они демонстративно гуляли по бульварам и очень мило беседовали. Этого простить подполковник уже не мог.
Он пытался быть объективным, ругать себя за то, что так жестоко мстит из-за пустяков. Однако ничего в этот момент, кроме злобной радости, не испытывал: ей нравится якшаться с мафиозо, ну и на здоровье! Тогда она познакомится с ними еще более тесно — теснее некуда!
На следующий день Зимин с утра позвонил Тамаре на работу и сказал, что им нужно повидаться.
— Подъезжайте ко мне в офис… часам к четырем, нет, к пяти, — с неприкрытой досадой предложила она. — Мне в это время будет удобно.
— Удобно?! — теперь уже он переспросил с непередаваемым сарказмом. — Забудьте это слово вообще! Если, конечно, хотите остаться в живых. Влипнув в эту историю, вы должны в точности делать то, что я вам говорю, а не то, что вам хочется или удобно! Не в игрушки играете! Кстати, бывать у вас в конторе я вообще больше никогда не смогу.
— Ну хорошо, хорошо, — прервала его Тамара, — давайте ваши чертовы инструкции. Я уже на все согласна.
Подполковник посопел немного, чувствуя, что действует на нервы собеседнице, прежде чем бросил:
— Напротив вашего офиса есть большой торговый центр. Вы, естественно, его знаете.
— Естественно.
— Так вот, ровно в полдень вы должны пойти туда. Побродите по этажам, по отделам, словно ищите что-то. К вам подойдет наш сотрудник.
— Как я его узнаю?
— Он назовет мою фамилию.
— А дальше?
— А дальше в точности выполняйте его распоряжения.
— Даже если он прикажет мне выпрыгнуть из окна? — попыталась разрядить она разговор.
Но в ответ услышала короткое:
— Да!
После мучительных раздумий о том, как ей в очередной раз уйти с работы, дабы встретиться с человеком, которого пришлет в торговый центр Зимин, Тамара остановилась на двух вариантах. В соответствии с первым она собиралась сказаться больной и направиться якобы в больницу. А в соответствии со вторым — просто послать Арутюняна подальше.
Но, на радость Тамаре, еще в одиннадцать Вазген уехал по делам и ей не пришлось отпрашиваться. Наверняка любимый шеф, прежде чем отпустить, вытянул бы из нее все жилы, заставив еще раз поломать голову над философским вопросом: почему все мужчины вокруг нее такие зануды? И вообще, существуют ли в этом мире принцы?
Зато никаких сомнений у Тамары не было в том, что словно снежный ком разрастающаяся конспиративная составляющая ее жизни приходит во все большее противоречие с работой, другими делами. Она вроде бы пыталась дистанцироваться от всех участников той истории с грязной кассетой, но в результате общалась с ними все чаще и чаще. Ее словно затягивало в какую-то громадную воронку. И если так будет продолжаться и дальше, она точно превратится во вторую Мату Хари.
Без десяти двенадцать Тамара вышла из своего кабинета, закрыла дверь на ключ и, сказав секретарше Ирочке, что идет в буфет выпить чаю, спустилась на лифте вниз. Даже эта мелкая ложь казалась ей символичной и портила настроение. Она не хотела жить такой жизнью.
