Возле кухни Ярчук перехватил захлопотанную, совершенно одуревшую от гама хозяйку дома с подносом жареных карасей. На фоне роскошных гостей она выглядела еще серее обычного; Климу показалось, что у нее заплаканные глаза. Она молча показала наверх — сам, мол, найдешь.
Клим взлетел по узкой лесенке и оказался в коридоре мансарды. Стеклянная дверь в конце его была широко распахнута на балкон над террасой и здесь, вокруг белого столика в плетеных креслах, сидели четверо молодцов с Томиком во главе. Здесь также шел картеж — не тот серьезный и напряженный преф, что практиковал Губский, а, скорее всего, очко, во всей его циничной простоте. Парни сквернословили и потягивали спиртное из заранее прихваченных бутылок. Телефон стоял на полу, рядом с Томиком. Звонок отпадал.
— Привет, — сказал Ярчук, маскируя злость. — Антонину видел?
— Нет. Да куда ты погнал, она сейчас приедет, Линка сказала. Садись, заквасим по маленькой.
Томик осклабился в неискренней ухмылке. Картежники тупо глядела на него, ожидая продолжения игры.
— Некогда мне.
— Садись, чертило! Хоть узнаю, что ты за мужик в пьянке.
— Сказано, некогда.
Клим повернулся к выходу. В этот момент Томик вскочил и преградил ему путь — мгновенно, со сноровкой слегка подвыпившего атлета. Его глаза щурились в улыбке, но Ярчук видел в глубине их неукротимую свирепость.
— Пей. Без штрафной не выпущу.
Неожиданно Томик схватил его за руку. Клим уже не мог сдержаться.
— Убери руки, скот!
Лишь теперь Ярчук понял, какая железная сила крылась в этом недоросле со взглядом палача. Он расслабился на мгновение, резко толкнул бедром Томика, одновременно рывком высвобождая кисть. Однако Томик был начеку: перехватив его за предплечье «в замок», он безжалостно выворачивал Климу сустав. Ярчук будто попал в машину — от боли у него брызнул пот.
— Пусти, подонок!
— Ишь, как запел, чалдон! А говорят… техничный…
Так, обратная связь… Тяжело дыша, они возились в центре балкона, тогда как остальное трио молча наблюдало за борьбой, посасывая сигареты. Музыка перекрывала всякий шум. Климу, наконец, удалось освободиться; не теряя ни секунды, он подсек противника. Томик тяжело рухнул на пол. Снизу, со двора, донеслись обеспокоенные возгласы, Ярчук рванулся к выходу, но Томик поймал его за стопу.
— Куда, стерва!
От резкой боли в ноге Клим чуть не потерял сознание. Падая, нанес Томику рубящий удар ладонью по шее, но тот успел извернуться и обхватил его руки. Сцепившись, они катались по полу, когда по лестнице затопали многочисленные шаги, и целая ватага гостей во главе с Губским высыпала на балкон.
— Опять твои номера, хулиган! Оставь его в покое сейчас же, это мой гость! А вы чего смотрите, балбесы?
Парни нехотя встали со стульев, один из них помог сесть Климу, бледному от боли. Томик все еще сидел на полу, пьяно ухмыляясь.
— А, чего там! Мы ж не дрались, силой померялись и только… Крепкий корешок, что и говорить… Прости, не хотел повредить тебя, увлекся.
Гости начали уходить, видя, что мордобоя не будет, а Губский, закатав штанину у Ярчука, сокрушенно рассматривал щиколотку: на ней уже распухал синеватый отек. Томик протянул Климу руку — все с той же свирепой полуулыбкой.
— Так что, забудем?
— Запишешь за мной, — сказал Ярчук через силу. — А пока найди бинт.
— Бинт? Ты что, порезался? — испугался Губский.
— Сустав надо туго перебинтовать. Восьмеркой…
— Сейчас, мальчик, сейчас, я позову Лину…
Лина умело наложила повязку на распухшую ногу и похлопала Клима по колену. Взглянула на Томика — видно было, что инцидент нисколько не поколебал ее кумира.
— До свадьбы заживет. А этому дуролому я еще устрою. Попробуй-ка обуться.
Клим попытался — не вышло, нога не влезала в башмак. Томик, самец-победитель, поглядывал на него из своего кресла и снова сдавал карты партнерам, будто ничего не произошло. Ярчук скрипнул зубами. Он массировал забинтованную, окаменевшую стопу; случайно подняв глаза, Клим перехватил взгляд, которым обменялись Лина и Томик — взгляд сообщников. Он снова склонился над шнуровкой, стараясь понять, что же это значит.
— Так что, Клим, может, в самом деле тяпнешь стопку? На этот раз в знак мира… Тем более, спешить тебе, вроде бы, некуда теперь…
Картежники захохотали. Ярчук сумрачно улыбнулся.
— Вот это по-нашему — согласный! Ну-ка, Лина, неси того… зелья с бальзамом!
Лина наполнила пузатый бокал из мудреной черной бутылки.
— А остальным? Твоему… приятелю?
— Хватит с него, а то всем ноги переломает…
Она внимательно смотрела, как пил Ярчук. Алкоголь легким жаром опалил глотку и распространился мгновенно по всему телу, до самой лодыжки, где пульсировала боль.
— Я пойду, все-таки…
Но Лина запротестовала.
— Куда? Тоня сейчас придет, с электрички в семь две. Если хочешь, подожди у нее в комнате, пока нога отойдет. Что тебе ковылять домой?
— Точно, — поддержал Томик. — А то будешь хромать перед гостями. Мне-то что — шалапуту, — а Губский свою репутацию бережет.
— Так и быть, пережду часок…
Лина помогла Ярчуку встать, и, обняв его одной рукой, повела по коридору. Томик крикнул вслед:
— Пока, кореш. Не держи зла.
«Похоже, что все сорвалось, — тяжело соображал Клим, — так что, может, в самом деле удобнее отсидеться здесь. Ведь там приколют без писка… лишь только все выйдет наружу…» Мысли путались, возможно, ударил в голову алкоголь натощак, а может, дурманил мозги приторный запах Лининого шампуня. Ярчук ощущал какую-то странную эйфорию… В комнате Тони он уселся в качалку возле окна и взял со стола первую попавшуюся книгу. Удивительно — он не смог понять ни слова. Откинул голову на подушки кресла, закрыл глаза и сразу будто провалился в омут… За окном быстро темнело, внизу громыхала радиомузыка.
…Он очнулся, будто кто-то его позвал: голос Тони, она кричала: «Клим, Клим!» Тряхнул тяжелой головой, прогоняя остатки кошмара. Вскочил — качалка резко скрипнула.
Тонина комната была слабо освещена лучами далекого уличного фонаря, проникавшими сквозь незашторенное окно. Стояла поздняя ночь, будильник, мирно тикавший в пятне света, показывал четверть второго. Мертвая тишина окружила дом — такая непривычная после гвалта, от которого еще болели перепонки… Лодыжка тоже еще ныла, и ощущалась боль в растянутом сухожилии плеча. Клим стиснул зубы, вспомнил Томика, и весь напрягся — ему послышалось, что по коридору кто-то идет.
Дверь бесшумно распахнулась, и на пороге возникла девичья фигурка.
— Клим! — столько было в этом шепоте.
— Тоня!
Она бросилась к нему, и, обхватив за плечи, прижалась лицом к груди.
— Ты здесь… ты меня ждал? Что с тобой?
Было в этом что-то от его недавнего сновидения.
— Ничего страшного, — улыбнулся Клим в темноте. — Почему ты говоришь шепотом?
— Тише, дурачок, — она приложила теплую ладонь к его губам, — мама спит за стенкой, у нее страшно чуткий сон.
— Ну и что? Мы ж ничего такого…
— Ты думаешь? — девушка вдруг легко высвободилась из его объятий и неслышно скользнула к дверям. Щелкнул замок.
— Ах, как я соскучилась по тебе…
— Тоня…
— Что, милый? — Взвизгнула змейка, платье соскользнуло с ее плеч, и она переступила через него. — Тише, Клим… Иди сюда…
Девушка почти висела на нем, прильнув горячим ртом к его шее. Ярчук все улыбался в темноте.
— Минутку… Подожди, Тоня…
Нагая, она полулежала, откинувшись на спинку качалки, и светлые полосы от фонаря делали ее похожей на зебру.
— …то есть — Лина. — Клим подошел к двери и, открыв защелку, выглянул в коридор. — Видишь ли, мы с тобой не так уж любим друг друга, чтобы… Не стоит, в самом деле, огорчать маму… И смени шампунь…
Обнаженная будто окаменела. Затем взвилась, но Клим уже захлопнул дверь и повернул ключ — он был уверен, что ключ в скважине. Прислушался: в комнате яростно металась, одеваясь, Лина.
— Не поднимай шума, девочка, — негромко сказал Ярчук в дверь, — только навредишь своему милому. Твои жертвы напрасны…
Ответом было лишь приглушенное ругательство.
Клим не рискнул спускаться по лестнице — там могли подстеречь. Лина с ее чарами, без сомненья, казалась надежным стопором, она должна была удержать его всеми средствами и, ради Томика, шла на все… Но, раз его так держали, значит — ситуация изменилась?
Ярчук выглянул на балкон. Пустые кресла стояли вокруг стола, на полу, словно осенние листья, валялись карты. Клим скользнул к темному углу балкона, перевесился через перила и по столбу террасы съехал вниз. Стрекотали, задыхаясь, полуночные цикады, всхрапывали в большой комнате подвыпившие гости, видимо, оставшиеся на ночь.
